Только жажда мести силы поддерживали. Вот и смирилась с жизнью своей новой. Знала, находиться за крепкой монастырской стеной все лучше, чем на погосте лежать.
Всегда в ушах слова матушки Нектарии звучали:
— Радуйся, что жива осталось. Не каждому подобное счастье выпадает!
А вот ей ангел-хранитель всегда помогал, от бед защищал. Да и люди хорошие везде находились, готовые на помощь придти. Если бы не эта поддержка, не выдержала жизни суровой. Ирина Годунова и Елена Шереметева быстро мир оставили, видать, не имелось рядом опоры надежной. А вот она живет и не перестает удивляться, что Бог ее, грешницу, так любит и столько лет жизни на ее долю отпустил.
Стыдно признаться, но по сей день о красивых нарядах тоскует. Нет-нет и мелькнет мысль — как бы здорово сейчас черный балахон куда подальше закинуть и одеть вместо него платье, золотом расшитое! На голову кику дорогую водрузить и так пройтись по двору дорогими каменьями поблескивая да лукаво по сторонам поглядывая...
Мечта несбыточная, но от нее так светло на сердце делалось, почти также, когда о вкусной еде думала. Но с годами о ней все реже и реже мыслила. Зачем представлять на блюде украшенного зеленью запеченного на медленном молочного поросенка, если такового уже никогда отведать не придется? Посты бесконечные, считай двести дней в году, постепенно отучили ее от скоромной пищи.
В последние дни стала замечать — аппетит вовсе пропал. Несколько недель кажется, будто вся еда словно горькой полынью приправлена. Вчера, например, на ужин жаренную свинину принесли, хотя не просила. Она вкус ее почти забыла, а тут хороший такой кусочек подали. Отведала кусочек маленький и сразу во рту неприятно стало.
Сегодня утром курник подали. Много лет ночами снился! Аромат от него такой стоял, что рот слюной мгновенно наполнился. Руки так сами и потянулись. Взяла, отломила, но радости от трапезы не испытала. Тошнить стало, да так сильно, будто наизнанку всю выворачивает. Все вокруг всполошились, забегались. Спрашивают — не надо ли чего? Может, отвар какой травяной принести? Она слабой рукой поблагодарила и велела не беспокоиться.
Уж очень не хотелось посторонним слабость свою показывать и признаваться в своем недуге. Сжала крепко зубы, да так, что кажется вот-вот раскрошатся и поспешила молиться, в надежде, что непонятная болезнь перед словом Божьим отступит.
Сказал бы кто во времена жизни в Николовыксинской обители, что сама от еды откажется, в глаза бы рассмеялась. Тогда в голове постоянно одна мысль билась: есть хочу! А уж как ее всю корежила, когда на службе стоять следовало да грехи непонятно чьи отмаливать! Хотя порой Марфе, как тогда в молодости, по-прежнему воскликнуть заждется:
— Скажите мне на милость, чьи грехи всю свою жизнь замаливаю? Если родных и близких, то пусть бы сами за них и расплачивались. Коли за супруга своего, царя Ивана Васильевича часами на коленях стою да поклоны бью, то как-то несправедливо по отношению к мне самой получается. Не я же грешила!
Не лежит душа поминать грозного покойника да по напраслину тревожить дух его. Знает, чем это обернуться может! Он такой, непредсказуемый! Может рассердиться и предстать, словно на яву, да еще и оттаскать за волосья! Не посмотрит, что схимну перед смертью принял да имя при постриге Иона принял! Пусть лучше лежит спокойно под тяжелой каменной плитой!
Он знал в чем грешен! Ибо всю жизнь так истово поклоны бил, что порой до крови лоб расшибал. Видать и впрямь вину чувствовал. Зря, что ли решил составить особый синодик из имен опальных и казненных? И каждый раз их поминал... Не иначе, совесть мучила. Как знать, может именно о нем народ пословицу придумал: без толку молитесь, без конца согрешаете... Чем старше Марфа-Мария становилась, тем больше задумывалась над причиной неистовой религиозности умершего супруга. Никак понять не могла — зачем это делал? Ведь ему никто при жизни упрека не кинул да и после смерти много хорошего сказывали. Народ его искренне любил.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 32
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке