Таёжными тропами 23
Александр поник. Он чувствовал, что внес в отношения отца и дочери разлад, Настя страдала. Он говорил себе, что не должен был этого делать. Люди спасли его от холода и голода, а по большому счету – от смерти, а он в ответ нарушил спокойствие их дома. Так было не по-дворянски. Следовало поблагодарить и уйти. Но его держали в этой лесной избе тысячи замков. И дело было вовсе не в спасении собственной жизни. Да, это имело значение, и с этим Александр вынужден был согласиться. Но гораздо более важным были чувства к Анастасии.
Он никогда раньше ни к кому не испытывал такой тяги. Конечно, в той давнишней беспечной жизни были увлечения. Молодые барышни кружили голову. Но это влечение было таким легким, таким ничего не значащим, что и воспоминаний, кроме, как улыбки, не оставило.
С Анастасией было всё по-другому. Она стала воздухом, без которого дышать было нечем; светом, без которого даже день казался сумерками; родником, водица которого не только утоляла жажду, но воскрешала, опьяняла, дурманила и без своего присутствия вела к погибели.
Александру жизненно необходимо требовалось видеть её глаза, слышать ее дыхание, знать, что она рядом. Он знал, что им придётся расстаться, но всё его существо протестовало, плакало, сжималось от этой мысли.
Обед прошел в таком же безмолвии и тяжести обстановки, как и утром. Александр не уходил, когда трапеза была уже закончена. Он сидел на лавке, и смотрел, как Анастасия убирает со стола. Дядька Кузьма сел налаживать грабли. Все орудия труда готовили зимой, чтобы летом не отвлекаться на такую безделицу.
Когда широкий рукав на девичьей руке задирался, Александр заметил на девичьей руке синяк. Он быстро взял девушку за руку, отодвинул с запястья ткань. В его взгляде читался вопрос и боль одновременно. «Что это?» - спросил парень.
Настя быстро убрала руку, метнула взгляд на отца: не видел ли он прикосновение Александра.
- А это, милок, не твое дело. Тебе надобно думать о себе, а не о девице. Жила она без тебя спокойно, и опять проживет. Давай – ка, собирайся в путь. Как только снег сойдет, отправляйся, - вынес свой вердикт Кузьма.
- Извольте. Я уйду. Но позвольте задать вопрос: почему вы обижаете Анастасию?
- А это, ваше благородие, не твое собачье дело. Без вашей указки проживем. Гляди-ка, осмелел. Власть твоя, барин, ушла. И время вышло.
- Я это знаю и ни на что не претендую, благодарю вас за моё спасение. Но Анастасия мне небезразлична. Она очень хорошая девушка, и обижать ее не нужно.
- А это, барин, последнее дело указывать хозяину в его же доме, что следует ему делать, а чего погодить. Шел бы ты отсюда по добру – по здорову.
Александр поднялся, он чувствовал, что нужно прекратить этот разговор, пока Кузьма тотчас не выгнал его. Пошел на свою половину.
- Тятя, я тоже с ним уйду, - произнесла Настя.
От этих слов Кузьма аж задохнулся.
- Мало тебя порол? Тогдысь этими вожжами привяжу тебя за ногу, и будешь сидеть, - Кузьма взвыл от негодования. – Погляди, чего удумала. И роже не стыдно с отцом так разговаривать.
- Тятя, если вздумаю уйти, ты меня не удержишь. Александр хороший, и ты напрасно с ним так разговаривал. Он мне по нраву, и я ему тоже.
- Откуда ты про нрав-то успела узнать? Обо мне не думаешь, так о себе подумай.
- А я уже подумала, тятя. Александр мне по сердцу. Хочу с ним быть.
- Да разве ж девице дозволено так говорить? Девице надобно быть ниже травы, а не хвостом вертеть, да родителю перечить.
Настя не отвечала. Она понимала, что взяла лишнего. Но на разговор отважилась от отчаяния и страха. Не ровен час, Александра отец выгонит, и останется Настя одна хлебать свою жизненную неразбериху. Как объяснить тогда своему сердцу, что сама выпустила из рук свою судьбу, сама согласилась на одиночество.
Кузьма кряхтел. Грабли получались с кривыми пальцами, несуразные. Он бросил в сердцах их на пол, выругался и пошел на двор.