«Громовый Ливанов, ну где ваш несыгранный Гамлет?», – помните эти строки из «Плача по двум нерожденным поэмам» Андрея Вознесенского? Сегодня наш рассказ о выдающемся актере и режиссере, народном артисте СССР Борисе Николаевиче Ливанове (1904 – 1972), 120 лет со дня рождения которого исполняется 8 мая.
Родился Борис Ливанов в театральной семье. Его отец, выходец из крестьян, ставший актером, играл под псевдонимом Извольский, и до того, как через год после рождения сына осесть в Москве, объездил едва ли не всю театральную Россию. Мальчик рос артистичным и красивым, и уже в детстве мама говорила ему: «Если станешь артистом, то обязательно таким, чтобы приняли в “художественники”». Но время было столь бурное, что взрослеющему человеку казалось – какой театр, если в самой жизни творятся великие дела!
В 16 лет Ливанов сбежал из дома в Красную Армию. Воевал в Средней Азии с басмачами под началом комбрига Александра Стриженова.
Много лет спустя, когда сын Стриженова Олег снимался в одном фильме с сыном Бориса Ливанова Василием, Александр Николаевич как-то оказался на съемочной площадке. Вот его рассказ:
«Я спрашиваю: "Это Бориса сын?" Василий говорит: "Разрешите вас познакомить с отцом". А что нас знакомить, когда мы друг друга знаем с 1920 года, с Тургайских степей, где я командовал дивизией особого назначения, брошенной на борьбу с Колчаком и Дутовым. Борис принимал участие в ночном рейде против банды Ибрагим-Бека. Шли они на конях и на верблюдах. Утром стали своих подсчитывать: вернулись только те, кто был на конях. Погиб и замечательный кавалерист Степан Звяга, я бы сказал, второй Чапаев, из казаков. Борис привел его коня. Седло было окровавлено…»
Однако с фронта юношу вернули – не тот у него был возраст, чтобы воевать. В 18 лет он поступил в Четвертую студию МХАТ, и в 1924 году вместе с лучшими выпускниками разных мхатовских студий был принят в труппу Художественного театра.
В Художественном театре в то время решили возобновить с молодыми «Горе от ума». Роль Чацкого подумывали доверить именно Ливанову. Но Станиславский сказал Борису:
– Вы очень красивый молодой человек. Знаете, что? Подождите с «Горе от ума». У вас получится не Чацкий, а этакий герой-любовник в роли Чацкого. Сыграйте сперва что-нибудь острохарактерное.
«Не будь этого разговора, – вспоминал Ливанов – артиста из меня бы не вышло».
Характерность на многие годы стала его подлинной любовью. Отличный рисовальщик, мастер карикатуры, он сам придумывал себе гримы. Очень любил создавать образы, в которых гротеск сочетался с жизненностью и органикой. Таких ролей у Ливанова было немало, от феерического Ноздрева в «Мертвых душах» до Аполлоса в «Унтиловске» и от Генерала в «Трех толстяках» до аспиранта Кимбаева в «Страхе».
Но, наверное, одной из самых глубоких стала роль Соленого в спектакле «Три сестры», который Немирович-Данченко поставил в 1940 году, незадолго до войны. В Соленом Бориса Ливанова были одновременно искренность и скудность ума, сила и ущербность.
А Чацкого Ливанов все же сыграл – конечно, не в 20 лет, но в 36. Да так, что заслужил восторженный отзыв самого Сергея Эйзенштейна.
Борис Николаевич был человеком большого темперамента и страстной увлеченности. Писатель Валентин Катаев говорил, что когда в молодости тот делился с друзьями своими идеями – а идеи вечно переполняли Ливанова! – то из его глаз будто выскакивали искры статического электричества.
Подлинной драмой стала для него история с Гамлетом. Идея поставить трагедию Шекспира с Ливановым в заглавной роли возникла в 1939 году. Постановкой занимались Вл.И. Немирович-Данченко и В.Г. Сахновский. Они решили взять совсем новый, выдающийся по своим поэтическим качествам перевод Бориса Пастернака.
Василий Ливанов в книге «Мой отец – Борис Ливанов» приводит рассказ своей матери Евгении Казимировны о том, как Пастернак смотрел во МХАТе «Горе от ума» с участием Ливанова:
«Первые слова Ливанова-Чацкого: "Чуть свет уж на ногах! и я у ваших ног!" – и Пастернак залился слезами. Он их даже не замечал. И это продолжалось весь спектакль, как только выходил Чацкий-Ливанов и начинал говорить.
– Я впервые понял, почему это написано в стихах, – сказал Борис Леонидович.
После конца спектакля он был возбужден, взволнован, лицо было заплакано».
Потом началась война, МХАТ уехал в эвакуацию, а в 1943 году Немирович-Данченко умер. В сталинские годы пьеса «Гамлет» не была официально запрещена к постановке, но, как и пушкинский «Борис Годунов», как бы не приветствовалась. Только авторитет Немировича-Данченко служил защитой для мхатовского проекта. После его смерти эта защита исчезла, а в 1945 году умер и Василий Григорьевич Сахновский.
«Работа практически была уже завершена. Спектакль был на выпуске. О сталинском запрете “Гамлета” во МХАТе Борис Ливанов узнал на генеральной репетиции, стоя на сцене в гриме и костюме принца Датского», – пишет в своей книге Василий Ливанов.
«Пытка Шекспиром продолжалась», – свидетельствует Василий Борисович дальше, и рассказывает, как сошла на нет идея его отца поставить «Короля Лира» и самому сыграть в этой трагедии заглавную роль. Спектакль планировался снова в переводе Бориса Пастернака, но тут разразился скандал с романом «Доктор Живаго»…
Печально вспоминать строки Вознесенского, вынесенные нами в начало этого текста. «Ну где ваш несыгранный Гамлет?» – подобный упрек может бросить артисту лишь нетеатральный человек. Как будто от артиста многое зависит…
После войны Борис Ливанов вместе с Михаилом Кедровым и Виктором Станицыным входил в художественную коллегию, управлявшую МХАТом. Это были кризисные годы для Художественного театра, когда публика уже вовсе не так охотно заполняла увенчанный чайкой знаменитый зал. Ливанов ставил спектакли: в 1960-м вместе с П.А. Марковым и В.П. Марковым вернул на сцену Художественного театра «Братьев Карамазовых» (Достоевский в сталинские годы также существовал под негласным запретом), в 1963-м году вместе с Иваном Тархановым поставил пьесу Горького «Егор Булычов и другие», в которой сыграл главную роль, а в 1968-м выпустил чеховскую «Чайку». Готовился он к «Чайке» долго, а репетировал спектакль всего два месяца.
«В Борисе Николаевиче, при его огромном росте, мощи, остром уме, было что-то от ребенка – это появлялось в чистоте его взгляда на жизнь, в обидчивости, в умении стремительно увлекаться. Его энергия и жажда творчества не позволяли ему работать медленно, с остановками, с раскачкой… он любил весь кидаться в работу без оглядки, и мы работали с утра до ночи», – вспоминал Николай Алексеев, игравший в том спектакле Медведенко.
С годами его страстность никуда не делась, но к ней добавилась драма ненужности. В 1970 году Ливанов не принял приход в Художественный театр Олега Николаевича Ефремова. Писал самому генсеку Леониду Брежневу, пытался добиться у него аудиенции. Брежнев не стал с ним встречаться. Шутка Ливанова «Враги сожгли родную МХАТу» разошлась по всей Москве. Во МХАТ до своей смерти Борис Ливанов не ходил.
Фото из фондов Музея МХАТ