Самый родной 4
Права всё же людская молва: клин вышибают клином. Последний месяц командировки у Кирилла, действительно, пролетел, как один день. Он даже запоздало удивился, как это можно было так зацикливаться на одной, даже очень симпатичной девице, на Снежке? Еженощное общение с Надин напрочь выветрило из головы и обиды, и разочарования. Да было бы чем очаровываться, он отчётливо понял это по возвращении.
Его московской пассии даже не нужно было ничего объяснять – только посмотреть, как на пустое место, да включить и продемонстрировать ту запись на телефоне.
Она посмотрела. Зло отвернулась. Молча собрала свои нехитрые пожитки и свалила. В ванной, правда, всякие склянки, тюбики и баночки оставались – уж не в расчёте ли на возвращение, как повод? Он безжалостно смёл всё в пакет и выставил у мусорных баков. Позвонив чуть позже с предложением забрать всё это барахло оттуда. И стал спокойно работать дальше, ни словом не обмолвившись о такой крутой перемене в своей жизни, шефу. Хоть и маленькая, но месть и моральная победа – раз уж его обыграли по-крупному.
Один только эпизод омрачил уже в конце сентября его безмятежное существование – явилась эта. Надин. С заметным животиком. И с какими-то плаксивыми претензиями. Отшил с холодным: «Женщина, вы вообще-то кто?».
До Снежки он никогда бы не позволил себе так обращаться с дамой. Но девочка со своими кульбитами с шефом от дурацкого благородства его успешно вылечила. А эта – лечение успешно завершила.
Ничего. Судя по срокам, прерывать беременность уже поздно. А в итоге он красавец, она красавица, ребёнок родится красивым – это и будет их вкладом в генофонд нации. Не всё же одним страшилам рожать и таким же страшилам рождаться, верно?
Он дал ей денег – много по их провинциальным меркам, и брезгливо, за локоток, выпроводил не просто за дверь, а из подъезда на улицу, с наказом забыть сюда дорогу.
Вьюжным февралём студентка второго курса финансово-экономического Надежда Зимина родила очаровательную девчушку-синеглазку, назвав её Соней. Уехала к маме, которая вдруг стала нужной. И оказавшейся бабушкой в свои сорок семь.
Не, ну а чо? Хоть какой толк от неё под старость лет будет.
Сколько можно скрывать от мужика наличие у тебя «прицепа»? Это маменька сколько угодно может сюсюкать над дитём, называя внучку ангелочком, лапочкой, бабушкиной радостью и маминой копией. Ей же, маме, эта «радость» уже стояла поперёк горла.
Первый намеченный Надеждой кандидат в мужья (или хотя бы в «спонсоры») отсеялся сразу, буквально после первой же постельной встречи. Он, видите ли, зараза такая, рассчитывал на серьёзные отношения. То бишь на женитьбу. Жену он так себе искал. Но – без «посторонних», как он выразился, детишек. Он не собирался, видите ли, воспитывать и растить «генетически чуждого» ему ребёнка. Да ещё и девочку. Нет, не так – девку! «С ними слишком много проблем», - как он туманно выразился.
Со вторым перспективным женихом Надька была уже поосторожнее. Не сказала, что у неё есть дитё. Сначала из соображений, что надо человека сначала подготовить, а потом, когда выяснила, что Пётр Владимирович вообще против детей, и вовсе стала подумывать, как бы так исхитриться, чтобы Соньку спихнуть на мать. Если не навсегда, то надолго. Сама она уже переехала к потенциальному мужу.
И даже успела съездить с Петром Владимировичем в Пицунду. На отдых. Была безмерно счастлива и начала уже было претворять в жизнь свой план отказа от дочки, как Соня заболела.
Мать, в панике, с Соней на руках, прибежала к ней, к Надьке. И надо же было такому случиться, что её сбивчивую просьбу помочь услышал Надькин ухажёр. В общем, кончилось всё вышвыриванием её многочисленного барахла на лестничную клетку. А Надька тогда чуть не вцепилась матери в волосы.
– Ты! Какого чёрта ты сюда припёрлась? Я тебе что – «Скорая»? Тащила бы её туда, укол там сделали бы, пилюлю какую дали – я-то при чём? Нет, тебе нужно было к дверям Петра Владимировича припереться, мне жизнь испортить.
– Надя, опомнись! Речь о ребёнке идёт, а не о штанах, в которые ты готова вцепиться и на них дочку променять! Соне плохо.
– Я тебе что – педиатр?! – уже буквально завизжала Надька. – Вызвала бы на дом, ко мне её на фиг тащить?
Вся эта перебранка продолжалась вплоть до Лидиной квартиры, благо, она была в двух минутах ходьбы. Лида несла Соню на руках, Надька тащила сзади свои баулы, так что ругань особенно громко, с эхом, зазвучала под сводами материнского подъезда.
Свидетелями этой громкой сцены были почти все соседи, и тут мать не выдержала – не в силах терпеть такого и к себе, и к внучке отношения, закатила дочери оглушительную пощёчину. Чем её быстро привела в чувство. По крайней мере, дальше истерика Надежды была уже тихой и за закрытыми дверями.
Так они и стали жить дальше – в состоянии холодной войны.