Кто не помнит фразу «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», которую как бы хотел выговорить «с растопыренными руками, присевший почти до земли» судья Аммос Фёдорович Ляпкин-Тяпкин в финальной сцене гоголевского «Ревизора»? Все помнят. Кто не знает, что автор пьесы намекает на разочарование крепостного крестьянина, весь год ждавшего возможности уйти от ненавистного помещика и получившего «заповедное лето» — запрет на переход на этот год от царя-батюшки? Все знают.
Но вот как этот переход осуществлялся? Многие ли крестьяне переходили? Почему его в конце концов отменили?
Мы не слишком хорошо представляем себе, когда именно устанавливается на Руси представление о том, что крестьянин привязан к земле, на которой живёт, и у владельца земли есть на этого крестьянина определённые права. Понятно лишь, что представление это достаточно давнее: например, ещё в 12 в. новгородский князь Всеволод Мстиславич даёт Юрьеву монастырю Терпужский погост Ляховичи «с землёю и с людьми».
К 16 в. свободных в современном смысле слова крестьян в Московском государстве не имеется, они все «чьи-либо». Однако рабства, к которому без особенной натяжки приравнивается крепостное право 18 в., мы не наблюдаем, и возможность ухода от помещика — тому одно из доказательств.
Н. М. Карамзин полагал, что мероприятия Федора Иоанновича и Годунова по ограничению (в какой степени — вопрос в исторической науке остродискуссионный) права крестьян переходить от помещика к помещику осуществлялись в интересах мелких помещиков, основной массы служилого дворянства, на которых опирался «избранный царь»: «Богатые владельцы, имея не мало земель пустых, лишались выгоды населять оные хлебопашцами вольными, коих они сманивали от других вотчинников или помещиков», т. е. тоже были недовольны отменой Юрьева дня.
У помещика небогатого крестьян эксплуатировали, как правило, сильнее, и они рады были переселиться к более зажиточному землевладельцу, а те, в свою очередь, подчас даже сманивали к себе новых работников.
Возникает правило Юрьева дня в Судебнике 1497 года: «…А Христианом отказыватися из волости, ис села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А которой христианин поживет за ким год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора, а два года поживет да поидеть прочь, и он полдвора платит; а три годы поживет, а пойдет прочь, и он платит три четверти двора; а четыре года поживет, и он весь двор платит».
Давайте разберёмся: много или мало нужно было заплатить за «пожилое», т. е. за то, что «пожил за хозяином»? В степной и лесостепной полосе («в полех») проживший всего 1 год платил 25 копеек, четыре года и более — рубль. За 1 —2 копейки можно было купить курицу. Дойная корова стоила рубль-полтора, крестьянская лошадь в расцвете сил — 2,5 — 3 рубля. Иными словами, деньги немалые.
Тем не менее крестьяне уходили — и к более крупным помещикам, сманивавшим их, несмотря на запреты, и просто «наобум господа Бога». Опричник Генрих Штаден, немец, прослуживший Ивану Грозному 12 лет и подробно потом своё пребывание «на Москве» описавший, утверждал, что от некоторых помещиков крестьяне уходят поголовно и их поместья «пустели в день святого Юрия». Видный советский историк Б. Д. Греков, изучивший приходно-расходные книги крупнейшего Иосифова Волоколамского монастыря, на землях которого жили сотни крестьянских семей, отмечает, что в 1573−74 гг., например, имели место 50 переходов: 24 «выхода», 24 «входа», и 2 семьи переместились внутри монастырских владений.
Стремление центральной власти опереться на мелких помещиков — основу служилого сословия —вызвало и введение «заповедных лет» (годов, когда все переходы запрещались), и увеличение срока сыска беглых, а в 1649-м при составлении Уложения — и окончательную отмену всех переходов. Отныне крестьянин был навечно прикреплён к земле, покупался и продавался вместе с нею.
Уходить больше было нельзя. Оставалось только бежать.
