Увы, многое пришлось писателю Вилю Липатову оставить за бортом, когда он писал сценарии для экранизаций своих произведений про деревенского детектива Анискина. От кое-чего пришлось отказаться по идеологическим и цензурным соображениям, всё-таки в повестях у автора было больше пространства для маневра, чем на экране
Внезапно я подумал, что повести и рассказы Виля Липатова вполне можно изучать и в школьной программе, как хороший и крепкий образец советской прозы соответствующего периода. В них есть всё, что нужно и читаются они достаточно легко.
Вот, скажем, повесть «Анискин и Боттичелли» по которой собственно снят третий фильм «И снова Анискин». Детективную линию в угоду идеологии пришлось существенно ослабить, ну, право, что это такое – какая-то деревенская керамика? Вот кому в здравом уме понадобится ее воровать и устраивать цирк с переодеванием и внедрением в бригаду шабашников? Где преступник будет сбывать эту редкую керамику, зачем она ему понадобилась?
Хотя если подумать, иконы (которые были в оригинале) можно было бы легко заменить на редкие (не обязательно церковные) книги или картины. Вот это было бы уже серьезно. И заодно, само собой, коли уж исчезли иконы, в экранизацию не попали два священника, который Виль Липатов нарисовал довольно ядовитыми красками. Один пьянчуга-расстрига, содержатель местного шалмана, где обретается местная же пьянь, да и действующий батюшка у нас мало похож на почтенного пастыря.
Но вот как, скажите, экранизировать маленький, но шедевральный рассказ «Панка Волошина»? Здесь Анискин чуть не попадает в ловушку, пытаясь по своему обыкновению вмешиваться в жизнь подотчётного села. Нужно бы разобраться с гулящей самогонщицей Панкой, которая мало того, что зерно на зелье переводит, так еще и с чужими мужьями вечно путается, из-за чего получает на орехи от обиженных жен. Но попытка штрафануть негодную Панку срывается – во время служебного визита в хатенку прекрасной самогонщицы, Анискин подвергается коварным домогательствам.
«Проливая из глаза нежность и жалость, Панка осторожно, словно по жердочке, подошла к Анискину, положила длинные пальцы на его локоть.
– Бедненький мой! – вздохнула она. – Вот до чего довели человека! То стальны листы прут, то самогонку варят, то дерутся… Не переживай, Федор Иванович, плюй на все. Бедненький ты мой!
Панкины пальцы поползли по руке Анискина, поднявшись до плеча, остановились, горячие и подрагивающие.»
И тогда, лишь собрав остатки посыпавшейся к ядрене фене воли вновь в железный кулак, Анискин удерживается на краю пропасти и величественно удаляется домой. Честно сказать, при первом прочтении, еле удерживался от смеха, представляя, как бы это смог сыграть Михаил Жаров. Увы, ну, никак, типаж всё же не тот. Тут уже чистая комедия.
