Сейчас. На Холмах
Ее руки вдевают в прозрачную сорочку из кружева, а к нижнему шву цепляют сначала один атласный чулок, а затем второй.
Ее плечи туго обхватывает синяя ткань, перчаточные рукава — пальцы. По пышной слоистой юбке тянется каймой золотая нить, лучистые узоры плетутся к талии и собираются на животе, там, где бархатный твёрдый каркас.
И стоит княжна неподвижная, молчаливая, как будто надевают на нее не красивейшее из платьев, а кухарские обноски, пропахшие мясом, приправами и горелым хлебом.
Солнце уже скатывается к горизонту — светит мягко, розово и красит дворец жёлтым уютом.
— Как ты молчалива, — говорит королева, вошедшая с шумом, громким стуком каблуков и шлейфом из смеха других покоев.
Но в ответ получает только исподлобный взгляд.
Их оставляют одних.
— От короля голову потеряла, а то — сын его. Не забывай, Мария.
— Не потеряла. И помню все: и за кого замуж пойду, и что мне решили. Матушка, я разве когда слово против говорила?
— Нет, счастье моё, потому и люблю тебя больше других. — Королева мягчеет лицом, дарит улыбку. Но ее руки сложены под животом в крепком узле. — Пройдет немного времени, и королевич станет таким же, как его отец. Яблочко от яблони недалеко падает. Помни, кем ты станешь и что это тебе сулит.
Мария смотрит из-под полуприкрытых век, лицо ее — почти камень.
— Улыбнись.
— Обними меня.
И королева раскрывает объятия, укладывает голову княжны на своё плечо и мягко гладит ее спину. Пальцы Марии жадно комкают ткань материнского платья, как будто ногтями она хочет вырвать лоскут, но только крадёт тепло, впитывает его из чужого тела.
— Я тебя люблю, — королева берёт ее за подбородок, смотрит сверху вниз в лицо.
— И я, — Мария наконец улыбается, преданно ловит в синих ярких глазах отблески.
Королева впускает рой придворных дам, которые уже не стесняются ни в смехе, ни в громких выкриках, а сама уходит и не оборачивается.
Княжну окружает прекрасный цветник, берёт в свой суетный хоровод. И вскоре она румянится, легко подпрыгивает в танцевальных па под пение и даже разрешает надеть на шею самое тяжёлое колье, которое только она видела в жизни. А затем ей подносят туфельки и затягивают ремешки на тонких щиколотках.
«Как у козы».
***
— Надела родовое колье, — говорят за спиной.
— Не старшей вручили?
— Хороша будет пара…
— Первый раз вижу, чтоб она воротила нос от кавалера!
— А перчатки их, видите?
— Старшие незамужние ходят, а шивти за нее просили. Посмотрите, какова..
— Сам король!..
— Интересно, когда они успели так коротко сойтись?
Мария, обнятая руками королевича, танцует. И старается услышать в шуме музыки, что о ней говорят, но никак не может. Елизаровы движения резки, и хотя он уверенно ведёт свою даму, она не знает, чего ждать.
Музыка затихает, и княжна с выходом опускает напряжённые плечи. Улыбка ее красит.
Но королевич не улыбается в ответ — он знает, что княжна глядит сквозь него и вся уже растворяется в чужих лицах и голосах. Она не может без них, не чувствует себя живой. А королевич не умеет давать ей то, чего жаждет сердце. Ни восхищения в блеске глаз, ни острых похвал, ни тонких шуток. Он будто вырезанный из камня, с тяжёлыми бровями и прозрачным взглядом, думает о чем-то потаенном, тугом и мрачном, чему нет места в мире под солнцем. И так же туго схватывает горло Марии, когда она смотрит на него в ответ.
Хорош ли он? да не с лица воду пить.
Светлыми глазами и свежестью любое одеяние красится. К здоровой молодости все идёт.
Период расцвета ступает вровень с силой и жаждой жизни: красота не разрезом глаз, а их зоркостью отмеряется, не яркостью платья, а гибкостью тела. И не всякий раз стоит укреплять ум, когда спина согбенна и сутула. И умная голова счастья приносит ах как меньше, чем живое сильное тело.
А что до гармонии… Тело и разум, пьедестал во имя материи и духа — человеческое и звериное. Дуальность и простота.
Как хрустально звенят фужеры и как пьют за красоту! Никогда так не восхитятся умом, никогда не упадут, поражённые и опустошенные, как преклоняют колена и подставляют шею под меч во имя и во славу красоте. Но она мимолётна, неуловима, мгновенна. Она — сама жизнь. Быстрая и внезапная, в повороте головы, во взгляде, брошенном из-под нахмуренных бровей, в капле пота или блестящей слезы, в криком разинутом рте, тонкой ножке, пинающей камень на берегу озера… В мутных глазах, смотрящих далеко и сквозь пространство и время. И в самых глубоких вмятинах и отпечатках, которые на покрасневшей коже оставляют кольца, резинки и узлы.
Мария поворачивается к толпе. Она блестит драгоценными камнями и нитями и собственным блеском, который сочится из пор. Пока рядом есть те, кто на нее смотрят, она остаётся прекрасной. Толпа расступается перед ней, а после заглатывает, сжимая круг, и несёт как волна, повинуясь приливу.
Продолжение следует...