Самый родной 5
Соня росла ласковой, тихой, и умной. К пяти годам она легко считала до ста, читала и писала. Первого сентября в 1 «а» появилась золотоволосая кроха, самая младшая в классе. Она хорошо успевала в учебе и проявляла настойчивый характер.
Впрочем, в жизни Сони вскоре произошли и другие изменения. Радикальные. Её мама вышла, наконец, замуж.
Лёша не был ни топ-менеджером, ни олигархом, ни наследником владельца торговой империи. Он был токарем-универсалом – подвидом, который в ходе политических и экономических потрясений в России почти вымер. И когда владельцы немногочисленных уцелевших производств спохватились, такие мастера стали на вес золота.
Надежда была тоже, как те владельцы производств. Не до статуса. Главное – хороший заработок. А потом обнаружилась и еще одна очень подходящая черта характера. Этот, с виду, телок, которого Надька на себе буквально женила, сразу прикипел к её Соньке. Вот уж что было удивительно. Всё же не родная кровь, как не раз озвучивали прежние Надькины ухажёры.
А Лёха действительно был телок. Женщин он просто боялся, и этот страх тянулся за ним со школьных лет, когда он, невысокий, конопатый, нескладный, стал объектом насмешек со стороны «девчоночьей мафии», где верховодила яркая и стервозная одноклассница Маринка Гамова.
Ни в спорте, ни в учёбе Лёха особенно не блистал, был тихим и застенчивым, что и послужило поводом его травить. Поэтому он, едва дождавшись последнего звонка, забрал аттестат, даже не пожелав принять участия в выпускном бале, и отправился в последнее в области не закрытое ещё ПТУ. Учиться на «рабочий класс», как выражался их мастер производственного обучения.
ПТУ в ходе Лёхиной учёбы едва не закрылось, потом реорганизовалось в колледж, и он всё-таки успел его закончить, чтобы за десять лет работы освоить все секреты мастерства. Тем самым обеспечил себе весомый кусок хлеба с маслом. И даже с икрой.
Правда, на заводе его бывшие одноклассницы, сидевшие в бухгалтерии, морщили нос, получая в разы меньше. Так что у него к его тридцати годам, когда его заприметила и взяла в обработку Надька, была хорошая, купленная не в кредит, машина и, хотя, однокомнатная, но просторная квартира в новостройке. По счастливому совпадению, недалеко от квартиры семейства Зиминых.
Соня же после полугода совместной их с мамой и с Алексеем жизни стала называть маминого мужа папой Лёшей.
Лёха любил рыбалку, любил эту тишину над рекой, матовый блеск подёрнутой утренним туманцем воды, ощущение упругого биения в удилище, когда подсекаешь окуня или карася, а то и зубастую щуку. Здесь он был наедине с чем-то изначальным. С тем, что было выше суетности человеческого мира с его страстями, интригами, несправедливостью. Поэтому всегда старался заехать в самые глухие места, где уж точно не встретит ни одного человека. С недавнего времени стал брать с собой и Соню, очень уж девочка горела глазёнками, слушая его рассказы про секреты рыболовства. Не ленилась вставать спозаранку, иногда часа в четыре утра – не хныча и не возмущаясь, что её разбудили.
Лёха, впрочем, понимал, что ребёнку тоже нужен отдых, и стал возить с собой специально купленное для этого одеялко и пуховую подушку, сооружал в салоне «Нивы» кровать, и давал девочке доспать. Сам, когда заканчивался утренний клёв, разжигал костерок и варил на нём в котелке уху – и ничего вкуснее этой ухи Соня не едала.
Он научил её кататься на велосипеде, купленном к её десятому дню рождения, а потом и на роликовых коньках. Регулярно водил в приезжий Луна-парк на карусели и другие аттракционы – хотя Надька и бурчала, что это напрасный перевод денег.
В конце концов оформил удочерение, дав ей свою фамилию и отчество. Сама мать отношения к дочери не меняла, продолжала держать её в чёрном теле. Соня только и спасалась тем, что находила защиту то у папы Лёши, то у бабули. Тем более, что у Лиды через три года произошло долгожданное событие – выход на пенсию.
Свои пятьдесят пять она хотела отметить скромно: «проставиться» на работе, потом позвать зятя и дочку – какими бы напряжёнными отношения у них с Надеждой ни были. Притом на работе сразу, в день именин, а с домашними отметить дату в ближайшую субботу, то есть завтра. Но она не ожидала такого пышного поздравления от коллектива и от начальника отдела, какое ей устроили с самого утра, стоило только ей переступить порог своей бухгалтерии. С тортом. С подарком.
Неприятно царапнуло только сказанное вроде как потихоньку, но одновременно так, что она услышала, какой-то смазливой родственницей генерального: «Ну теперь-то, надеюсь, она место освободит?"
Когда молодые девчонки-практикантки заканчивали убирать следы вечеринки, её, покашливая и отводя глаза, позвал в свой кабинет Петрович, их главный экономист. И без обиняков предложил уйти по сокращению.
– Лидочка Васильна, генеральный отдал приказ… пока устный… уволить. Как – не уточнил. Скажу сразу, уйти могут просто вынудить. Я же «включу дурачка», скажу что не понял, а вас уволю по сокращению штата. Вы в таком разе получите выходное пособие в размере четырёхмесячного оклада. Так что у вас будет время найти к пенсии подработку. Да я вас и сам порекомендую. Есть у меня на примете парочка ИП, которым на непостоянной основе бухгалтер нужен.
Она поняла, что слёзы будут бесполезны. А гордым отказом – ну кому она, кроме себе, навредит? Так что в субботу она, как и запланировала, отметила выход на пенсию дома. Правда, без дочери – та куда-то с крайне деловым видом собралась и ушла, формально поздравив и порадовавшись, что уж «теперь-то Сонька точно будет под присмотром».
Отметили событие с зятем Лёшей и внучкой, причём умненькая Соня почувствовала, что радость у бабушки со слезами на глазах, а потому была особенно предупредительной. В понедельник же пенсионерка быстро завершила все формальности, связанные с уходом, навестила Пенсионный фонд, чтобы утрясти с ним последние вопросы – и оказалась непривычно свободной