Харчок цвета «молодая зелень» на асфальте – это все, что останется здесь после нее.
Мирка выплюнула пережеванную траву под ноги и растерла подошвой босоножки, предусмотрительно поджав пальцы.
Уезжать не хотелось.
Мирка обреченно вздохнула и вырвала следующую травинку из кустика, пробившегося сквозь асфальт рядом с подъездом, сунула ее в рот. Следить – так по-настоящему.
Ранняя травка сразу же сдалась под нажимом верхнего резца. Вкус можно было сравнить только с березовым соком, который они в марте собирали в стеклянную банку, больше ни c чем.
В этом дворе прошло все Миркино детство. Все долгие семь лет прежней беззаботной жизни, хотя первые три, если честно, она не помнила.
И вот уже через час начнется какая-то новая жизнь. В новом неизвестном дворе. Там, где она никогда не была.
Сегодня она вообще была настроена очень даже серьезно.
Ведь после переезда начнется новая жизнь в новом месте. Прощайте, родные детские качельки, милая сердцу песочница с грибком, а с дворовыми друзьями она простилась еще вчера.
Переезд был назначен на раннее утро, и они, наверняка, еще дрыхнут, или только проснулись, или завтракают – все по своим домам. А во дворе сейчас, как говорит папа, «шаром покати». Только пара мальков ковыряется в песочнице, вон их головы торчат из-за бортика.
– Мира, оглохла? У грузовых машин почасовая оплата! Залазь давай! – это был голос папы, кажется, из кабины.
– Куда залазь? – удивилась Мирка.
– В кузов, куда еще, – из-под брезента, закрывавшего кузов, показалась голова дяди Валеры.
– Как торшер поеду, да? Со всеми удобствами?
– Хорошие соседи, веселые друзья, – пропел дядя Валера, свесившись по пояс из кузова и протягивая Мирке свою огромную руку.
– Вы, значит, в кабине, поедите, с ветерком? – прокричала Мирка папе, – А ребенка и друзей можно с мебелью засунуть?
– Началось в колхозе утро, – раздалось из кабины, снова папиным голосом. – Полезай уже или оставайся. Время!
Если честно, Мирка предпочла бы остаться.
Она любила свою комнату, и эту квартиру, и дворовых друзей. А там, в конце маршрута грузовика, была полная неизвестность. Какой-то новый дом, и самое ужасное – новый двор, наполненный неизвестными ей личностями. Она бы точно предпочла ничего не менять, оставить как есть, но ее никто не спрашивал. «Недееспособна в силу возраста. До права голоса не доросла» – кажется, так это называлось у папы.
И вот, эта недееспособная в силу возраста Мирка неожиданно развернулась на каблуках и рванула со всей дури к знакомым с раннего детства деревянным домикам на детской площадке.
Вход оказался неожиданно низко, она почти вписалась лбом в бревно, но вовремя нагнулась и влетела на всей скорости в крошечное внутреннее пространство домика, забилась в угол, поджала колени к подбородку и заплакала.
Слезы сначала брызнули, а потом двумя ручьями полились по щекам, закапали с лица на ободранные коленки. Мирка вытирала их тыльной стороной ладони и из всех сил старалась сдерживать выходящие из горла толчками всхлипы.
Она задыхалась от плача, начала еще икать.
Было немного стыдно, что она, уже такая взрослая девочка, сидит в детском домике и ревет как белуга.
– Ну что ты, Мирок? – услышала Мирка мамин голос.
Мима сидела на корточках перед входом в домик. На ее ноге алели свежие царапины.
– Ты где так? – мгновенно среагировала Мирка, увидев у мамы ссадины.
– А, это что ли? – мама провела пальцем вдоль царапин. – Тащила по лестнице коробку, тяжелую – с книгами. Она зацепилась за перила и меня утянула вниз.
Мама рассмеялась.
А Мирка вылезла из домика, на карачках – к маме, обняла ее за шею, расцеловала.
– Бедненькая моя, неуклюжик, совсем по лестницам ходить не умеешь, – пожалела маму Мирка.
– Куда уж мне, – снова засмеялась мама и обняла Мирку, – пойдем-ка, Мирок. Надо будет прямо завтра купить тебе новое платье, совсем ты у меня выросла.
Мирка встала, одернула свой короткий сарафанчик, стряхнула с него песок, из которого был сделан пол детского домика.
– Зато ноги в нем – от ушей! – поделилась она своим неожиданным наблюдением.
Мама протянула Мирке руку, и они вместе пошли через детскую площадку.
Мальки в песочнице, застыв с полуоткрытыми ртами, смотрели на большую заплаканную Мирку. Больше они ее не увидят никогда, хоть и не знают об этом. Ну и ладно, что с них взять – совсем бессознательный возраст, память как у Наташкиных аквариумных рыбок.
Мирка вспомнила про Наташку из соседнего подъезда и на глаза снова набежали предательские слезы. На этот раз Мирка не поддалась слабости: вытерла глаза ладонью, шмыгнула носом и поспешила за мамой к грузовику.
А малькам в песочнице она показала язык. Прямо до гланд, как надо.
Да-да-да, они ожидаемо заревели в полный голос. Точнее, в два полных голоса. Но кто и когда, скажите, обращал здесь внимание на детские слезы.
Ехали они, по словам дяди Володи, «с ветерком».
Потому что водитель, по словам дяди Миши, был «ас», что скорее всего означало признание высокого уровня его мастерства в резком торможении перед светофорами и гонке на скоростях по пустым воскресным улицам.
Папиным друзьям, ехавшим вместе с Миркой в кузове, приходилось всю дорогу придерживать спинами крупногабаритную мебель, которая кренилась на каждом повороте, и одновременно ловить руками мелкие предметы, подлетавшие при торможении на перекрестках.
Иначе живыми они бы точно не доехали.
Мирка сразу же заняла стратегически верную позицию.
Она забралась в кресло-кровать с ногами и вцепилась изо всех сил в его деревянные поручни. Но, сказать по правде, она бы не отказалась и от ремня безопасности, которым людей обычно пристегивают к самолету во избежание выхода в открытый космос.
В итоге, после очередного опасного торможения, они услышали, как водитель заглушил двигатель и сказал: «Приехали. Как говорится, тише едешь – дальше будешь».
Все облегченно выдохнули.
Там, за опущенным пока брезентовым занавесом, Мирку ждал новый мир. Он шелестел невидимой листвой и пах незнакомыми весенними запахами. Еще миг, водитель поднимет брезент, и Мирка увидит его собственными глазами.