Глава 67
Алексей Петрович
Сижу в кабинете, долго смотрю на раскрытый в текстовом редакторе документ. Это так называемый «Отказ от реанимации». Отец прекрасно знает, что в юридическом плане эта бумага законной силы не имеет. Всё на усмотрение лечащего врача. Если он решит, что все возможности медицины при спасении пациента исчерпаны, тогда и сам может остановить лечение. Такие решения сами больные не принимают: у нас в стране эвтаназия запрещена.
Зачем тогда я распечатал документ, который собирается подписать отец? Вспоминаю его слова: «Я против реанимации. Я уверен, что операция пройдёт хорошо, но... Я могу не очнуться в силу возраста. Я не хочу принудительной реанимации».
В этом мире есть человек, который всегда был для меня опорой и путеводной звездой. Он – мой отец. И родственные узы тут ни при чём. Родной, и точка. Теперь, когда ему предстоит опасная операция, я ощущаю страх, который заполнил всё моё существо. Каждый раз, когда думаю о том, что могу потерять отца, сердце сжимается от боли. Он не просто вырастивший меня человек, он – наставник, друг и тот, кто всегда находил слова утешения в самые трудные моменты. Он учил меня быть сильным, преодолевать преграды и никогда не сдаваться. Без его мудрости и поддержки я не был бы тем, кем являюсь сейчас.
Я вспоминаю наши долгие разговоры о жизни, когда он делился своими воспоминаниями и уроками, извлечёнными из своего опыта. Он всегда знал, как поддержать меня в минуты сомнений и как направить меня на правильный путь. Его доброта, терпение и понимание стали для меня примером того, каким человеком я хочу быть. Без него я не стал бы врачом.
Теперь, когда жизнь отца в опасности, я осознаю, насколько сильно боюсь его потерять. Мир без него кажется пустым и холодным. Я боюсь, что больше никогда не услышу его голос, не увижу его улыбки и не почувствую тёплых объятий. Каждая мысль о том, что он может не проснуться после операции, вызывает отчаяние. Пытаюсь быть сильным, как он меня учил, но в глубине души чувствую себя беспомощным ребёнком, потерянным в темноте. Хочу быть рядом с ним, поддерживать так, как он всегда поддерживал меня. Надеюсь на чудо; на то, что он пройдёт через это испытание.
Смотрю на нашу фотографию, которая стоит на столе. На ней оба улыбаемся, облачённые в белые халаты. Остаётся только надеяться и верить, что ещё будем вместе, что я смогу обнять его и сказать, как сильно люблю.
***
Виктор Кириллович
Он стоит и смотрит на график прибыли, выведенный на большой монитор. Ох, не нравятся ему показатели некоторых подразделений. «Нейрохирургия в прошлом месяце заметно просела. Надо бы как-то подстегнуть её. Но как? Нельзя ведь заставить граждан помимо воли чаще обращаться в нашу больницу», – рассуждает главврач.
От грустных мыслей его отвлекает появление отца.
– Что сказал генеральный? – спрашивает Виктор Кириллович, зная, что они с Макаровым встречались.
– Он копал под меня! Здесь информация о фонде, – Кирилл Максимович достаёт из кармана флэшку.
– Он знает о нём! – поражается сын услышанному.
– Да, и пристально меня изучал. Но я вынудил его отдать мне флешку.
– Он не сопротивлялся?
– Я заключил сделку, касающуюся тебя, – признаётся глава клана.
– Нет, я не уйду с должности! – восклицает сын.
– Так мы выиграем время. Пока он отходит от операции, нужно выяснить, хранит он улики в одном месте или нет. Нейрохирурги такие параноики и чересчур осторожные.
– Надеюсь, он не переживёт операцию! – нервно произносит Виктор Кириллович, наплевав на клятву Гиппократа. – Тогда нам и делать ничего не придётся. Операция сложная даже для доктора Жильцова.
– Что ты несёшь?! – злобно кричит на него отец. – Как бы у тебя язык не отсох!
– Да я просто в гневе!
– Довольно! – рявкает Кирилл Максимович, заставляя сына замолчать. Кто бы что ни говорил, а они с Макаровым дружат полвека, и даже теперь, когда их пути-дороги сильно разошлись, Новосельцев-старший не перестал уважать своего институтского товарища, с которым они когда-то вместе начинали.
***
Алексей Петрович
С папкой в руке, внутри которой «Отказ от реанимации», останавливаюсь перед дверью палаты, где лежит отец. Сомнения гложут. Стоит ли давать ему эту бумагу на подпись? Она формально ничего не изменит, но даст ему повод чувствовать себя чуть более спокойно. Странно это: отец – человек очень опытный, прекрасно всё понимает. Но всё же хочет, чтобы такой документ был.
Перевожу дыхание и прохожу внутрь.
– А, это ты, – улыбается отец. Видно, ждал кого-то другого. Или мне так лишь показалось.
– Ты уже обедал? – спрашиваю его.
– Конечно.
– Тебе правда лучше следить за здоровьем.
– Опять ты пришёл меня пилить?
– У тебя уровень сахара под 300, – журю родителя.
– Ну, с кем не бывает? Не волнуйся. Ты принёс согласие на отказ от реанимации?
– Принёс.
– Дай мне ручку и очки. Где подписывать?
– Здесь.
Отец оставляет автограф.
– Теперь... твоя очередь, – протягивает мне документ.
– Это правда необходимо? – спрашиваю.
– Я готовлюсь к худшему. Не будь таким серьёзным. Я не умру.
В нужной графе оставляю роспись.
– Я решил уйти. С должности, не из жизни, – улыбается отец.
– Это правильно, – соглашаюсь. – Даже если я стану безработным, смогу тебя обеспечить. Наслаждайся жизнью, как поправишься.
– Меня непросто содержать, – улыбается лукаво. – Сколько ты готов тратить на меня в месяц?
– Трать сколько хочешь, – говорю со вздохом.
– Вот ты уже и пожалел о сказанном, – смеётся отец.
– Тебе нужно лечь. Давай очки.
На следующее утро я вновь в этой палате, раздаю последние инструкции.
– В процессе удаления опухоли часто проверяйте лицевые нервы, чтобы убедиться, что вы их не повредили.
– Правильно, – соглашается отец.
– Я знаю, – говорит Дмитрий Жильцов. Он пришёл сюда вместе с Полиной.
– Начинайте с центральной опухоли, – говорю я, отец дополняет:
– И смотрите, не повредите церебральные нервы.
– Понял, – кивает Жильцов, а стоящая рядом Полина неожиданно фыркает, закрыв лицо рукой и низко наклонив голову.
Все трое мужчин глядим на неё удивлённо.
– Чего смеёшься? – строго спрашивает её отец.
– Вы так хорошо вместе смотритесь, – улыбается, глядя на нас с отцом.
– Мы такие, – отвечаю за обоих.
– Хирург должен иметь сильное сердце, способное выдержать стресс, а также аккуратные руки и быть рассудительным, – говорит отец. – Круто звучит?
Полина согласно кивает.
– Это всё написано в вашей книге? – вежливо интересуется Жильцов.
Отец весело смеётся.
– Моя операция теперь ваша, доктор Жильцов.
– Постарайтесь. Если не будешь стараться, он очнётся и закончит всё сам, – говорю ему, стараясь добавить немного юмора. Мы втроём, исключая Дмитрия, смеёмся.
– Ну, доктор... – возмущается Жильцов.
– Ну хватит, а то он расплачется, – иронично добавляет отец, глядя на Жильцова.
– Как вы себя чувствуете? – в палату входит Артамонов с целой свитой.
– Так себе.
Олег Павлович поднимает брови:
– Только что вы улыбались. Значит, всё хорошо?
– Улыбка не значит, что я в порядке, – отвечает отец.
– Тогда это не дело. Может, мне попробовать вас рассмешить? – спрашивает Артамонов.
– Тогда, может, споёшь мне? – в глазах отца вижу искорки веселья. Да вот он уже и сам посмеивается.
– Что?
– Что-нибудь весёлое.
– Как вы можете просить о таком, когда здесь столько подчинённых? – интересуется Олег Павлович, но и на его лице можно теперь заметить иронию и неожиданно начинает:
– Почётна и завидна наша роль,
Да наша роль,
Да наша роль, да наша роль,
Не может без охранников король.
Когда идём, дрожит кругом земля,
Всегда мы подле, подле короля…
Все начинают хлопать, некоторые даже подпевать. Я же смотрю на отца, лишь растягивая губы в улыбке. Хорошо, конечно, что столько людей пришли его поддержать. Но сути это не меняет: ему предстоит очень опасная операция.
Потом уже вместе с Артамоновым идём по коридору.
– Иди. Ты не будешь наблюдать? – спрашивает меня.
– Нет.
– Где будешь?
– Там, где обычно ждут члены семьи.
Олег Павлович ободряюще похлопывает меня по плечу. Киваю ему и ухожу. Можно было бы, конечно, пройти в анатомический зал. Но смотреть, как врачи вскрывают череп твоему отцу – какой человек способен спокойно это выдержать?
***
Полина
Под маской веселья в палате Петра Андреевича в воздухе растворилась тревога. Поэтому, едва мы вышли, все перестали улыбаться и стали серьёзными. Теперь я стою в предоперационной и тщательно, как всегда впрочем, натираю руки. Рядом становится Жильцов. Моемся вместе молча. Не о чем говорить. Теперь все наши мысли сосредоточены на предстоящей операции.
Заходим в операционную. В анатомическом театре всего один зритель – Артамонов. Догадываюсь, что Алексей Петрович просто морально не оказался готов к тому, чтобы тоже там находиться. Прекрасно его понимаю. Я бы не смогла смотреть, как оперируют бабушку. Жильцов смотрит наверх, они с Олегом Павловичем обмениваются кивками. Затем коллега садится и говорит:
– Итак, начнём. Скальпель.
Вижу, как Дмитрий уверенным движением делает разрез.
– Отсос.
– Левее, – подсказывает Артамонов, видя все крупным планом на мониторе. – Глубже.
– Нашёл, – комментирует Жильцов. – Отсос.
– Используй аспиратор, чтобы удалить центральную опухоль.
Неожиданно Дмитрий откладывает инструменты.
– Чего замер? – удивляется Олег Павлович.
– Может спуститесь? И продолжите сами? – грубо спрашивает Дмитрий, глядя наверх.
– Доктор Жильцов! – вскакивает Артамонов.
– Я не могу оперировать в таких условиях, – отвечает ему Жильцов и очень пристально смотрит на профессора.
– Прости, – признаёт тот свою ошибку.
Дмитрий тут же возвращается к работе.
– Поднимается?
– Пока нет.
– Теперь?
– Да.
– Вы видите?
– Да.
– Мы должны быть предельно точны. Отсос.
– Операция ведь проходит успешно? – спрашиваю Дмитрия.
– Она будет успешной. Следите за отсосом, – произносит тот немного напряжённо. Могу только представить, какая сейчас на него навалилась огромная ответственность!
***
Алексей Петрович
Моё ожидание длится уже несколько часов. Всё это время я нахожусь в небольшом зале, где установлены два ряда кресел. Теперь тут кроме меня никого. Слева дверь с надписью «Операционная». Я бы мог запросто туда пройти, но дал себе слово, что не сделаю этого, пока всё не закончится.
Когда дверь открывается и выходит Полина с усталым видом, вскакиваю и подхожу к ней. Она улыбается.
– Тяжело было ждать? – спрашивает.
– Время тянулось медленно, – признаюсь ей.
– Мне знакомо это чувство. Теперь я расскажу вам, как прошла операция.
– У тебя это на лбу написано, – замечаю, и Полина улыбается так широко, как только может, сверкая своими ровными белыми зубками.
У меня словно огромный камень с души свалился. Вижу, как выходит Артамонов. Тоже улыбается:
– Алёша, операция прошла успешно!
– Спасибо.
Перевожу взгляд на вечно серьёзного Жильцова, протягиваю ему руку:
– Ты молодец!
– Ну… да, – смущённо бормочет он.
– Раз уж ты справился, с меня ужин.
Дмитрий бросает украдкой взгляд на Полину.
– Не стоит.
– Нет уж. Я же обещал.
– Меня тоже угости, раз ты сегодня щедрый, – дурашливо вклинивается Артамонов.
– Мы пойдём без вас, – заявляю в ответ.
Олег Павлович шутливо поднимает брови. Мол, как же так-то?! Этим заставляет меня рассмеяться, как и других.
– Я чуть не умер от ожидания. Это было непросто, – говорю коллегам.