Дорогие мои друзья и подруги! С большим волнением в сердце представляю на ваш суд новую повесть «Возвратные холода»
Надеюсь, вы полюбите героев этой повести, как полюбила их я и будете к ним благосклонны
Приступим? Слышу ваше громкое: «Вперед!»
Поехали!
- Мама, почему ты такая красивая, темноглазая и волосы у тебя черные, кудрявые, а я образина, глаза синие, как ляльки, волосы, как солома?
- На отца своего ты похожа. Только он был очень красивый, тебе отдать красоту, видимо, пожалел.
- Мам, где сейчас мой папка?
- Да, кто ж его знает? Приезжий он был, студент. Поигрался с твоей мамкой и бросил. Не видала больше я его, есть, наверно, где-то.
Анютка сидит, спрятавшись под развесистой ивой на самом берегу тихой реки, натянув подол старенького платья на острые на колени, прижатые к подбородку. Тихо. Слышно только, как вода полощется о борт лодки дяди Андрея, шлёпшш, шлёпшш, да как плещется рыба в реке.
Прохладно, Аня вздрагивает от дуновения холодных струй воздуха, ползущих с реки в сторону села. Над темно-зеленой водной гладью, позолоченной последними лучами заходящего солнца, завевается едва заметная вуаль сизого тумана. Девочка отгоняет веточкой ивы надоедливых комаром и смотрит с надеждой на небо.
Скорее бы уже село это Солнышко, Луна бы взошла, звездочки бы появились! Сил нет терпеть, как есть хочется, а домой идти еще рано. У мамки опять гости, противная, толстомясая Варвара со своим худосочным Борькой и, Валерий Ильич, так он себя называет. Небритый, мятый, пропитый мужчина, мамин теперешний ухажер.
Вздыхает Анютка, ох, как жалко, бабка умерла. Сейчас бы побежать к ней, бабушка бы молока налила, хлебушка бы ломоть дала, а то и кусочек сахарку. Пожалела бы ее, обняла, спать уложила, укрыла бы одеялом и рядышком посидела
Наконец, солнце скатилось, не торопясь, спряталось за лесом и настали долгожданные сумерки. Наверно, Галюня со своими сестренками уже ушла домой, тетя Евгеша их рано загоняет, заставляет умываться, ноги мыть, ужином кормит. Счастливые! У них папка есть, пусть старый и безрукий, лучше уж такой, чем никакой.
Мамка у них не пьет. Всегда у них еда на столе, тетя Евгеша печет такие вкусные ржаные лепешки! Вот и сегодня напекла. Все три сестры, Галя, Ирка и Юлька вылезли на улицу со своими лепешками. Галюня отломила половину лепешки и подала Ане, вот именно, подала, такой жалостливый у нее был взгляд.
Анюта оттолкнула ее руку, убежала к реке. Она, не нищая, не надо ей милостыню подавать. От воспоминания о восхитительном запахе ржаной лепешки, у девочки заурчало в животе. Она встала, поплевала на то место, где сидела, чтобы нечисть речная к ней не прилипла и побрела домой.
Хорошо было бы, если гости ушли. Не то мамка, как в тот раз, заставит сесть за стол, петь вместе с ними. Валерий Ильич станет хвалить ее, целовать в щечку, по попе шлепать. Конечно, тогда ее угостят, пузо будет сыто, но от слюнявого маминого Валеры до того противно пахнет, что лучше голодной ложиться спать, чем сидеть с ним рядом.
Анюта подошла к дому. Света в окне нет, но это ничего не значит. Если дверь закрыта изнутри, придется лезть на сеновал и ложиться спать голодной. Домишка-то у них маленькая, только комната и кухня. Куда маме идти со своим Валерой, где им любиться?
Была Анютка поменьше, спала в чуланчике, на полу. Сейчас ей уже восемь лет, не вмещается она ни в корзину для белья, ни в чулан. На сеновале хорошо, нисколько не страшно, ну, разве чуть-чуть, пока не уснешь.
Не повезло Анюте, дверь снова закрыта. Делать нечего, полезла на сеновал. Ничего, надо просто закутаться с головой в старое бабушкино одеяло, и думать не о еде, а о том, как она вырастет, станет такой же красивой и высокой, как Александра Дмитриевна,
Тогда Анюта тоже станет директором совхоза, ее все будут бояться, и она велит, прикажет, чтобы у всех детей были папы, а все мамы пекли им каждый день пирожки. Ну, вот, опять про еду.
Не слышала Аня, как мама ругалась, давая поросенку, как выгоняла кур на улицу, как чертыхаясь лезла к ней на сеновал
- Анька, заспалась чего? Кто в очередь за хлебом пойдет? Я что ли одна жру этот хлеб? Вставай, давай!
Анюта спустилась с сеновала, посмотрелась в бочку с водой, стоящую у сарая, показала себе язык, у-у-у, образина белобрысая. Умылась под умывальником, висящим тут же, вытерлась подолом и вошла в дом.
- Фу, вонище-то, дышать нечем, накурили-то, накурили-то!
Мать, проходя мимо, дала ей хорошего подзатыльника
- Поговори еще у меня! Тебя не спросили курить или нет! Смотри-ка, чирий на заднице, еще разговаривать тут будет. На деньги, ступай за хлебом. Галька-то уже ушла, ей что ли сегодня очередь занимать?
- Ну, да! Я вчера первая ходила. Мамка, я есть хочу!
- Ах, ты, образина белобрысая, когда хоть я не услышу это твое, есть хочу? Кто тебе не велел ужинать? Я тебя выгоняла что ли, сама ведь убежала. Валерий Ильич про тебя спрашивал, конфетку тебе принес, неблагодарная ты тварь.
Человек к тебе со всей душой, а ты? Если бы ты, зараза белобрысая, не куксилась на него, он бы давно меня замуж позвал. Зачем ему жениться на женщине с таким упырем в приданое? Навязалась на мою голову, сдать что ли тебя в приют? Вон, в чугунке картошка вареная есть, поешь.
- Хлеба нету?
- Чего спрашиваешь, знаешь, гости были вчера! Захочешь есть, и картошку сжуешь!
Съев несколько мелких картофелин, Анютка взяла потертый кошелек с деньгами, авоську и побрела в магазин. Не повезло им с мамой. Кто в деревне живет, тем хлеб на трудодни выдают. Хозяйки сами пекут хлеба.
Их совхоз пригородный, приходится хлеб покупать в магазине. Очередь надо занимать с шести часов утра. Во сколько хлеб завезут, неизвестно. Народ весь на работе, вот и толкаются в очереди старики да дети.
Анюта торопливо шагала, ступая босыми ногами по холодной, еще не согретой солнцем, топтун-траве. Галюня поднялась с бревен ей на встречу
- Ты чего так долго? Мне за малыми надо идти! Назариха опять будет орать, что они тут не стояли.
- Чего ты ругаешься? Проспала я
- Опять на сеновале ночевала? Сено хоть из волос выбери.
- Ночевала, тебе-то что?
- Ничего, моя мамка вчера говорила, что твоя снова полный дом пьяни привела, якшается с кем попало, скоро сама сопьется и тебя в детдом отдадут.
Анютка шмыгнула носом и отвернулась. Стыдно за мамку, горло сжалось, заломило, аж до слез.
- Ничего она не приводила, выгонять ей что ли, если к ней приходят? Моя мамка хорошая, она вовсе пить не станет, сама говорила. Беги уже за малыми, че встала?
Галька вернулась с сестренками, Ирку за руку ведет Юльку на закорточках тащит. Упрямая у них Юлька! Как тетя Евгеша говорит, вся в отца, упрется на чем, не сдвинешь. Всего-то четыре года, а характерная. Анютка стащила Юльку со спины подружки
- Так бы и поддала я тебе, как следует! Мордочка твоя бессовестная, отъела заднюшку, шагать неохота, а сестра таскай, надсаживайся.
Галюня села на корточки возле бревен
- Да! Обе девки на мне, и хлеб на мне, Витьке-то что? С самого утра утащило его, рыбачить с Сережкой ушел. Тебе-то хорошо, ты одна, моя мамка нарожала, а водиться кто будет? Галюня, конечно.
- Зато тебя мамка не бьет
- Это, да! Пошли в классики прыгать!
- А Юльку куда? Тетя Евгеша наказывает с нее глаз не спускать. Пруд-то рядом. Иди, прыгай, мы с ней щепочки будем собирать и забор городить, да, Юль? Ир! Пошли тоже с нами!
Долго же хлеб не везли, уже и солнце жарит во всю, ребятишки утомились играть в ножички, в море волнуется, расселись на бревнышках. Бабушки, вяло переругиваясь, перебрали заново новости.
Стоило появиться фургону с хлебом, все ожило, задвигалось, поднялся шум, гвалт
- Ты здесь не стояла, когда я пришла, тебя не было
- Ты сама не стояла, я заняла очередь и ушла по воду!
- А это чья? Евгешина что ли? Господи, пожалела бы малую-то, весь свой выводок отправила за хлебом
Соседка Евгении, тетка Марфа, приходящаяся им дальней родственницей, заступилась за детей.
- Был бы у тебя выводок, и ты бы привела, как ты думаешь, дите не хочет есть, пить что ли? Галюнь, ты впереди меня стояла. Давай Юльку-то мне на руки, а то ведь затопчут ребенка и не заметят.
- Ага, со мной еще Анютка, утром я на нее очередь занимала.
- Помню, а как же! Пусть тоже встает, Аня, иди сюда!
Очередь было заволновалась, но раз никто не потерял свое место, более или менее успокоилась. Стычки были, но до крупной ссоры в этот день дело не дошло.
Уставшие, перегревшиеся на солнце девчонки, кое как тащились домой, отщипывая кусочки от корочки горячего душистого хлеба. В обратный путь Юльку тащила на себе Анютка. Ничего, что она худая, зато жилистая, выдюжит.
Дома прохладно, пахнет керосинкой и картошкой жареной с луком. Значит, мама дома.
- Мам! Я пришла! Ты где?
Зинаида поднялась с кровати, повязала платок на растрепанную голову
- Не видишь, что ли? Прилегла. Солнцем в поле напекло, голова разболелась. Чего так долго моталась, небось, опять заигралась?
- Хлеб поздно привезли. Пойдем есть!
Зинаида вышла в сени, постояла в раздумье. Если Александра Дмитриевна заметит, что выпила, несдобровать. Но башка трещит, терпения никакого. Разве что стопочку? Поди ниче, если заесть зеленым луком, даже девки не заметят. Надо Аньку в огород послать
- Ань, ступай в огород, луку зеленого нарви и посмотри там, может огурец какой спрятался, я вчера срывала, конечно.
Анюта посмотрела на мать глазами полными укора и обиды. Опять мама сейчас выпьет и пошлет ее к бригадиру, сказать, что у нее живот схватило, или температура поднялась. Сама говорит, не смей никогда врать, сама врать заставляет.
Ане стыдно обманывать тетю Риту, пусть она маленькая, но она все понимает, тетя Рита не верит ей, только делает вид, что поверила. Потому что мамка у Анютки безотказная и работящая. Куда пошлют, туда и идет, с бригадиром, как другие, насчет расценок не спорит, и в выходной день выходит на работу, если нужно.
Зина толкнула дочь легонько в спину
- Ну, чего уставилась, ступай, давай!
Напилась, зачерпнув полный ковш воды, и пошла обедать. Ой, как радовалась в это день Анюта! Не пьянь никакая ее мамка! Говорила же, не захочу и не стану пить! И с работы мама пришла пораньше, щей сварила, платье чистое Анютке дала
- Снимай-ка одежонку, выстираю, вот это платье надевай.
Анюта приложила к себе голубое платьице с оборочками по подолу, посмотрелась в зеркало
- Можно? Ты же говорила, я его на Троицу надену.
- Ничего, носи, а то оно уже тебе коротко становится. Маргарита сказала, что премию мне выпишет. Получу деньги, ситчику куплю. Попросим бабу Дашу, она тебе платье еще лучше сошьет. Небось, ты у меня не хуже других, даром, что белобрысая.
- Мама, почему ты такая красивая, темноглазая и волосы у тебя черные, кудрявые, а я образина, глаза синие, как ляльки, волосы, как солома?
- На отца своего ты похожа. Только он был очень красивый, тебе отдать красоту, видимо, пожалел.
- Мам, где сейчас мой папка?
- Да, кто ж его знает? Приезжий он был, студент. Поигрался с твоей мамкой и бросил. Не видала больше я его, есть, наверно, где-то. Ничего, небось и вдвоем с тобой проживем. Жаль, мама умерла, нам с ней легче было, правда?
- Правда, мам! Она любила меня, волосы мне причесывала, говорила, красивые они.
- Что правда, то правда, волос у тебя густой, только бесцветный какой-то. Ладно, не всем красавицами быть, лишь бы здоровенькая выросла.
Согласна Анютка, пусть так будет, только бы больше не приходили к маме чужие мужики и не пахло от нее перегоном.
Однако, недолго длилось Анютино счастье, в воскресенье, как только стало вечереть, опять явилась Варвара, с тяжеленькой сумкой в руках.
- Здорово живем, подруга! Говорят, ты вся в горести? Бросил тебя Валерий Ильич?
- И бросил, и что? Много мне было радости от него?
- Ой, не знай, не знай! Анфиса-то нарадоваться на него не может. Хвалится, увела она его у тебя. Я бы на твоем месте не стала горевать, нашла бы себе мужчину еще лучше. Чего в нем хорошего, в этом Валерии Ильиче? Один гонор, не украсть, не покараулить, еще выставляется из себя.
- Где его найдешь, лучшего? Всех путных мужиков расхватали, да и прицеп у меня, сама знаешь.
- Ой, да, что ты? Девка-то у тебя большенькая, да понятливая она. Девчонка, она есть девчонка. Моих оглоедов из дома не выгонишь. Анька, поди, сходи к подружкам, чего ты сидишь, задницу матери караулишь?
- Не пойду никуда, живот у меня болит.
Зинаида нахмурилась, прикрикнула на дочь
- Кому сказано, иди! Нам с Варей поговорить надо.
Можно было сразу уходить на реку, но Анюта села на скамейку у калитки тети Марфы и стала ждать, когда уйдет Варвара. Оставалась маленькая надежда, не захочет мама видеть никакого мужика и выгонит свою подружку, потому что она свою Анютку любит. Пусть она так не говорит, но Анюта и без этого знает.
Однако, чуда не случилось, Варвара вышла со двора, махнула рукой, и трое мужчин зашагали от конторы прямо к их дому. Анюта же пошла к переулку, который ведет к реке. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее слезы, даже Галя. Пусть никто не жалеет ее!
Серега поднимался от реки, неся в руках удочку и связку рыбы, нанизанной на ивовую ветку.
- Ань, ты куда идешь? На речку что ли? Смотри, сегодня ветер холодный, ты в легком платье, продует тебя.
- Пусть продует, никому от этого не жарко и не холодно.
- Чего ты там одна делать собралась?
- Ничего, просто посижу, скучно дома стало.
- Хочешь, я с тобой схожу?
- Вот еще, увидит кто, задразнят, скажут, что жених и невеста.
- На тогда мой пиджак, надевай. Не смотри, что он старый, он чистый, мама мне его только на той неделе постирала.
Сергей положил удочку и связку рыбы на траву, снял пиджак и одел его на Аню. Она на секунду прикрыла глаза. От Сережиного пиджака пахло рыбой, влажной землей, водорослями и чуть-чуть дымом костра.
Для кого-то этот запах показался бы отвратительным, Анюте он показался родным. Сережин пиджак согрел, на душе полегчало, даже плакать расхотелось.
Продолжение Глава 2