Меня зовут Олег. Я в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил, образца 1971 года. Ну давайте, давайте знакомиться! Хотя я тоже вас боюсь.
Родился я солнечным июльским утром в 5 часов 15 минут. За окном была среда. В тот летний день у моей мамы был день рождения. Ей было ровно двадцать. Мало того, что я разбудил её ни свет, ни заря, так я ещё и отменил первый в её жизни взрослый юбилей.
Посудите сами. 10 лет – ещё ребёнок, 15 – ну так себе юбилей, 18 – ты уже взрослый и полностью дееспособный гражданин, но цифра какая-то не юбилейная и не круглая совсем. Двадцать! Вот с чего начинаются отсчёты круглых дат.
А тут я! Дважды отметился в первую же минуту своего появления на свет. Могу, чего там!
Мама в своём двадцатилетнем великолепии была тоненькой тростиночкой, пятидесяти килограмм весом. Я с первой минуты весил 5 килограмм. 5.070 грамм, если точнее.
Врач бровями приподнял свою белую шапочку от удивления и восхитился материнским подвигом. Мама радостно лежала без чувств. Я орал и сучил всем своим пятикилограммовым телом. Первый совместный день рождения мамы и сына удался.
У меня есть документ. То есть – был. Кто помнит эти очаровательные бирочки из роддома?
К моменту моего рождения люди давно и уверенно летали в космос, побывали на Луне, умели пересаживать сердце. А вот бирочки новорождённым делали из какой-то странной клеёнки с кривыми дырочками и скрученным бинтиком. На которых стандартно неразборчивым медицинским почерком писали краткую автобиографию: рост, вес, пол, дату рождения. Я посмотрел в интернете – эти бирочки из клеёнки до сих пор в употреблении. Удивительно. Наверное, это какая-то великая медицинская традиция, наряду с клятвой Гиппократа, от которой медики ни за что не могут отказаться, несмотря на прогресс и цивилизацию. Хотя чего я придираюсь? Не далее как полгода назад пошёл я к окулисту. Записался через Госуслуги. В регистратуре мне выдали талон. Талон! Зачем? Если в компьютере окулиста я вполне себе уже был записан. Талон был вырезан из картонной упаковки печенья (!) Орион Чокопай! И на нём тем же почерком и той же ручкой, что и на моей бирочке было написано сакральное: «Окулист. Каб. 207. 9.30 12.10.2023 г.» Моя акушерка до сих пор в строю?
Интересно, а есть в Минздраве секретная инструкция по вырезанию талончиков из картонных коробок и оформлению бирочек из клеёнки? Почитать бы. И как называется медицинская должность изготовителя картонных талончиков из коробочек для печенья? Где учат на такую нужную специальность?
К сожалению предъявить свой первый документ из роддома не могу. Моя мамочка эти бирочки хранила. Я тоже. Пробовал. Но я переезжал в своей жизни 19 раз. Потратив на переезды значительное количество денег, нервов и природного оптимизма. Где-то между седьмым и четырнадцатым переездом бирочки потерялись.
В год я весил 17 килограмм. Повторю медленно и по буквам: СЕМНАДЦАТЬ. Не знаю, чем меня кормили. Такой вот у меня был метаболизм и аппетит одновременно. Я жрал, как не в себя. Я могу подобрать синоним, и употребить слово более приличное для описания приёма пищи младенцем. Могу сказать: «кушал с аппетитом». Но: «жрал, как не в себя» – так говорила тётя Рая. А моя тётя Рая (в девичестве Раиса Фёдоровна) умела по-русски, и её вариант более точно описывал ситуацию. Когда ребёнок, не умея ещё даже толком ползать, целиком съедает сковородку картошки (подтверждённый факт!), оставляя голодными родителей, – это всё же не «кушал с аппетитом», если по-честному.
Во мне было 17 килограмм, и я был тяжёлым ребёнком. В прямом смысле этого смысла. Нянькать и тетешкать меня на руках было проблематично. Попробуйте потетешкать пудовую гирю. Я был тяжелее пудовой гири. Процесс укачивания был физически очень развивающим мероприятием.
Я был горластым ребёнком и орал непрерывно. Думаю, меня не докармливали, и я орал от голода. Ну, я должен придумать хоть какое-то обоснование своим децибелам. Родители думали по-другому. Мне был год, и я ещё не ходил. Мне был год, я орал, я не ходил, да ещё и весил. Меня нужно было успокаивать. Как-то. Плачущего ребёнка (обычного плачущего ребёнка) обычно берут на руки и ласково укачивают, что-то напевая. Мама брала меня на руки, мой вес был треть от её веса, напевать ей не хотелось, и я её понимаю. Процесс «укачивания» напоминал тренажёрный зал, только без лязганья железа. Лязганье железа успешно заменял я. Папа (когда не мог увернуться) тоже участвовал в тренировках успокаивании наследника. С тех пор он противник физических упражнений в принципе. В отличие от спортзала стандартная схема: три подхода по восемь повторений с перерывами – не работала. Перерывов не было – я их не давал. Подходы длились часами. Три по восемь, но в часах. Приходили соседи и тревожно спрашивали: «А что это вы такое делаете с ребёнком? Прекратите его бить, пусть он уже уснёт? А заодно и весь подъезд». Мои мускулистые родители растеряно пожимали накачанными плечами и извинялись. Я продолжал солировать.
Когда приходили родственники или друзья, то они, как положено, восхищались розовощёким (о, да!) младенцем. Им быстро всучали меня на «поняньчиться» и пытались отдохнуть. После чего у гостей вдруг находились очень важные и совершенно неотложные дела, и они старались завершить визит побыстрее, а дальнейшие посещения сводили к минимуму.
Бицепсы, трицепсы и прочие там дельты качавших меня (качавшиХСЯ мной?) напрягались и развивались неимоверно. Мои родственники до сих пор крепкие и физически активные люди. Это я привил им любовь к тренировкам.
У меня есть фотография детей-ровесников. Снята в июле 1972-го года. Спустя год родители отмечали первый день рождения своих детишков.
Девочка слева – старше. На 12 дней. Справа – я. Кого-то недокармливали, видимо.
А спустя годы эта девочка тоже родила девочку, которая (спустя ещё годы) стала моей женой. То есть, на фотографии будущие зять и тёща. Зять должен быть младше тёщи, так у нас принято. Когда зять младше, но на двенадцать дней – могут возникать вопросы. Они и возникли. У тёщи. Но у тёщ с зятьями вообще отношения интригующие, многочисленными анекдотами осмеянные. Я добавил парочку новых...
А пока, в далёком 1972-м, я, как обычно, устраивал пищевой бенефис за праздничным столом. Бабушка, глядя на эту малолетнюю вакханалию грустными глазами, тяжело вздохнув, произнесла пророчество: «Этот мальчик будет маленьким, толстым и вялым».
Где-то наверху всё это слушал Создатель. Он улыбался.
Прошли годы (ведь годы идут!) Мальчик вырос. Во мне теперь шесть футов четыре дюйма роста и три тысячи двести унций веса. Неудобно в России вес в унциях измерять, верно? Поэтому переведу – ровно двести фунтов живого веса. Представили? Когда встречаешь человека ростом 193 сантиметра и весом в 90 килограмм, характеристика «маленький и толстый» приходит на ум далеко не сразу.
Вот такие приблизительно у меня габариты в сравнении с более медийными личностями. Арнольд «Терминатор» Шварценеггер и Дуэйн «Скала» Джонсон. Которые друзья. Где-то между ними (по габаритам) – я, Олег «Вялый толстяк» Валериевич. Они мне – не друзья. Мы даже не знакомы.
Ещё забавнее получилось с «вялостью». «Волка ноги кормят» – это про меня. Я тот, в чьей жопе чьих ягодичных мышцах забыли шило. И оно стало моим внутренним стержнем. Можно сказать, я нарос вокруг этого шила. Шило в русском языке вообще говорящий инструмент. Оно либо в мешке, и его не утаить. Либо в тебе, и ты стараешься пореже садиться.
Со мной случилась тыща разных приключений, персонаж из фильма «Не бойся, я с тобой!» мог сказать такое и про меня: «Туда ехали – за ними гнались, оттуда едут – за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!»
Я дерзил генералу ВДВ, а он мне выплатил премию. У меня было денег на пачку сигарет, а я умудрился двумя самолётами добраться от Москвы до Владивостока, потом ещё на такси до Уссурийска (ещё + 80 км), и приехать с двумя пачками сигарет, коробкой конфет и цветами. Я прыгал со странно уложенным парашютом, который вполне не обязан был раскрываться. Меня официально хоронили. Дважды.
А однажды я дошёл до ручки, и с отчаянной смелостью взял и ...
возразил своей жене.
Чувствуете уровень деструкции и явное стремление к саморазрушению? Всё это – далеко не всё, но всё – исключительно «от вялости».
Пророчество сбылось!