Александр Шевцов на странице во ВКонтакте
"в обсуждении Вебинара, посвященного Силе духа, а точнее тому. как восстанавливать Внутренний стержень, когда с тобой случилась беда, возникли вопросы о том, как, вообще, можно говорить о духе, публикую заново начальные главы из книги о Силе духа. Вы ее читали, когда готовились к первым семинарам по духу, но, похоже, в памяти осталось не только лишь все...
В общем, восстановить исходные подходы школы духа или пневматологии, думаю, не лишнее."
1. Наше исходное понятие о духе
Сталкиваясь с необходимостью говорить о духе, мы попадаем в сложнейший понятийный клубок. Здесь смешались в кучу народы и эпохи… Здесь противоборствуют представления разных культур и религий.
Русские представления о духе, как и славянские представления, уходят корнями в индоевропейскую древность. Однако они скрыты в глубинах русской языковой картины мира и человека. На поверхности представления, заимствованные из других культур.
Наибольшее влияние на наше понятие духа оказали еврейские и греческие представления, пришедшие с христианизацией.
Иудаистское понимание духа – он назывался в Библии руах – является правящим на идеологическом уровне, даже если не используется само слово. Но при этом исходное понятие заимствовано Библией из еврейских народных представлений, то есть из фольклора, и в этом библейские представления сходны с представлениями многих других народов.
Греческое понятие духа – он назывался тюмόс – не оказал особого влияния на наш способ мыслить. Но поскольку он очень сильно совпадает с нашим народным пониманием духа, то этого и не требовалось.
Влияние оказал перевод Библии, поскольку ее переводили, а частично и писали, сначала на греческом. Библия же попыталась показать под именем под именем святого Духа (руах) дыхание бога или его действующую силу. Греки переводили это понятие словами агио пневма, тем самым пневматология и стала наукой о духе, хотя могла бы быть наукой о дыхании. Христианской пранаямой.
Но перевод Библии на греческий подспудно совершил изменение языковой картины человека, связав Дух божий с Христом через понятия не только греческого языка, но и философии. Христос в рамках догматики был признан Логосом или Словом бога. Как сын божий, он соседствовал или являлся единоприродным с Духом. А на уровне языка как логос он соседствовал с пневмой.
Но в рамках греческой философии логос родственен не пневме, а нусу. И вот евангельская пневма, которая при зарождении христианства была еще в определенном смысле пустым понятием, начинает освобождаться от иудаистического содержания и всасывает в себя понятия из греческой философии, становясь умом.
В итоге мы говорим о духе божием на основе библейской догматики, а о духовной жизни – на основе греческой философии. Когда мы говорим о духовности, мы говорим именно о проявлениях нуса, называя это умственной жизнью.
Осознать эту тонкую подмену совсем не просто. Она слишком привычна, можно сказать, въелась в ткань нашего сознания. Редкие исследователи, вообще, ставят себе такую задачу. И, даже поставив, остаются в рамках укоренившихся понятий.
Так прекрасный петербургский востоковед Андрей Леонидович Вассоевич в книге прямо посвященной духовности – «Духовный мир народов классического Востока» - начинает постановки семантической задачи: «…прежде всего необходимо определить значение терминов – духовный мир и классический Восток» (Вассоевич А.Л. Духовный мир народов классического Востока». – СПб.: Алетейя, 1998, с.13).
И приходит на основе определений разных словарей русского языка к выводу, что «в современном русском языке прилагательному духовный присуще несколько значений: «1) связанный с внутренним, нравственным миром человека, 2) относящийся к внутренней, психической жизни человека, 3) связанный с религией, церковью, относящийся к ним, 4) относящийся к умственной деятельности, к области духа» (т.ж.с.15).
Сам он в дальнейшем предпочитает говорить о духовности как о ментальности от латинского mēns (mentis) ум, мышление; образ мыслей. Именно так переводили на латынь это греческое понятие мыслители первых веков, вроде Августина. И мы вынуждены будем принять, что часто при разговоре о духе и духовности нам нужно вглядываться в содержание, не доверяя словам.
Тюмо՛с же не нашел прямого отклика в русской культуре, хотя он живет у Гомера, он же становится основой понятия о силе духа у Платона. От него, как тюмоедис, переходит и к Аристотелю, и к стоикам, и неоплатоникам. А значит, и во всю европейскую философию. Но созданное Анаксагором понятие о нусе, как высшем уме, затмевает его.
Соответственно, оба понятия – еврейское и греческое – проникают с христианством на Русь. И становятся правящими. Но русский человек долго сопротивляется чужой вере, а потом так и остается двоеверным. Это значит, что делает русский человек так, как велит ему правящая культура, а живет и думает так, как ему велит его разум, отражающийся в русском языке. Он использует еврейское понятие духа, лишь в разговоре с иерархами. Греческое понятие он использует, получая научное образование. А в жизни он думает и говорит по-русски.
В нашей жизни много лжи, мы слишком легко отказываемся от своего прошлого и выдаем желательное за действительное. Но если вы хотите видеть действительность, ее надо называть настоящими именами, за которыми стоят понятия о чем-то действительном. Настоящие имена больше похожи не на слова, а на указующий палец: это – луна! А это – сердце! А вот это – дух!
Не цитатами из ветхих книг надо доказывать свою веру, а видением и знанием того, о чем говоришь.
Дух видеть не сложно. Как и его силу. В общем, мы всегда узнаем человека, сильного духом. И даже поощряем это в людях. Но стоит нас спросить, что же мы видим и поощряем, и у нас кончаются слова. Мы видим, но не умеем говорить о таком.
С этого и придется начать нашу учебу, - создать язык, чтобы говорить о духе и его силе.
