Я всегда умел читать. Может быть, я даже родился с этим врождённым умением? Семейные хроники не содержат сведений об обучении меня чтению, родители по этому поводу отмалчиваются.
Начало семейных хроник здесь:
Лично я плохо отношусь к негласным родительским соревнованиям: «Мой уже в год заговорил», или «А моя в три уже читает!» Ну и что? Не в год, так в пять, говорить будут все, подумаешь! Читать все научатся. К окончанию школы уж точно, чай, у нас не Америка. В какой-то момент все выровняются. И кто раньше пошёл, заговорил, зачитал – никакого значения не имеет. Смешное и ненужное соревнование родительского эго. Я вообще считаю, что вундеркинизм (это такое только что придуманное мною расстройство), – штука вредная. Приятная для родителей, и неполезная детям.
Вот жил в своё время мальчик, по фамилии Хейнекен. Это не он основал Heineken International, пивоваренную компанию. Это такой вундеркинд, «младенец из Любека», Кристиан Генрих Хейнекен. Естественно, жил он в Германии, потому что с таким именем-фамилией жить где-либо, кроме Германии, невозможно. В год «младенец из Любека» читал, в два выучил Священное Писание наизусть, а заодно латынь и французский, в три его показали королю, который обозвал его по латински «Миракулум», и вручил орден. Миракулум – это чудо. Через десять месяцев Чудо скончался по неизвестной причине. Многая знания – многая печали. К ранним знаниям это тоже относится.
Но есть маленький вопрос: а откуда это берётся?
Вот жил в своё время мальчик: Иван Петров. Естественно, жил он в России, потому что с таким именем-фамилией жить где-либо, кроме России, невозможно. Дело было 200 лет назад, поэтому мальчика не учили в школе, а учили жизни. Как пахать, сеять, жать, молотить, и собирать в житницу.
Ему никто не мотал голову выдуманными теориями: «Учись хорошо, поступишь в институт, и тогда!..» Что будет «и тогда!» – и сейчас никто не знает, а тогда и знать не пытались. Процесс обучения был коротким, но практичным и жизненным: «Не потопаешь – не полопаешь». Или: «Не посеешь – не пожнёшь». Читать и писать Ваня не умел, потому что никто его этому не учил. Но мальчик умел считать, хотя этому его тоже никто не учил. Никто не учил, но он знал как перемножать большие числа, решать квадратные уравнения, уравнения с двумя неизвестными и даже логарифмы. А таблицу умножения – нет. Такой вот русский парадокс. Или вундеркинд.
Тут наипростейшая логическая задачка: Если у человека что-то есть, а ему никто это «что-то» не давал, значит, у него это «что-то» уже было. Вопрос: откуда? Где взял? КТО дал?
Ну вот как разные случаи, когда упал человеку кирпич на голову, а он очнулся – и начал говорить на испанском. Или древнеарамейском. Хотя нигде и никогда не учил. Значит, где-то было заложено. А кирпич это только «активировал». Я повнимательнее бы отнёсся к обучению по методике «кирпичом по башке». Может, это очень перспективная методика. Только непредсказуемая. Это, конечно, минус. Но очень скоростная. Это плюс. Да и с кирпичами у нас полный порядок в стране. С головами – хуже.
Человеческие воспоминания не начинаются с момента рождения. Что-то ненужное есть в первых годах жизни, в первом приобретаемом опыте, о чём помнить ни к чему. Мы не помним, как пачкали штанишки, или как мы узнавали, что огонь это больно. В моей памяти нет сведений о периоде жизни, когда я не умел читать. Я умел читать всегда. Сколько себя помню. Процесс изучения букв, складывания их в слога, а потом и вообще в слова – не отложился в моей памяти. Думаю, что обучение чтению и отучение писанию в штанишки происходило одновременно. Говорю же – семейная хроника об этом умалчивает.
Знакомая моих родителей через много лет рассказывала, что придя первый раз к нам в гости, оторопела, увидев ребёнка, читающего газету. Не по складам, не водящего пальчиком по строчкам из маленьких букв. Спокойно, заинтересовано читающего газету. Родители ребёнка не обращали ни малейшего внимания на занятие своего ребёнка.
Газетой была «Волгоградская правда».
Ребёнком был я.
Знакомая с опаской заглянула мне через плечо. Я читал постановление Волгоградского обкома партии про праздничные мероприятия, посвящённые 30-летию Великой Победы. 1975-й год.
Ребёнку ещё не было пяти.
Тетя Галя испуганно посмотрела на родителей. Те засмеялись, и сказали слова из известного анекдота: «Не обращайте внимания. Таки, он всегда это делает».
Моя двоюродная сестра, старше меня на 10 лет. Ну и, конечно, на неё возлагали «почётную» обязанность присматривать за братом. Присматривать, кстати, было несложно. Нужно было просто дать любую книжку. Или разрешить свою. Со «своими» книжками я ходил всегда и везде. Даже в туалет. Никто не мог попасть в туалет, пока я не дочитаю главу. И ещё чуть-чуть, ну ещё страничку! Поэтому у меня её отбирали:
– Стой! Куда?
– В туалет.
– Футболку подними. Книжку вытащи из штанов. Книжку мне, сам – в туалет.
– Ну мааам…
Старшая, но двоюродная сестра иногда заглядывала через плечо в книги, которые я читал. И про себя думала: «О нет. Мне такое читать ЕЩЁ РАНО».
Я помню родительские расспросы. Они были настойчивые, и некоторым образом встревоженные. Сводились они к следующему: «Ребёнок, а ты понимаешь ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ из прочитанного?».
Я могу их понять. «Евгения Онегина» я прочитал в детском садике. И я всё понимал. Не знаю как. Возможно генетические отклонения, экология (в Волгограде она сложная), или ещё какие необратимые изменения в мозгу. Но я рассказывал содержание прочитанного, и даже давал пояснения. Я даже объяснил им, как это: «Летит, как пух от уст Эола». Выражения лиц мамы и папы были задумчивыми и настороженными. Не исключаю, что про «владыку ветров» они узнали от меня. К первому классу родители смирились, и вопросы задавать перестали.
Кстати, о книге «Евгений Онегин». Я до сих пор помню, почему я её выбрал. Во-первых, это «нашевсё!» Пушкин, которого я раньше знал по сказкам. Я не ожидал от него такого подвоха с «энциклопедией русской жизни». Во-вторых, это была очень красивая книжка. Маленькая, карманного формата, с лощёными страничками, коричневой, кожаной (!) обложкой и красным шёлковым шнурочком, в качестве закладки. Шнурочек поразил меня в самое сердце! Так я прочитал «Евгения Онегина»
Однажды папа разжился бестселлерами. «Двенадцать стульев» и «Три мушкетёра». О! Кто помнит дефицит хорошей книги? Забытые навсегда слова: «Дай почитать!». Ему дали почитать на недельку. Книг было две. Читателей – трое. Я, и остальные родители. Я был полноценным участником соревнования. Исключить меня из кандидатов не рисковал никто.
Папа был в хорошем настроении, решил сыграть в демократию, и бросить жребий. Как все демократы – влетел. Сама желанная всеми (про мушкетёров!) книга досталась мне. Маме досталась мебельная история. Папе досталось испорченное настроение. Выражение его лица было сложным. «Это Я принёс! Это Я глава семьи! Какого…» – я его очень понимаю. Сейчас. Тогда я был учеником 2-го класса «Ж» и радовался встрече с мушкетёрами.
Я очень любил ездить к бабушке в деревню. Там, где был колодец с журавлём, где меня шарахнуло током, и где моя бабушка, которая не умела читать, кормила вкуснющими блинцами. Именно блинцами. Потому что блины и блинцы – это разные блюда.
В этой (глухой до невозможности) деревне было всё, что нужно было растущему организму. Бабушка. Тишина. Одиночество. И – библиотека. Там библиотека была лучше, чем в городе-миллионнике и Городе-Герое Волгограде. Должность библиотекаря в деревне считалась очень почётной и желанной. Нет, ну а что? Зарплату платят. Стаж идёт. А в библиотеку никто не ходит. Лафа! За исключением каникул, когда единственным и «почётным» её посетителем был я. Я ходил в библиотеку каждый день. Брал пять-шесть книг. Три-четыре на следующий день сдавал прочитанными. Брал новые. И так – до конца каникул. Я сейчас могу перевести выражение лица библиотекарши: «Ну как ты достал! У меня рассада, овцы и рукоделье. Ты можешь ходить хотя бы раз в неделю?» Тогда я просто ходил в библиотеку и радовался выбору.
У меня был свой мир, тот который дарили мне книги:
Я не уставал читать вообще никогда. Если мне надоедала книжка, я просто брал другую. Я мог одновременно читать четыре-пять книг, и никакие сюжеты у меня не путались. Я переставал читать, только когда спал. И ещё мне запрещали читать за столом. Именно тогда я научился есть один раз в день, хотя мама и возражала. Меня загоняли в постель, выключали свет, и отбирали фонарик, чтобы я не читал под одеялом. Никто же не мешает завести два фонарика? Один безропотно отдать. Вторым пользоваться.
Везде и всюду я ходил с книжкой под мышкой. Или в штанах. При любой паузе я «доставал из широких штанин…» Думаю, что я очень противно и занудно выглядел со стороны. Эдакий мальчик-ботаник.
Только ботаника из меня не получилось. В какой-то момент мальчик поднял голову от книги… Посмотрел по сторонам. И сказал: «Ну, а теперь перейдём к практике!»
И превратился в отъявленного хулигана. Такое вот влияние мировой литературы.