Сегодня, 30 сентября, могло бы исполниться 70 лет народному артисту РФ Виктору Васильевичу Гвоздицкому (1952 – 2007). Бывают особенные артисты, которые ни на кого не похожи. Эту их хрупкую уникальность чувствует и зритель, и они сами – неслучайно они часто не вписываются в «коллектив», кочуют по театрам. Они – отдельные. Народными кумирами они не становятся, слишком уж рафинированы. К тому же широкую популярность дает кино, а в фильмах они снимаются редко, но настоящие театралы прекрасно знают им цену и преданно следят за каждой новой их работой.
Таким уникальным, штучным артистом был Виктор Гвоздицкий. За свою жизнь он служил в разных театрах – Рижском ТЮЗе и ленинградском Театре Комедии, московском театре «Эрмитаж» и во МХАТе, в последние годы жизни – в Александринском театре в Петербурге. Он выходил на сцену московского ТЮЗа, Театра имени Пушкина, Центра имени Мейерхольда, играл на разных площадках свой знаменитый моноспектакль, поставленный Камой Гинкасом, «Пушкин и Натали».
В Художественном театре Виктор Васильевич проработал с 1995 по 2004 годы. «Гвоздицкий пришел в театр к Олегу Ефремову в самое трудное время, – писал Анатолий Смелянский – Тогда от Ефремова уходили. Гвоздицкий был одним из немногих, кто пришел».
Он играл Тузенбаха в «Трех сестрах» и Подколесина в «Женитьбе», Арбенина в «Маскараде» и Передонова в «Учителе словесности», Сирано в «Сирано де Бержераке» и Графа Ансельмо в «Венецианском антикваре», Основу во «Сне в летнюю ночь» и доктора Фреголи в «Самом главном».
Виктор Васильевич был литературно одарен, его первые мемуарные очерки появлялись в печати еще в 90-е, а книга «Последние» (М.: Три квадрата, 2007) увидела свет уже после его безвременной смерти. «Последними» Гвоздицкий называл людей театра высоких традиций, театра-дома. Он и сам был похож на актера старой школы, на премьера XIX века, неслучайно про него писали, что у него «руки от портала до портала» – при всей тонкой нервности натуры у Гвоздицкого было это стремление заполнить сцену собой.
В книге «Последние» Виктор Гвоздицкий рассказывает не только о людях театра, с которыми его столкнула судьба, «коллекционируя их как антиквар» (выражение Смелянского), но и о себе. Опираясь на его собственные тексты, представим и мы вашему вниманию несколько историй из жизни этого уникального артиста.
История 1. «После восьмого можно!»
Гвоздицкий родился в Кропоткине, маленьком городке на Кубани, где главной достопримечательностью был старинный вокзал. Дети обожали встречать поезда, отправлявшиеся в другую, более праздничную, курортную жизнь. Летом он гостил у бабушки и тети в Кировограде. И вот однажды во время каникул, после восьмого класса, набрал номер местного Дворца пионеров, попросил к телефону руководителя драмкружка и, выдав себя за собственную маму, срывающимся голосом попросил посмотреть сына – может ли из него получиться актер?
Пришел показаться. На показе краем уха услышал, что в Кировограде гастролирует театр из Брянска, запомнил имя-отчество режиссера.
А вернувшись домой... позвонил в местный театр, где проходили эти гастроли, и уже уверено и даже требовательно позвал к трубке главного режиссера Брянской труппы.
«– Не могли бы вы послушать нашего кружковца? Кто? Из Дворца пионеров. Спасибо. Завтра он будет.
Режиссер торопится. Слушает устало. Разговаривает недолго.
– Хорошо. Восемь классов? Нет, десять лучше. Можно ли после восьмого? Можно. Но после десятого лучше, потому что…
Почему лучше после десятого я уже не слышал и не слушал. “Хорошо”, ”Можно”, ”После восьмого можно”. Все!!!»
История 2. Шишигин нашел сравнение
После восьмого класса принимали только в Ярославское театральное училище, и Гвоздицкий туда действительно поступил. Шел 1967 год, было ему 14 лет. Курс набрал Фирс Шишигин, заслуженный режиссер старой закалки, работавший и на Дальнем Востоке, и в Ставрополе, и в Волгограде, и известный своим крутым характером. Взгляды у него были консервативные – студентам он под угрозой отчисления запрещал смотреть спектакли Юрия Любимова, именуя их не иначе как «поганки с Таганки».
Гвоздицкий боялся Фирса Ефимовича как огня. А тот не очень понимал, что делать с этим юнцом, у которого не слишком получались этюды.
Один этюд был по «Ревизору»: Гвоздицкий играл Хлестакова (а Городничим, кстати, был Юрий Цурило, в будущем исполнитель главной роли в фильме Алексея Германа «Хрусталев, машину!»).
Виктор Гвоздицкий:
«На этом показе меня куда-то понесло, что-то странное со мной случилось, и непостижимым образом я отрывок закончил, до сих пор не понимаю, как. После этого мастер, разговаривая со мной о показанном, сказал почти брезгливо: “Вот в Волгограде был у меня такой артист – Смоктуновский… Чем-то ты на него похож”. По тому, как Фирс Ефимович произнес эту фразу, я понял, что сие сходство, несомненно, означало для Шишигина негатив. Минус».
Со Смоктуновским Гвоздицкий успеет немного пересечься во МХАТе. Когда там только начинались репетиции «Маскарада», роль Арбенина предназначалась Иннокентию Михайловичу, а Неизвестного – Гвоздицкому. Но Смоктуновский умер, и героя стихотворной драмы Лермонтова сыграл Виктор Васильевич.
История 3. Листочки от режиссера
Первым театром Гвоздицкого после училища был Рижский ТЮЗ. А первой большой ролью – Григорий Миркин в пьесе Александра Гладкова «Молодость театра» о рождении Третьей студии МХТ под руководством Евгения Вахтангова. Ставил спектакль Николай Шейко, открывший молодому актеру мир старинного театра, Атлантиду ушедшей культуры.
От него были и важные уроки профессии.
«Перед каждой репетицией мы получали по отдельному листку, на котором знаменитым почерком Николая Шейко, обязательно чернилами и кажется, коричневыми, были выписаны замечания каждому актеру. Листочки были разного цвета, не из канцелярского магазина, а как будто бы из старинной лавки начала века, почти пергамент, почти папирус. Пожелания артистам были окружены эскортом NB, sic!, одним нам понятными аббревиатурами, один или два раза обведенными в кружок. Вспоминаю забавную аббревиатуру Р.В.К. – что означало “руки в карманах”.
– “РВК – это не только плохое воспитание, это незнание артистом, что делать с руками, чем их занять, чем жить на сцене”.
Руки, спрятанные в карманах, на худой случай “занятые сигаретой” для меня и сейчас признак актерской приблизительности и несвободы».
Редкий дар Николая Михайловича Шейко чувствовать, улавливать историю, которая незаметно утекает сквозь пальцы, и актуализировать ее, делать живой, оказался близким и Гвоздицкому. Их сотрудничество, начавшееся в Риге, продолжалось всю жизнь артиста – во МХАТе Гвоздицкий играл в спектаклях Шейко «Маскарад» и «Учитель словесности», «Сон в летнюю ночь» и «Венецианский антиквар».
История 4. Юнгер и тени
После Риги ему повезло попасть в ленинградский Театр Комедии, легендарную труппу Николая Акимова. Впрочем, сам Акимов к тому времени (то есть к 1974 году) уже умер, но многих его актеров Гвоздицкий застал. И главное, он подружился с вдовой Николая Павловича, блестящей актрисой Еленой Владимировной Юнгер. В 1984 году в Театре Комедии решили восстановить знаменитый спектакль Акимова «Тень» по пьесе Евгения Шварца. Гвоздицкий играл роль Тени, а Юнгер, когда-то бывшая первой исполнительницей роли Принцессы в этой постановке, рассказывала ему про другие тени:
«Скупо, скоро, торопясь, как бы боясь расплескать, вскользь:
– Гарин это делал страшно. Он ведь без грима играл. Синяя маска Тени уже из второй, послевоенной редакции. До сих пор помню, как он стоял за спиной, не прикасаясь. Этот холод неприкосновения помню. Как он эту пустоту, пустое место – НИЧТО – играл! Не знаю, не понимаю…»
Эраст Гарин был исполнителем роли Тени в первой редакции спектакля Акимова 1940 года. Елена Владимировна рассказывала, Гвоздицкий слушал. Вместе они сыграли в «Смехе лангусты» по пьесе Джона Марелла: Юнгер была Сарой Бернар, Гвоздицкий – Питу.
История 5. «В этой сцене есть тайна»
Придя во МХАТ в 1995 году в непростой для театра период, Гвоздицкий при всей своей отдельности в труппу вписался, занял в ней совершенно свое особенное место. Он почувствовал это пространство и его людей, ушедших и нынешних. Его портреты мхатовских артистов, которые опубликованы в книге «Последние», полны нежности, внимания к героям, желания их лучше узнать и понять, запечатлеть особенности их речи, поведения на сцене, детали их судьбы. Он пишет о Вячеславе Невинном и Нине Гуляевой, о Владимире Кашпуре и Наталье Теняковой, о Татьяне Лавровой и Анастасии Вознесенской, о Станиславе Любшине и Екатерине Васильевой. А еще он пишет о мхатовской сцене – так, как будто и она совершенно живая.
«У каждого артиста можно спросить, на какой сцене ему лучше играть, стоять, жить. Для меня лучшая сцена моей жизни – Художественный театр.
Когда Китаев (Март Китаев, сценограф – прим.) построил декорацию к лермонтовскому “Маскараду” – открыл всю ее невероятную глубину, затянул траурными тюлями, занавесами с таинственными знаками, - она откликнулась, зазвучали голоса, и строгий зал Шехтеля отразился в зеркальном пространстве декораций.
В этой сцене есть тайна. Эта тайна проста – она или принимает, или нет.
Если принимает, то поможет стоять. И выстоять.
И страх исчезает».
Фото из фондов Музея МХАТ и из свободных источников
#мхт #гвоздицкий #история #актеры и роли