(начало книги, предыдущая часть)
Часть 11. Кодовая книга рядового Портного. Продолжение - найти украденные чертежи самолета.
Я машинально открыл шпионскую кодированную книжку, взял увеличительное стекло, чтобы разобрать размытые буквы рубинового цвета, отрегулировал фокус и просмотрел последнюю страницу, на которой не было ничего, просто белый лист. Затем, я почему-то вспомнил о немецких невидимых чернилах, и решил попробовать выявить тайнопись, если она есть. Для этого я приблизил книгу к настольной лампе с тремя лампочками, светящимися ярким светом.
Как я и надеялся, и даже ожидал, ровный жар мощной электрической лампочки нагрел лист и проявились несколько строк бледно-лимонного текста, написанного шифром. После недолгой борьбы с непонятной и сложной пунктуацией и другими особенностями немецкого кода я узнал то, чего недоставало для полного понимания ситуации.
Рядовой Портной действительно направлялся в Таганрог, хотя его настоящая миссия не была точно определена. Более того, я обнаружил четкие инструкции майора фон Лауэнштейна, означавшие, что любая попытка связаться с ним в Берлине будет караться смертью.
Подойдя к одному из стальных картотечных шкафов , я нажал на кнопку выключения и отключил электричество, затем отпер один из ящиков своим ключом. Найдя в картотеке отсек, маркированный буквами «Г.О.Л.У.Б.», я достал большой сине-зеленый конверт пронумерованный «97. 4. 6.». Внутри, среди десятка вырезок из местных газет, лежало ироническое официальное сообщение от таганрогского агента-резидента, который, отвечая на запрос генерала Батюшина утверждал, что германская шпионская организация в регионе не более чем миф военного времени. Я закрыл папку и стоял, размышляя, когда неожиданно случилось нечто намного более поразительное и эффектное, чем любая выдумка.
Настенный гонг пробил четыре четких удара, означающих, что в соседней телеграфной комнате получено важное сообщение. Почти сразу же прозвучало еще шесть ударов, сообщая, что меня просят к телефону. Я поспешил к аппарату и, сняв трубку, понял, что случилось худшее из всего, что могло быть.
Только что получено сообщение от таганрогского военного губернатора, генерала Симеона Джапаридзе, в котором официально сообщалось, что два польских авиационных инженера, полковник Рогозинский и капитан Наперский, были убиты, а синьки с чертежами нового бомбардировочного самолета Сикорского украдены. Военный губернатор заподозрил наличие германской шпионской организации и обратился за немедленной помощью в контрразведку.
Положив трубку, я решительно отправился к своему шефу. В конце короткого коридора я дважды постучал в массивную дубовую дверь, укрепленную толстыми стальными прутьями. Дверь открылась автоматически, с красной вспышкой света из замочной скважины, и я вошел. Комната была маленькой, очень тесной, и полностью обитой серым войлоком, предназначенным для поглощения любых звуков. Там было несколько превосходных гравюр в серых строгих рамках и серый ковер с темно-серой каймой из шелка.
Генерал Батюшин сидел за старым письменным столом, заваленным книгами и разложенными картами. Лицо его было в тени, но я слышал то спокойное, размеренное постукивание серебряного карандаша, то адски медленное, которое когда-то смутило даже царя и помешало политическому событию первой величины.
Я отдал честь и замер в ожидании ответа. Великий человек проворчал приветствие, а затем сделал неопределенный жест тонкой рукой с голубыми прожилками. Кратко, как только мог, я набросал свои идеи, и спросил, могу ли я сесть в первый же поезд на Таганрог.
Мой вопрос был встречен молчаливым одобрением.
Генерал Батюшин многозначительно хмыкнул в знак согласия и минуту-другую молчал. Затем, он внезапно взорвался и излил свой знаменитый поток ненормативной лексики, порой шокировавший, но и мотивирующий каждого агента, будь то работающий под прикрытием, уличный сексот, курьер или глава резидентуры.
Мой следующий визит был в «комнату 14», где можно было подобрать одежду и другие необходимые вещи для выполнения задания. Я вышел откуда в одежде рядового Абрама Рахулки Портного. Моя метаморфоза была практически совершенной, несмотря на то, что я никогда не пользовался париками или театральным гримом, я умел так внутренне воплотиться в нужного человека, что и сам порой забывал кто я есть. Кроме того, я раздобыл пистолет с хлорным порошком и защитной маской от щелочи. Хлорный пистолет был в то время самой последней разработкой оружия для специальных агентов, и, как объяснил главный химик, прикрепленный к моему отделению, самым смертоносным.
Через час я уже неторопливо ел густые щи в столовой третьего класса на Николаевском вокзале в Санкт-Петербурге.
В одном конце багажной платформы о чем-то переговаривалась толпа польских евреев; приземистые, плохо одетые фигуры в грязных чёрных сюртуках и ботфортах. Женщины сидели тут же, нянча своих сонных детей, а мужчины стояли рядом, и их длинные, рыжевато-коричневые, нечесаные волосы обрамляли грязные чумазые лица.
Мне пришло в голову, что это ниспосланная свыше возможность проверить надежность своей маскировки, и, приблизившись к ним, я сказал что-то на идиш, стараясь копировать варшавский акцент. Мужчины дружно посмотрели в мою сторону и ответили быстрым приветственным шепотом, приняв меня за еврея, земляка с привычным запахом селедки, лука и тем же явным отвращением к воде и мылу.
Наконец прозвенел звонок к отправлению поезда, и я, с помощью хорошего пинка носком жандармского сапога и ругаясь на очень возмущенного деревенского священника, забрался в купе третьего класса. Там я вольготно уселся на жесткое сиденье и закурил папироску, скрученную из газеты и солдатской махорки.
Знаменательное путешествие рядового Абраама Рахулки Портного началось.
Продолжение следует
