Именно тут подоспело письмо от Пущина. На первый взгляд, из него никак не следовало, что заговорщики намерены выступить не сегодня-завтра. Но ныне мы знаем, что именно Пущин в определённой мере послужил катализатором последующих событий. Вернее, сказанные им единомышленникам слова: «Случай удобен; ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».
Пущинское письмо в Михайловское не сохранилось, но его содержание известно. Пущин, следуя из Москвы, извещал, что едет в Петербург и очень желал бы увидеться там с Пушкиным. Но это и был обговоренный при встрече условленный сигнал, что час перемен настал. Так что друг своё обещание, данное при отъезде, надо признать, выполнил.
Немедленно возникло намерение отправиться в Петербург. «Придётся пробираться нелегально», — думал Пушкин. Почему нелегально? Логика была следующей: «В связи с переменой власти все в стране сейчас начеку, а тут я заявляюсь собственной персоной — чистой воды самоуправство».
Опальный поэт в своей глуши и предположить не мог, что в Петербурге хаос, междуцарствие, идёт переписка между Николаем и Константином — кому царствовать, и даже у самых верноподданных есть забота другая, поважней Пушкина — поди разберись, какому государю присягать.
Судя по воспоминаниям Соболевского, михайловский ссыльный намеревался приехать и спрятаться на квартире Рылеева. Как предположил Н. Эйдельман, выбор был подсказан Пущиным. О том, чем могло бы всё кончиться, доведись Пушкину оказаться накануне восстания в доме одного из главных заговорщиков, сегодня даже думать не хочется. По крайней мере, допросов не избежал бы, это точно.
Итак, в суматохе политической неразберихи, о которой он не догадывался, Пушкин собирается прибыть в Петербург, но… в последний момент круто меняет планы. Впрочем, не будем забегать вперёд. Начнём с имеющегося соответствующего архивного документа.
«Билетъ
Сей данъ села Тригорскаго людямъ: Алексею Хохлову росту 2 аршина 4 вершка, волосы тёмно-русыя, глаза голубыя, бороду бреетъ, летъ 29, да Архипу Курочкину росту 2 аршина 3 ½ вершка, волосы светло-русыя, брови густыя, глазомъ кривъ, рябъ, летъ 45, въ удостоверение, что они точно посланы отъ меня в С. Петербургъ по собственнымъ моимъ надобностямъ и потому прошу господъ командующих на заставахъ чинить имъ свободный пропускъ.
Сего 1825 года, Ноября 29 дня, село Тригорское, что въ Опоческом уезде.
Статская советница Прасковья Осипова».
Самая что ни на есть реальная подорожная, разве что фальшивая. Текст написан самим Пушкиным. Подпись Осиповой подделана им же. Присмотреться, стоит даже его печать. Известно, с этой бумагой поэт отправился в Тригорское. Зачем? Возможны два варианта: хотел либо уговорить соседку изготовить подлинную подорожную по образцу, либо предупредить, поставить в известность — на всякий случай. Идея заменить у соседки фиктивную подорожную на настоящую, судя по всему, не увенчалась успехом, и тогда была поставлена собственная печать — без неё было совсем никак нельзя. А так, если особо приглядываться не будут, пройдёт.
Спрóсите, какое отношение имеет подорожная, выписанная на Алексея Хохлова и Архипа Курочкина, к Пушкину? Всё очень просто. Крепостной Алексей Хохлов — это он сам, ссыльный Пушкин, и есть. Кстати, именно основываясь на этой подорожной, Юрий Дружников1 определил реальный рост Александра Сергеевича:
«…из трёх известных нам указаний на рост поэта (брат Лев говорил, что 2 аршина 5 вершков с небольшим, а художник Григорий Чернецов — 2 аршина и 5 ½ вершков) рост, указанный самим Пушкиным, наиболее точный: для жандармов рост был первым фактором установления личности. Таким образом, точный рост Пушкина был 160 сантиметров без каблуков, в лаптях. Годы он себе прибавил, так как выглядел старше своих лет».
Дата в документе обозначена Пушкиным «задним числом». Можно предположить, сделано в целях конспирации, чтобы поездка не показалась подозрительной.
1 Русский и американский писатель, журналист. Автор книг: «Узник России. По следам неизвестного Пушкина», «Пушкин. Изнанка роковой интриги».
10 декабря переодетый в мужицкую одежду Пушкин вместе с Архипом Курочкиным, упомянутым в подорожной, — садовником из Михайловского — тронулись в путь. Относительно замысла поездки есть два предположения.
Первое: появиться в Петербурге ненадолго, выяснить обстановку, ещё раз переговорить с Горчаковым с глазу на глаз, напомнить об обещании нелегально достать ему заграничный паспорт (тот, если сказал, так сделает непременно), тем самым использовать перемену власти для обретения свободы.
Второе: встретиться и переговорить с друзьями, способными в ситуации прихода нового царя помочь с «амнистией», то есть опять же использовать перемену власти для обретения свободы.
Какое из них ближе к истине, можно лишь гадать.
Выехали, выбрав не основную дорогу, конспирироваться так конспирироваться. И почему-то с каждой верстой собственный замысел казался Пушкину всё бессмысленней и даже опасней. Где-где, а в Петербурге его всякая собака тут же узнает. И тогда…
А завтра же до короля дойдёт,
Что Дон Гуан из ссылки самовольно
В Мадрит явился, — что тогда, скажите,
Он с вами сделает?
Вам не кажется, что Пушкин эти строки позже писал, памятуя о своих реальных тревожных раздумьях?
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—232) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47).
Эссе 165. Комплексы, бороться с которыми у Пушкина далеко не всегда находились силы