Самый родной 10
Надьку в прихожей, после визита мужа в родную квартиру, ждали два собранных чемодана барахла и обширная записка, где ей настоятельно советовали выметаться, не дожидаясь, когда муж явится лично. «На развод подам сам, себя явкой можешь не утруждать,» – было сказано в конце.
Надежда судьбу и удачу искушать не стала. Сунулась в больницу. Расспросила врачей о состоянии Геннадия и о прогнозах, да и сбежала в панике, понимая, что в очередной раз с очередным человеком перешла очередную черту.
«Да что ж я невезучая такая,» - было единственным выводом, сделанным ею в этой истории. Пессимизма добавляло понимание, что старость – вот она, уже у порога. И вряд ли уже получится урвать от жизни хоть что-то. Разве что сделать ставку на последний шанс – найти того Кирилла, с которого и началась её эпопея с Соней, скитаниями, попытками «взять от жизни всё». Только где ж и как его найдёшь? Да и найдёшь – что это даст? Предъявлять живую дочь вкупе с генетической экспертизой? Толку? Взрослая уже Соня. Алиментов с биологического папеньки не взыщешь, поздно.
Соня между тем равнодушно кивнула в глубину квартиры, в бывшую комнату бабушки Лиды.
– Располагайся. Жить будешь здесь, если не выкинешь очередную гадость или глупость. И вот что: к папе Лёше не суйся. Да, да, я нашла его, он живёт у себя дома, откуда ты его в своё время выживала, да не выжила. Кстати, мама, как это ты так промахнулась, не заставила его переписать квартиру на себя? Видно, посчитала добычу несущественной?
Надька молчала, только зло, сопела, потому что дочь попала в точку. Именно что «посчитала несущественной», потому что на горизонте у неё всю жизнь возникали то Коля, то Слава, то Юра, и всё это происходило на глазах дочери. В положение мамы та входить не пожелала тогда, а уж сейчас, и подавно, на это не стоит рассчитывать.
Соня тему развивать не стала. Сказала лишь с долей брезгливости:
– Живи здесь хоть до скончания века. Просто знай – бабушка это жильё завещала мне. Не оспаривать завещание у тебя ума, надеюсь, хватит. Мы с папой Лёшей в Москву. Будем ставить его на ноги. Это вполне возможно. Он ведь, по большому счёту, инвалидность из-за тебя получил. Ты его к этому подвела, человек всё жилы рвал, чтобы сначала твои ненасытные хотелки покрыть, а потом для того, чтобы просто выжить. Притом подальше от тебя.
Так, анализы сданы. Папу Лёшу подкормили, он даже немного поправился. Курс витаминов прокололи, через МРТ прогнали. Всё? Всё!
– С Богом, пап. Давай. Всё будет хорошо.
– Не-нет, не ходунки. И уж тем более не твоё старое кресло, забудь про него, папа. Давай, давай, ножками!
– Соня, да что-то боязно мне…
Лёша стоял придерживаясь стены и перенеся вес на оперированную ногу. И удивляясь, что она-то как раз совсем не болит. Не отдаёт выстрелами в поясницу. А вот правая, вроде как и неповреждённая, ноет.
– Так это от атрофии мышц, па. Тебе же дали целую книгу, как всё разрабатывать. Вперёд, папка!
И Лёха сделал первый, ещё неуверенный, шаг. Потом второй. Оторвался плечом от стены – и пошёл. Мелкими шажками, но всё увереннее и увереннее. Больничный коридор казался ему проспектом, притом бесконечным. Но он понимал, что это так будет только первое время. Да и вообще пора на выписку, все необходимые инструкции от врачей он уже получил. И рвался домой. Туда, к себе, к своему гнезду, которое вернула ему приёмная дочь.
«Нет, Софушка, к тебе, сюда, в Москву, переехать не соглашусь. Ты для меня и без того сделала то, что для другого бы было выше человеческих сил. Тебе ещё и мужчину своего найти надо, и деток нарожать – тем более, что сама об этом не раз говорила. Ты не из этих, которые «для себя пожить». Так и живут всю жизнь «для себя», да никак не соберутся для того, чтобы себя и свой род продлить. Вот и не хочу под ногами путаться. Я теперь сам, ты же меня и научила, каково это – самому, не оглядываясь на страх и неверие.
А ты будешь приезжать. И мы с тобой ещё, доча, на рыбалку вместе поедем. И с тобой, с мужем твоим, и с детками потом, попозже».
Соня обняла мужчину. Он был для неё самым родным, самым понимающим, самым – самым. Отцом, папкой, единственным, кто поддерживал, когда она училась жить.
Конец.