Елизарову невесту зовут Мария. И она точь-в-точь шивти — белокурая, тонкая, солнечная. Кто бы знал, что у нее в голове.
Мария в душе — птичка.
Она мечтает о красивой семье и яркой жизни, пляшет по вечерам как кабацкая девица, а позднее утро начинает с цветочной ванны и сплетен обо всем, что ей приносят на хвостах сестры и девицы из свиты.
И всем думается, что жизнь ее — сказка.
Сейчас. На границе
— Я верю, что ты будешь счастлив, — говорит Венера и опускает ему на голову золотой обруч.
Елизар перехватывает ее руки и целует, заглядывает прямо в глаза с немой и никогда не озвученной просьбой: «Будь со мной, помоги мне, дай надежду».
Венера — его названная мать. Она растила королевича как своего сына. Она любила его больше своих дочерей.
— Это все принадлежит тебе. Помни: твой отец не вечен, совсем скоро королевство будет ждать нового хозяина.
Вечен или нет?
— Не нужно, Венера. Пусть все идет своим чередом, мы не можем знать о завтрашнем дне, — говорит он и отворачивает от нее голову.
Эти речи волнуют и давят: королевич болен не короной — его гложет собственный зверь внутри. В королевиче нет желания созерцать, в нем жаждой рвется разрушение.
— Я не буду говорить тебе, что ты должен. Лишь напомню: твоя воля ничуть не слабее воли отца.
Елизар кивает и сжимает челюсти, положи ему в рот человечью кость — раскусит. Венера надевает ему на шею цепь толщиной в палец, а на нее нанизывает крупный медальон в виде солнца с ребристым узором. Ее рука остаётся на груди королевича.
— Я люблю тебя и никогда не оставлю.
— Ты хочешь, чтобы я сверг отца?
— Не смей говорить об этом, — ее рука вскидывается и накрывает его рот.
Под пальцами королева едва ощущает покалывания бритой щетины и тёплые губы.
— Я знаю то, что не должна знать. Но буду пользоваться этим знанием. Юношей ты видел вещие сны, которые напугали короля. Он не пожелал, чтобы о них узнала хотя бы одна живая душа. Вспомни, что видел, Елизар. Вспомни.
***
Исполинские кони везут кареты с дарами. И кареты эти похожи на маленькие дворцы, доверху набитые дарами.
Каждый маленький дворец выкрашен в переливчатую краску и под солнцем блестит то розовым, то красным, то золотым. Если подойти к ним ближе, можно почувствовать благоухание этой краски. Крыши дворцов сверху обложены сверкающей черепицей, а изнутри увешаны розами, пионами и лилиями. Арочные окна светятся в темноте, будто их обставили свечами, но по решеткам пущены вьюны дикой алой розы, и чужому взгляду не разглядеть, что скрывается внутри.
Первый в шеренге дворец полон птиц, а на каждый вид посажены в золотые клетки по две пары, чтобы весной принесли большой выводок. Все знают, что княжна любит животных, но более прочих — редких птиц, которые живут в оранжерее и круглый год радуют ухо пением.
Во втором дворце — наряды для княжны, ее сестер и их свиты. Туфельки из атласа, бархата и кожи; с каблучками в виде роз и шипов, солнца и месяца, искусной клетки с птицей; с высоким плетением и бахромой из драгоценных камней, похожих на слезы или брызги; есть даже и такие, что кажется: в живой цветок ножку опустить можно. Шелка, муслины, чесаная овечья и козья шерсть, сатин с выбитыми узорами, нити из чистого золота и алмазов. Перелив цветов и шелест ткани здесь затмевает любую птицу.
Третий дворец доверху наполнен картинами в бронзовых рамах, гобеленами, скульптурами, бюстами, статуэтками и прочими художествами. Маленький эльф из мрамора с пульсирующими прожилками на лопоухих ушах и на прозрачных стрекозьих крыльях; чучело барашка размером с мужской кулак; стеклянная роза с острыми как бритва шипами; а среди них — изображения двух Ааронов, подлинные, писаные ещё при жизни. У одного — роза, исполненная из красок на человечьей крови, у другого — солнечный свет, сочащийся сквозь полотно, а у третьего — в волосах ветер. И все они будто живы, дышат и мыслят. Не с первого раза отличишь творение человеческой руки от руки божьей.
В четвертом дворце всюду жемчуг прямо в перламутровых раковинах, тяжелые нитки бус, свисающие из приоткрытых хрустальных шкатулок, золотые перстни, узорные наручи, тонкие плетения драгоценных вуалей. Редкий луч света, пробивающийся сквозь розовую решетку, разрезает пространство от окна и до оборотной стороны ярким до боли в глазах мерцанием. Сколь в сундуках уложено перчаток, платков, чулков, заколок, лент и корсетов не скажет наверняка ни один человек. А какой аромат от высушенных трав, фигурных склянок с маслом сандала, розы и смородинового листа!..
В последнем же дворце спрятаны книги, старые фолианты и свитки, добытые на дальних берегах у шестируких божьих созданий, написанные предками и современниками. Дневники мореплавателей, украшенные забавными угольными картинками, священные писания в вышитых и плетеных обложках, карты на обрезах кожи, кораллы, природные шипастые аметисты, кубки из рогов, сто кинжалов с прямыми лезвиями и сто — с изогнутыми, будто кудрявая прядь, и каждый завернутый в вышитую солнцами ткань.
И караван медленно, но верно идет по извилистой зеленой дороге, и чем ниже к предгорью — тем больше вокруг распускается цветов. А у самого подножия спустя два дня разжигают костры, чтобы рассеять вязкий туман и устроить последний ночлег.
Королевич спускается с неба, первый ступает на землю. Он смотрит вверх, туда, где за туманом и густотой ночи не видно скалистых пиков, но ему, помазаннику, воет свою песню ветер, который то ли зовет вернуться, то ли просит забрать его с собой. И королевич чувствует, как за ним волочится незримая цепочка, уходящая вверх, к тонким белым рукам, к крупным перстням на длинных пальцах, к шелковым рукавам чужих холодных одежд. И листают эти руки жёлтые страницы книг, а пальцы, обмакнутые в красные чернила, рисуют на белой плотной бумаге небо, тонущее в свете умирающего солнца.