Глава 68
Полина
– У пациента Сомова продолжаются головные боли и тошнота. Мне увеличить дозу обезболивающих? – спрашивает по телефону Олег Расторгуев.
– Томография же ничего не выявила?
– Нет.
– Тогда подожди ещё немного, дай два кубика обезболивающего.
– Понял.
– Где ты сейчас?
– Я? – удивляется Расторгуев.
Захожу в ординаторскую. Олег, конечно же, оттуда мне звонил. Рядом за столом сидит Максим Подберёзовиков, в воздухе растворён запах его «одноразовой лапши», как я её называю. Сам же ординатор ласково именует своё любимое блюдо иначе – «дошик». Я сейчас настолько голодна, а в столовую тащиться ужасно не хочется, так что прошу Максима:
– Приготовь и мне, – киваю на его контейнер.
– Хорошо, – с готовностью отзывается Подберёзовиков.
– Ты выписал рекомендации пациенту Сомову? – спрашиваю Олега, пока жду, когда Максим сварганит мне «комплексный обед».
– Да.
Проходит минут десять, вскоре Максим возвращается с контейнером. Ставит его передо мной.
– У нас есть майонез?
– Пожалуйста, – тут же Подберёзовиков приносит его из холодильника. Какой запасливый ординатор со мной работает!
– Ты не очень-то общителен, – замечаю ему. – Майонез – отличная приправа для лапши.
Максим кивает.
– Ты собрался съесть всё один? – удивляюсь его аппетиту.
– Нет! Последние несколько дней я сижу на белковой диете, – сообщает Подберёзовиков.
– Эксперимент на крысах показал, что белковая диета способствует снижению веса, – не отрываясь от компьютера, с умным видом произносит Расторгуев. Затем вдруг поворачивается и смотрит на коллегу
– Тогда зачем ты ешь лапшу? – ещё и морщится при этом.
– Да помолчи ты! – недовольно ворчит Максим, заполняя рот едой.
– Всего второй год здесь, а уже набираешь вес. Хочешь, помогу сбросить? – спрашиваю его с иронией.
Подберёзовиков раскрывает рот, и здоровенный кусок лапши, который тянулся к его губам из тарелки, скользит обратно. Лицо у ординатора при этом становится такое, будто ему сообщили о смерти любимой бабушки, которая ещё и завещала всё кому-то другому.
– Налетай, – протягиваю ему в знак утешения яблоко.
– Вкуснятина! – нарочито улыбается Максим, звонко хрумкая.
– Доктор, – Олег прикатывается поближе на кресле. – Говорите, что хотели. Хватит шутить.
«Надо же, проницательный», – думаю, глядя на него.
– Я здесь по делу. «Пиратская пристань», кафе моей подруги. Почаще туда заглядывай, – говорю, глядя на Расторгуева.
Он сначала хлопает глазами, потом начинает смеяться. Максим его поддерживает.
– Это уже слишком, да? Я понимаю, – прерываю их хохот полминуты спустя. – Но она правда моя подруга, поэтому подсоби ей. Можешь съесть, – показываю на поданный мне Подберёзовиковым контейнер.
После быстренько встаю и покидаю регистратуру. Попутно, ясное дело, понимаю Олю нехорошими словами. Заодно себя, что согласилась на эту глупость – попытаться свести её с Олегом.
– Что это было? А? – слышу его вопрос за спиной. – Она милая.
Закрыв дверь, встаю рядом и слушаю. Стыдно, но…
– Она очаровательная! – поддерживает Максим коллегу. – Я стану постоянным посетителем того кафе.
– Ага, можешь вообще туда переехать, – ёрничает Олег.
– Ладно, – смеётся Подберёзовиков и возвращается к лапше.
Двадцать минут спустя мы с Дмитрием идём по коридору.
– Рад, что генеральный очнулся, и его показатели в норме, – произносит Жильцов.
– Да.
– Давайте уже станем друзьями, – вдруг предлагает коллега. – Вы всегда такая немногословная, будто меня отвергли.
– Я никогда не отвергала вас.
– Тем не менее, выбор пал не на меня. Я залечу раны, которые нанёс вам своими нелепыми комментариями, – говорит Дмитрий.
Лифт, к которому мы подошли, открывается. Внутри стоят Катерина и Олег Расторгуев. Видя нас, она немного бледнеет. Я молча прохожу в кабину. Жильцов морщится и делает то же.
«Дверь закрывается» – оповещает робот. Вчетвером молча едем вниз.
– Дима, ты в порядке? – не выдержав тишины, первой нарушает её Катя.
– Мне непонятен твой вопрос, но всё в порядке, – отвечает он недовольным голосом.
– Ты в порядке после того, как разбил чьё-то сердце? Ты ничего не чувствуешь? – Катя явно настроена на конфликт. – Полина? Человек, которому ты нравишься, – отброс. Он сказал, что перенесёт всё, кроме пощёчин.
– Верно, – тихо произносит Дмитрий.
Лифт останавливается.
– Я пойду, – говорю всем и делаю шаг наружу.
– Я с вами, – следом выбегает Жильцов.
Стоим вдвоём в коридоре.
– Вы-то зачем вышли? – спрашиваю Дмитрия.
– Мне пришлось. Я не могу быть с ней рядом.
Вздыхаю.
– Не хочу так поступать с Катей.
– Она мне больше не нравится, – сообщает Жильцов.
– Тогда прекратите. Катя очень красивая. Почему она вам не нравится? – искренне его не понимаю.
– Тогда почему я вам не симпатичен? – отвечает Дмитрий.
Молчу, не зная ответа.
– Знаю, Катя ставит вас в неловкое положение, но давайте не будем эгоистами, – говорит Жильцов и, сунув руки в карманы брюк, уходит.
Снова вздыхаю. «Вот и оказалась ты, Поля, в самой середине любовного треугольника! Только ненастоящего, разомкнутого: я-то ни к Дмитрию, ни тем более к Кате ничего не питаю. Она – к нему, он – ко мне… Мыльная опера какая-то!»
***
Катерина
Эти двое выскочили, едва представилась возможность. Стало даже противно. Трусливые хорьки!
– Больше не буду так носиться с другими. Если захочу, мужчины будут у моих ног, а я стану сердцеедкой, – произношу вслух.
– Ты никогда так не изменишься, – недоверчиво говорит Олег.
– Почему?
– Предупреждения не стоит и гроша. Они просто сеют хаос, – замечает он философски.
– Ты плохо меня знаешь! Моё терпение лопнуло.
Я тратила свои силы, время, слёзы на человека, который никогда не смотрел на меня так, как я на него. Стала для него лишь частью фона, второстепенной героиней в его жизненной пьесе, тогда как он для меня был центральной фигурой, эпицентром моих чувств. Он выбирал другую – ту, которая не бегала за ним, не старалась угодить, была свободна от ожиданий и страданий. И тогда я поняла: игра в любовь – это не марафон, где побеждает тот, кто первым пересекает финишную черту, а сложная стратегия, где нужно уметь ждать и расставлять ловушки.
Вот почему я решила стать сердцеедкой. Не потому, что мстительная или злая, а потому, что больше не хочу быть жертвой своих чувств. Устала от роли, которую мне навязывали. Мне кажется, я стала той, кто выбирает, а не той, кого выбирают. В конце концов, почему я должна страдать? Почему моя жизнь должна вращаться вокруг одного-единственного человека, когда вокруг столько других?
Стала ли я полностью бессердечной из-за Дмитрия? Впряди ли. В глубине души ещё верю в любовь, – ту самую, чистую и искреннюю. Просто теперь знаю, что нужно уметь защищаться. Быть сердцеедкой – это не значит разбивать сердца направо и налево. Это значит уметь играть в игру, где твои чувства остаются в безопасности. Не стану бегать больше за тем, кто не способен оценить меня по достоинству. Больше не буду той девочкой, которая плачет ночами, потому что её сначала оттолкнули, а потом предпочли другую. И кого?! Полину Озерову! Теперь я сама выбираю, и этот выбор – моя сила.
***
Алексей Петрович
Сижу возле отца, держу его за руку. Когда входят Артамонов с медсестрой, объясняю:
– Минуту назад он разговаривал, но уже уснул. Как ребёнок.
– Пожалуйста, позаботьтесь о нём, – говорит Олег Павлович Маше.
– Конечно.
– Присмотрите за ним, – тоже прошу медсестру, оставляя отца на её попечение.
Когда выходим, Артамонов интересуется игриво:
– Кстати, ты правда собираешься угостить доктора Жильцова, не позвав меня?
– Прекрати, – улыбаюсь ему.
– Мне нравится, когда ты расслаблен, – смеётся профессор и отвлекается на телефонный звонок. – Да? Да, Полина Озерова младший врач нашего отделения. Что? Такого не может быть! Я с ней свяжусь. Конечно, могу сегодня. Хорошо.
– Что такое? – спрашиваю настороженно.
– Дело доктора Озеровой направили в дисциплинарную комиссию. Не понимаю, в чём дело.
Для меня это также большое удивление. Слышал о подарке мафиозного босса, но ведь Полина даже не знала об этом! Ей сунули тачку, по сути бросив на парковке. Спешу в отдел собственной безопасности.
– Она может просто вернуть машину. Не слишком ли вы суровы? – спрашиваю тамошнего сотрудника.
– Я тоже хотел всё мирно закончить, – признаётся он. – Но информатор настойчив.
– Кто?
Сотрудник мнётся.
– Настойчивее меня? – намекаю на то, что моя фамилия не просто созвучна с фамилией генерального директора.
– Это дело рук Екатерины Новосельцевой, – признаётся безопасник. – А она дочка главврача.
Неожиданно. Придётся теперь и с этой проблемой разбираться.
***
Полина
Захожу в кабинет Артамонова.
– Да, – говорит он, перебирая бумаги на столе. – Заходи. Присаживайся. Давно мы так не сидели вдвоём. Ну как, сработалось с коллективом?
– Я прилагаю все усилия.
– Звонили из отдела внутренних расследований. Они хотят, чтобы я подтвердил твоё присутствие на разбирательстве. Я один из членов комиссии. Слышал, твой пациент Харитон Леонидович Нелидовский подарил тебе дорогую машину. Это правда?
– Правда. Я приложила все усилия, чтобы вернуть её, но пока это оказалось невозможным, – говорю совершенно искренне.
– Хм… Конечно. Я не думаю, что это была взятка. Но, похоже, другие так не считают. Есть такое выражение: лучше не производить двоякое впечатление. Кроме того, ты только в начале пути, – говорит Артамонов.
– Понимаю, что нехорошо получилось.
– У тебя будет вычет с зарплаты. Либо отстранение. В худшем случае тебя могут уволить.
Да, разговор получился не слишком приятный. Выхожу из кабинета профессора, опустив руки. Настроение на нуле. Вижу, как возле окна в коридоре стоит Алексей Петрович и задумчиво смотрит на улицу. Понимаю, что вот уж кому сейчас намного хуже: жизнь его отца висит на волоске. Потому настраиваюсь на оптимистический лад. Подхожу.
– Хочешь чайку? – спрашивает он.
– Вижу, вы были счастливы, что операция закончилась успешно. А я всё испортила, да?
– Нет, я так не думал.
– Вам стоит пойти домой и отдохнуть. У вас был тяжёлый день.
– Со мной всё в порядке, а ты еле стоишь на ногах. Мечтаешь отдохнуть?
– Да.
– Тогда отдыхай. Я почитал о дисциплинарном комитете. Как представитель совета директоров, я могу присутствовать, так что не переживай.
– А я и не переживаю. У меня нет цели остаться тут навечно.
– Вот это правильный настрой.
– Вас и правда ничего не смущает в моём поведении?
– Да, правда.
– Это невозможно. Даже в отношениях родителей и детей возникают сложности.
– Зачем ты пытаешься меня разубедить?
– Просто… – сама не знаю, в самом деле. А зачем?
***
Антон
Спокойное течение жизни в регистратуре прерывают крики Маши:
– Доктор Милосердов! Доктор Милосердов! – спрашивает ординатор, даже вставая со стула. Вдруг с пациентами что случилось?
– Что такое? Что? – спрашивает он медсестру.
Та подлетает и, стараясь говорить шёпотом, выпаливает:
– Из-за нас доктора Озерову ждёт разбирательство!
– Так из-за этого её вызвали?
– Ага.
– Ай, блин, – Антон хватается за голову.
– Так ей и надо. Она должна получить по заслугам. Такова жизнь, – надменно произносит Парфёнов.
– Вы только ухудшили себе карму, доктор, – строго произносит Олег Расторгуев. Парфёнов смотрит на него, думая, что такого пожёстче ответить, но всех прерывает появление Жильцова.
– Вам тут что, детский сад? С каких пор регистратура стала базарной площадью? – гремит недовольный голос.
– Давненько он не бушевал, – ворчит Парфёнов.
– Чего?! Чего там бормочешь? – спрашивает хмуро Жильцов.
– Ничего, – натянуто улыбается ему старший ординатор.
– Как там больной Сомов?
– У него головокружение…
– И почему я об этом узнаю только сейчас?! – продолжает злиться Жильцов. – Парфёнов, за мной.