- Ах ты, гадина такая! Я всё поняла! – в дом Шуры вихрем ворвалась Тоня.
- Ты чего, Тоня? – испугалась Шура, которая стояла у плиты, готовя обед.
- Порчу ты на мою семью навела! Отомстить решила, да? Позавидовала нашему счастью с Толиком? – орала Тоня.
Начало:
- Ты чего, Тоня, угомонись. Какая порча? Я такими делами не занимаюсь.
- Ты сама, может, и нет, но наверняка ездила к какой-нибудь бабке. Да я даже знаю, куда! В Проскурино ты ездила – вот куда!
- Глупости, Тоня. Мне такое даже в голову никогда не приходило, хотя очень сильно обижена я на Толика была, не скрою. А сейчас… - тяжело вздохнула Шура, - столько лет уже прошло, давным-давно забыты все обиды.
- Ну, смотри мне, Шурка. Узнаю чего – тебе несдобровать, - Тоня тыкнула пальцем в её грудь.
- Иди, Тоня, нам не о чем с тобой говорить, - спокойно ответила Шура, человеком она была неконфликтным.
- А чего это ты меня выставляешь? – ухмыльнулась Тоня. – Ай ждёшь кого? Обед-то для кого варишь? Ой, Шурка, да неужто жених у тебя появился? – Тоня явно издевалась над Шурой, зная наверняка, что нет никого у Шуры.
- Может, и жду. Тебе какая разница, Тоня? Ты-то своему мужу обед сготовила?
- Ну его к чёрту! – нервы Тони не выдержали, и она выскочила из дома Шуры. Толя пил уже четвёртый день подряд: пил утром, пил днём и вечером. Тоне казалось, что она уже начинает ненавидеть мужа.
«Лучше бы тогда на Шурке Толик женился, - стала всё чаще думать она. – А я бы одна не осталась, нашла бы себе мужика хорошего. Хотя… где его в нашем селе хорошего-то найти?»
Тоня бесилась, порой она даже завидовала одинокой Шуре. Живёт себе спокойно Шурка, никто на неё не орёт и не колотит её никто.
«Нет, нужно всё-таки поспрашивать у баб, - решила Тоня. – Может, знает кто – не ездила ли Шурка по бабкам-колдуньям?» - никак не могла успокоиться она.
Удобного случая долго ждать не пришлось. Тоня по пути зашла в сельмаг, а там целая толпа народу. Стоят, что-то бурно обсуждают.
- О, Тонька! – заметили её. – Ты слыхала новость-то? Зинка своего Семёна их дому выгнала!
- Да будет вам! Столько лет они прожили…
- Вещи она его из дому все повыкидывала, а потом его самого метлой по улице гнала. Кто видел, говорят – такая хохма была!
- За что ж она его выгнала?
- Известно, за что – за пьянку!
- У-у, да кто ж в нашем селе из мужиков не выпивает, - махнула рукой Тоня. – Но все живут, никого не гонят.
- Видимо, совсем терпение Зинкино лопнуло. Говорят, руку он на неё поднял. А Зинка, сама знаешь, баба горячая, не стерпела этого.
- Как же она одна четверых детишек без мужа поднимать собирается? – удивилась Тоня. – Семён хоть и пьющий, но работящий, деньги в дом приносит.
- Ой, да ладно вам, бабоньки! Думаете, надолго Зинка его выгнала? Это она так, чтобы проучить, – сказала одна из присутствующих. – Вот увидите – уже вечером домой она его впустит.
- Может, и впустит…
- Нет, не впустит, Зинка баба такая…
Начались бурные споры: впустит Зина своего мужа домой или выгнала насовсем.
- Бабоньки, а как вы думаете? – громко крикнула Тоня, чтобы всех перекричать. – Может, порчу на них навели, что Семён так сильно пьёт? А что? Семён же Зинку у Ваньки Карнаухова отбил. Вдруг Ванька отомстить им задумал и к бабке какой-нибудь съездил?
- Да будет тебе, Тонька, не станет мужик такими вещами заниматься, - начали галдеть селянки.
- Ваша правда, - согласилась Тоня. – Мужик не станет, а вот баба! Уверена я, бабоньки, что не спроста у нас с Толиком жизнь семейная разладилась, явно тут Шурка свою руку приложила.
- И как же она руку приложить могла к тому, что запил твой Толик? – усмехнулись бабы.
- А вот так! Я уверена, что в Проскурино она ездила, колдунья там одна живёт…
- Да никто отродясь не видел, чтобы Шурка куда-то из села уезжала. И не будет Шурка делать такое, баба она добрая, всех жалеет. Не в её это характере…
- Тонька, а ты сама-то откуда про колдунью из Проскурино знаешь? – спросила одна из селянок.
- Слышала… - неуверенно ответила Тоня.
- Уж не к ней ли ты месяца три назад ездила?
- Не к ней, - резко ответила Тоня и хотела уйти.
- Сдаётся мне, что к ней, - пристально смотрела на Тоню собеседница.
- А тебе-то какое дело, Клавка? – фыркнула Тоня. – Своими делами занимайся, а в чужие не лезь! ПОняла?
- Нет, ты ответь нам, - заверещали бабы, - зачем ты к колдунье ездила? По чью это душу?
- Да не по ваши, не переживайте, - с раздражением отвечала Тоня. – Ездила я к ней из-за Толика, хотела, чтобы пить он перестал.
- Ну, и что? Помогло?
- Да вы что, издеваетесь надо мной? – перешла на крик Тоня. – Знаете же, что нет. Как пил мой Толик, так и пьёт. Не помогла старухина настойка.
- А много ты ей заплатила-то?
- Деньгами она не берёт, только продуктами. Килограмм конфет я ей отвезла, литровую банку мёда и яиц десяток.
- Ну, Тонька! Ты бы лучше этими конфетами сынишек побаловала, нечасто ведь ты им конфеты покупаешь.
- А на что мне их покупать? – бесилась Тоня. – Деньги в нашем доме давным-давно лишние не водятся, я каждую копеечку экономлю. Верила я, бабоньки, что поможет бабкино зелье. Вот перестал бы Толик пить – совсем по-другому бы мы зажили, как раньше… Нет, вы всё-таки уверены, что не ездила Шурка по колдуньям?
- Да уверены, уверены… Что ж ты так взъелась на неё, Тонька? Словно не ты у неё жениха увела, а она у тебя.
- Никого я не уводила, глупые вы бабы! Толик сам меня выбрал!
- Хвостом ты перед ним сильно крутила, вот и выбрал. На хвост на твой он и позарился… - дружно засмеялись селянки.
- Ничем я перед ним не крутила, языки ваши поганые! – окончательно вышла из себя Тоня и выскочила из магазина, громко хлопнув дверью.
- Психованная! – неслось ей вслед. – Из-за тебя, ненормальной, и запил твой Толик!
Лето пролетело быстро, наступила дождливая осень. Шура больше всего не любила это время года, вечерами ей было нечем себя занять, от того на душе было так тягостно и одиноко, что постоянно хотелось плакать.
Зимы были снежные. Зимой Шура чистила снег на своём участке, а ещё ходила к двум старушкам, помогала им. Уставала Шура, натруженные руки гудели, но ей нравилось, что она занята делом.
Минула зима. Когда снег сошёл, неподалёку от села, где жила Шура, начали новый шахтёрский посёлок строить, мужиков много понаехало – больше десятка бригад.
Отрядили туда сельских баб, еду для строителей готовить. Оказались там и Шура, и Тоня.
- Ты гляди-ка, Шурка, - не упускала возможности поддеть её Тоня. – Мужиков видимо-невидимо, только для тебя опять здесь суженый не сыщется. Тут или совсем молоденькие парнишки, или женатики, с кольцом на пальце.
- Тонька, да оставь ты её в покое, - заступилась за Шуру односельчанка. – Шурка, наверное, радуется сейчас, что не сложилось у неё тогда с Толиком. Иначе сейчас она бы, а не ты ходила с «фонарём» под глазом.
- Толик меня и пальцем не трогает! – начала вопить Тоня. – А «фонарь» у меня – это я в подвал без фонаря пошла, вот под глаз себе «фонарь» и поставила.
- Ой, Тонька, да все знают, как твой Толик тебя «не трогает», - усмехнулась другая односельчанка. – Соседи, думаешь, не видят ничего?
- Нечего носы свои совать в чужие дела! Видят они! – рявкнула Тоня и гордо удалилась.
Посёлок строился ударными темпами. Двухэтажные дома и дома барачного типа росли, как грибы. Вскоре в посёлок приехали ещё две бригады. Бригадиром одной из вновь приехавших бригад был мужичок, от которого все бабы старались держаться подальше.
- Ой, бабоньки, вы видали мужичка-то этого? Подошёл он сегодня ко мне за супчиком, а я аж поварёшку из рук выронила, когда глянула на него. Испугалась я, бабоньки. Шрам-то у него какой уродливый через всё лицо, видать на стройке он увечье своё получил, - говорила одна селянка.
- Да-а, я тоже его видела и с испугу шарахнулась от него. А он ничего – спокоен, видать привычен он к тому, что люди от него шарахаются.
- И не ясно, сколько лет ему из-за этого шрама - не то молод, не то стар… - бабы активно делились впечатлениями от нового работника.
- Вот нашей Шурке и женишок нашёлся! – с усмешкой воскликнула Тоня. – А что? Кто на Шурку-вековуху ещё глянет? Уродливый этот ей в самый раз! Только бы не упустила женишка Шурка, - в голос засмеялась Тоня.
Так и стали называть его между собой – «уродливый», а имени его никто и не знал. Мужчина видел, как на него реагируют, поэтому никому не навязывался.
Неделя прошла. Увидев «уродливого», Шура обычно всегда здоровалась с ним первой. Сначала его страшный шрам на лице тоже ужаснул её, но она быстро привыкла к внешности бригадира, его лицо не вызывало у неё никакого отторжения.
- Простите, мне помощь нужна, - однажды неуверенно обратился к Шуре «уродливый».
Шура молча улыбнулась.
- У меня рубаха изорвалась, заштопать бы её нужно, только нет ни у кого в бригаде ни ниток, ни уголки. Не могли бы вы мне одолжить?
- Покажите вашу рубаху. Где она порвалась?
- Так вот же, под мышкой.
- Тут работы на пару минут, - махнула рукой Шура. – Снимайте вашу рубаху, я её домой заберу, выстираю и заштопаю.
- Нет, не нужно, я сам бы сделал, мне только нитки с иголкой нужны.
- Рубаху штопать – это бабья работа, - возразила Шура.
- Я к любой работе привычен… А к вам я обратился потому, что вы единственная, кто от меня не шарахается. Вы меня не боитесь?
- А что вас бояться? – пожала плечами Шура, глядя в глаза собеседника. Его светло-карие глаза показались Шуре невероятно красивыми, только очень печальными.
Мужчина молча снял с себя рубаху и протянул Шуре.
- Я завтра её вам верну, - сказала она, взяв рубаху.
- Неловко мне… Может, лучше я сам? Боюсь, что муж вас заругает, если вы чужую мужицкую рубаху в дом стирать и штопать принесёте...
- Не заругает… - тихо ответила Шура. – Нет у меня мужа, потому и ругать меня некому…
- Ой, вы гляньте, бабоньки, - показывала пальцем Тоня. – Шурка рубаху «уродливого» ухватила. Теперь, наверно, в своей комнате на самое видное место её повесит. В их доме мужицкой одёжи давным-давно не было! - язвила Тоня.
Сначала Шура выстирала рубаху и высушила в ограде, а потом штопать принялась. Когда штопала, нервничала так, что руки тряслись, но работу выполнила на совесть.
Собралась утром на работу Шура, а возвращать отглаженную рубаху, висящую на спинке стула, не хочется. Так она истосковалась одна, что даже одежда мужицкая в доме - уже в радость.
Селянок к месту стройки рабочий автобус возил.
- Шурка, ты что тут копаешься? – заглянула к ней в дом соседка. – Все в автобусе сидят уже, только тебя и ждём. Техника из-за тебя простаивает.
- Бегу, - крикнула Шура, сорвала рубаху со спинки стула и выскочила из дома.
Сунула Шура бригадиру рубаху в руки и побежала прочь, чтобы слёз он её не видел.
- Спасибо, хозяюшка, - крикнул он. – Постойте! Постойте, пожалуйста!
Шура остановилась и стали утирать слёзы.
- Меня Михаил зовут, - подошёл к ней «уродливый». – А вас как?
- Шура…
- Александра, значит… Очень красивое имя.
Шура засмущалась и опустила голову.
- Если хотите, я уйду, - сказал Михаил.
Шура мотала головой, вовсе не хотела она, чтобы Михаил уходил.
- Это вы на стройке поранились? – тихо спросила она.
- Нет, не на стройке. Я с увечьем в войну в приют поступил. Говорили, что где-то неподалёку эшелон с эвакуированными разбили, а я, видимо, каким-то чудом уцелел, один из немногих... Я не помню ничего, мне годка три всего было тогда. Получается сейчас мне тридцать один год, но я точно не знаю, когда я родился… Мою историю мне рассказывала нянечка позже, когда лет двенадцать мне уже было. Сказала, что старик меня какой-то принёс, из местных. Сказала, что имя у меня пытались узнать, а я только «м-м-м…» говорил. Вот и решили, что я Михаил. А как там меня на самом деле звали – теперь и не узнаешь. Фамилию мне Седов дали, потому что мои волосы были пеплом покрыты и казались седыми.
Шура, слушая печальную историю Михаила, растрогалась и опять расплакалась.
- Не плачьте, я не хотел вас расстраивать, - тихо сказал Михаил.
- Мне очень вас жаль… - прошептала Шура. – Получается, вы даже родителей своих не знали никогда?
- Не знал…
- Михаил, а вы приезжайте вечером ко мне в гости, я в селе Логиново живу.
- Я с удовольствием! – улыбнулся Михаил, а Шуре его улыбка показалась невероятно доброй. Его уродливого шрама она уже не замечала вовсе.
Вечером Михаил приехал к Шуре в гости, о чём уже на следующее утро судачило всё село.
- Ну, я же говорила! – смеялась Тоня. – Вот он – жених для Шурки!
Прошло полтора месяца, стройка была в самом разгаре, а Миша вдруг заявил Шуре, что уезжает на другую стройку, на Север.
- Ты будешь писать мне? – плакала Шура, глядя в его светло-карие глаза.
- Не знаю, получится ли? – отводил глаза в сторону Миша. – Я уезжаю в такие края, не уверен, что там есть почта…
- Ты постарайся, напиши, - молила его Шура.
- Я постараюсь… - тихо ответил Миша и, не прощаясь, ушёл.
Писем от Миши не было три месяца, а Шура всё ждала и надеялась. Зато Тонька как злорадствовала!
- Нет, вы гляньте, бабоньки! Шурку даже уродливый бросил!
А потом от Миши прилетело письмо.
«Это не по-мужски, - написал он, - вот так уехать, ничего не объяснив. Каждый день корю себя за это. Я струсил, Шура, и не смог сказать тебе это прямо в глаза…
Я уехал, потому что не нужен я тебе такой. Ты очень красивая женщина, не пара я тебе. Я видел, как на нас осуждающе смотрят люди, смеются, пальцем показывают…
Шурочка, милая! Есть ещё одна вещь, которую я не осмелился сказать тебе в глаза… Я очень, очень полюбил тебя. Наверное поэтому я решил оставить тебя.
Будь счастлива, милая моя. Я больше всего на свете хочу, чтобы ты была счастлива – ты заслужила его»
Шура, прочитав письмо, написала ответ в одну строчку:
«Мишенька, хороший мой, я никогда не буду счастлива без тебя…»
Михаил приехал в село через месяц. Шура не могла поверить своему счастью.
Вскоре Миша и Шура сыграли свадьбу. И зажила семья Седовых на зависть всему селу. Миша меньше чем за год та-акой дом своими руками отстроил! Больше всех завидовала Тоня, она так вообще чуть собственным ядом не захлебнулась.
Со временем селяне привыкли к внешности Михаила и перестали обращать внимание на его уродливый шрам.
Шура души в своём муже не чаяла. Миша на руках жену носил, а с сынишек-погодок пылинки сдувал... У Миши не только руки были золотыми, но и сам он золотым человеком оказался. И пусть лицо Миши обезобразил уродливый шрам, главное, что душою он был красив!