В молодости сил и придури у нас было немеряно. Их хватало на всё. В том числе и на дурацкие спектакли в стихах, с песнями и плясками, доставлявшие авторам и исполнителям чистую радость и чувство приобщения к высокому-прекрасному.
Страсть к лицедейству захватила многих. За бессловесную роль дуба велась нешуточная борьба. Избранный дуб украсил себя собственноручно свитым гнездом. А также научился тревожно шелестеть бумажными листьями, пришитыми к камуфляжному комбинезону, тем самым нагнетая обстановку.
Трактирщик, который должен был молча вынести на подносе три кружки и молча удалиться, донимал меня неделю, выясняя, в каком ключе он должен лепить свой сложный образ, кто он – роялист или республиканец?
Действующие лица уже закончились, а люди ещё остались. Посему было решено создать мужской хор.
В французской таверне собрались разбойники под предводительством благородного разбойника (в девичестве герцог Арчибальд де Камерон) и поют печальную разбойничью песню о своей нелегкой доле. Кто там знает, что же завтра будет, С кем проснешься, кто тебя разбудит, – поют разбойники, Ни монеты в дырявом кармане, Только кружка тебя не обманет. Ну, в общем, песня о том, что действительно волновало не только вымышленных разбойников, но и реальных хористов.
И вот, как пишут в театральных рецензиях, наступил долгожданный день премьеры. Уже заламывает руки упакованная в облако тюля и в бабушкин корсет на два размера меньше требуемого пышнотелая Амалия де ля Котес. Уже поёт свою арию граф Гуго де Генерат в романтическом плаще из оконной шторы. Приветственно машет ветками дуб. С большим трудом хор, пребывавший в ступоре, был выпихнут на сцену. Постоял маленько, переминаясь с ноги на ногу, попытался шмыгнуть за кулисы, но ему не дали. И тогда хор запел. Как мог.
Представьте себе 12 молодых здоровых мужиков – голос со слухом присутствует только у одного. Этот единственный со слухом-голосом положение спасти не может, потому как у него особенность дикции – все звуки в процессе пения как-то деформируются, слова сливаются и теряют смысл, и всё это напоминает печальное завывание ноябрьского ветра в печной трубе ветхого домика, стоящего посреди бесконечных безлюдных болот. Остальные одиннадцать поддают жару, наводя на мысли о тоскующей собаке Баскервилей, у которой не сложился брачный период. Врать не буду – иногда они попадали в ноты. Не в те, с опережением либо опозданием, но попадали. В целом, звучание завораживало.
Услышав эту музыку сфер, настоящая собака Баскервилей поджала бы хвост и повесилась от осознания собственного несовершенства. Под натиском буйной плоти и смеха лопнул корсет Амалии. Гуго де Генерат чуть не напоролся на собственную шпагу. Дуб сложился пополам и рухнул с шумом и треском, раздавив гнездо. Хор допел, потоптался и грянул по новой, на этот раз добавив к вокалу мимику, дабы донести до зрителя тончайшие нюансы смысла. В общем-то, это было лишним, ибо зрители лежали покатом. Увести хор было некому, дееспособных ни в зале, ни на сцене не осталось, а сам хор, дорвавшись до славы, уходить не желал и явно собирался пойти по третьему кругу. Короче, грандиозный успех и аншлаг на следующих представлениях.
Я смотрю на старые фотографии и понимаю, что молодость – это время, когда нужно пробовать делать то, чего ты в принципе делать не можешь.
