И хаос поддается эросу
Сейчас. На Холмах
Стой, девица, ветром дыши, солнцем лейся, телом бы — да в небо, вольно и широко. В небо бы. Да не тебе. В шутку злую, наказание — по сердцу выткано, телу не дадено, что телку, на которого орлиный пал глаз. Вцепятся птичьи крепкие когти в курчавую шерсть, как страсти впиваются в душу, унесут в небо и бросят на скалы, как несбывшееся и болючее разбивает счастье.
***
Шестеро их в королевском роду: три брата и три сестры. Старший сын — красноголовый и набожный, застегнутый под горло до душноты. Ждет он то ли короны, то ли почетного жречества. Вторая — в соку, хитрая, что лиса, и пышная, как бутон в расцвете, глянет остро — сердце оставишь, в ноги кинешься. И только ее шея да покатые мягкие плечи встанут перед глазами. Третья иной стороной повернута: прямая и резкая, ростом — с мужчину, талией — с осу. Силы и духа в ней на двоих да с лихвой. Такая и шею свернёт, и на шпагах сойдётся. Четвёртый сын наделен редким умом и охочий до знаний, но норовом тих и покоен, слово не молвит — терпит. Вуаль тени лежит у него на лице. И печаль — серая, сутулая, большая. А пятая дочь — иноком; всех любимее и звонче, будто родили ее под счастливой звездой. Вся из тонких линий, сделанная будто из цветного стекла. Волосы ей гладит солнце и вызолачивает до блеска, чтобы лежали те пышногривыми локонами. И вся она — искристый луч. А самый младший, буйный поздний ребёнок — медь как есть. От забавы до игр, что ветер между холмов. Все ему — шутка: и седые усы наставника, и скорбное блеяние ягненка, которого уже накрыла тень орлиного крыла.
Пока никто не знает, чем обернётся жизнь королевских детей, но сами они строят большие планы.
А пока среди Холмов гуляет свистящий ветер.
Тут селились люди ещё с тех времён, когда на земле были только темнокудрые да светлоглазые. Сотворил бог таковых: сильных, рослых, как один — в широкую кость. Пока не появился первый, пришлый из неизвестных земель, в тонкие запястья да глубокий, как прищуренный, взгляд. И волосы у него на солнце светились золотом.
Его след тянулся от края до края земли — тут и там рождались другие дети. И спустя тысячелетия много красок заиграло в людях: горячая красная медь, осенняя охристость, топленое молоко.
Об Аароне не вспоминают. Он полубыль, неясная дымка над заревом, сказкой обернутый в звёздные ночи шрам человечества. Поныне знают другого Аарона — Золотого короля. Жил он в этих холмах и правил, долго и громко. Как сильно его обожали, так же глубоко и ненавидели — много зла и много добра свершили его руки, кому-то они даровали богатство и счастье, у других отняли дом и жен.
И молодая княжна, королевская дочь, его проклинает больше всех на белом свете. Ей на душе лежит в небо — да птицей. А дара этого уже много тысяч лет не знают ни жители холмов, ни жители чужих заморских земель. В одних только шивти, в их светлой и тёмной крови, течет чудо-мастерство.
Аарон II — в вине и покаянии искупанный — за то обрек род человечий на страдание, что захотел встать выше человека. Охотился он за знанием, или силой, или откровением божьим, которое предложить ему никто не хотел, и мечтал как бы стать правителем всего мира. Аарон пошел войной против человечества — начал с соседей и соратников, перекинулся как пожар на море, охватил скалы. Он хотел дать миру гармонию и цвет — и воцариться посреди своего райского сада на золотом троне. Власть его не желала людям зла, но принесла.
Но на любой пожар найдётся огонь сильнее.
Божий глаз зорок и пламенен. Упал Аарон с высоты, на которую взобрался, и покатился по камням до самого тёмного и острого валуна. И люди вернули свои права, как будто поднял им кто головы.
Но в ненависти всегда живёт страсть. Прячься от нее, падай к ней в объятия — неотступная, рядом держится. Так и младшая княжна в своей злости несёт глубокую любовь к Золотому королю. И не прячет ее — швыряет напоказ, как грозный ураганный ветер швыряет с холмов мелкие камни.
— А вдруг сможется? — тешит себя шуткой, в которую обернута тоска. Свешивается вниз головой с перил на башенном балконе и дышит ветром, который смахивает со щек слёзы.
— Одна ты такая, Мария, кто проверить захотел. А те, что расшибались внизу на этих камнях, те — так, дуростью только маялись, — неизменно отвечает ей старшая княжна, Руфь. — Твой золотоволосый идол приносит несчастье. Что Аарон I, что Аарон II, — а все из одного намешаны.
— Я их почитаю, как и другим бы следовало.
— Да уж если все по этому пути пойдут, то вымрут люди.
— Суждено — так и вымрут.
— А не суждено — так пусть под ноги смотрят. Мария, и ты смотри. Не в небе твоя правда, а на земле.
— А королевич будто из земли?
— Дай Бог тебе трезвости.
— Дай Бог мне лёгкости.
— Уже дал.
Мария вскидывается, острый бросает взгляд из-под пушистых бровей и умолкает.
— Ладно, наряжать тебя пора. Пойдём, мой маленький птенчик, я люблю тебя всякой, но нашим гостям нужна ты лучшая.
— Ветер бы забрал этих гостей и их королевича.
— И заберёт, милая, заберёт…