Раэ медленно поднялся с ковра под звук поспешно захлопнувшегося засова за дверью. Как же он не сообразил, что надо было тотчас выметаться за Вилхо и Мурчин? А когтистые руки легли на лицо ведьмы, мельком Раэ углядел в нем что-то не то, но не успел понять что.
Предупреждающе потянуло под грудиной. До этого, конечно, и так тянуло, но уже привычно, Раэ на это в последнее время перестал обращать внимание, как иные перестают обращать внимание на неотвязную ноющую зубную боль. Но сейчас эта тяга была уже предупреждением.
Предчувствуя недоброе, охотник тотчас кинулся к блюду с вином и фруктами, которые оставили колдуны. Он схватил первый попавшийся плод и поспешил очертить им круг на ковре. Так уж получилось, что это оказался абрикос, который быстро кончился, размазавшись по ворсу ковра, наполовину создав по нему полукруглую дугу из мякоти и сока, но Раэ схватил второй и докончил дело. Сел в середине, бестолково поставил рядом с собой блюдо с фруктами, сгреб в него вывалившиеся сливы или что-то там еще, будто это ему чем-то могло помочь, перевел дух, прошептал слова молитвы, и только потом глянул в сторону ставшей столь явственной картины. Раэ обнаружил, что та не только не растворялась, но и раздвинула рамки, ему показалось, что комната, в которой лежал мертвец в саване, как бы приблизилась к нему, поглотив часть пространства покоев Вилхо.
Нет, само ложе, на котором лежало тело, осталось на том же расстоянии, что и было, но Раэ оставалось наблюдать, как все вокруг него поглощает чуждая спальня. Через некоторое время ему пришлось озираться, чтобы убедиться, что он находится уже не там, где был изначально. Стены как раздвинулись. Цветной, совсем не ночной свет окутал охотника, и тот сжался под ним, потому как его голая кожа вспыхнула всеми цветами радуги, заискрилась. Не смотря на близость ложа со зловещим телом, Раэ не мог не оглянуться на источник света. Им оказалось большое витражное окно, заменявшее едва ли не всю стену этого пространства, казавшегося перекошенным. Комната, как оказалось при беглом обзоре, была пятистенной, что само по себе заставляло теряться в пространстве. А еще что-то припоминать… пятистенная комната… да, кажется, такая была в одной из башен старого чертога Олмаров, вроде она получилась пятистенной от того, что пришлось перестраивать одну башню из-за пожаров. Кажется, кто-то из родни эту башню снес еще в раннем детстве Раэ, потому, что там никто не жил и жить не хотел, да и вообще надо было чертог перестраивать. Но это все охотник помнил как-то мельком. Да и откуда у Олмаров такое дорогое окно-витраж? Может, Раэ просто так подумалось, будто это башня Олмаров, а он совсем находится в другом месте? Но при взгляде вверх Раэ отбросил сомнения: потолок был из мореного дуба. Его узоры пришлось признать. Этот потолок сменил при перестройках не одну палату в имении Олмаров, потому как был не убиваем. В дни своего пребывания в имении Раэ видел его в столовой, где провел одни из самых скучных часов своей жизни под надзором тетки Мирамо. Так что уж этот потолок он успел изучить…
Однако шпалеры этой комнаты были слишком густо затканы золотом. И были слишком темны. Нет уж, чтобы выбрать такие драпировки, Олмарам, с их простым добротным вкусом, надо было рехнуться…
Все это Раэ успел оглядеть только потому, что тело несколько минут лежало, закрыв лицо руками, словно пыталось заслониться от яркого света. Но было ли оно при этом живо?
Раэ перевел взгляд на себя и на то место, где сидит. Он по-прежнему сидел на том же ковре, что и раньше, но от него остался только тот кружок, который Раэ очеркнул абрикосами. И в этом кругу было темнее, чем в остальной комнате. И уж он-то догадывался, что ступать за черту этого кружка нельзя. Шло время. Тело, или живое создание, по-прежнему лежало, закрыв ладонями лицо. Несколько раз оно шевельнулось, но с такого расстояния было не разобрать, дышит ли оно.
«Не навсегда же Вилхо бросил эту комнату, - подумалось Раэ, - когда-то же воспоминания должны рассеяться».
А затем в голову ему закралась мысль: а воспоминания ли это? В начале рассказа Вилхо просил принести портрет Адаира. Если бы он рассчитывал его вызвать для Мурчин с помощью своего рассказа, то вряд ли бы велел сильфам вытаскивать картину невесть откуда. А его воспоминания начали рисовать картины… Да и не очень-то Вилхо понравилось то, что его рассказы начали претворяться вживую. И он этого не остановил. И колдун надеялся, что до того, что сейчас случилось, дело не дойдет… а все-таки дошло…
Затем Раэ спохватился, что не на то теряет время и принялся молиться. Было неловко. Ведь в неподобающем виде, неодетым, молиться можно только больным. А он в каком?
«Сам себя в такое положение загнал!» - повинился перед собой Раэ и постарался сосредоточиться на словах молитвы. Внезапно до его слуха донесся явственный шелест листвы, от которого пришлось вздрогнуть. Так могла шелестеть только осенняя листва. Не летняя. Раэ на этот счет был довольно чувствителен. Иногда мог догадаться, что за дерево шумит листвой у него за спиной, даже не оборачиваясь. Но на этот раз он оглянулся в витражное окно и смог разглядеть сквозь него пожелтевшую крону, а так же голую виноградную лозу, темной змеей перечеркнувшую витраж. А что – очень даже может быть. Дикий виноград любил обвивать стены дома Олмаров.
«Конец сентября», - определил Раэ. А потом спохватился: он что – слышит звуки? Да, так оно и было. И один из звуков оказался скрип ложа… Раэ вскинулся: тело в саване сидело на нем, лицо теперь была скрыто капюшоном савана, свесившимся вниз едва ли не до груди. Затем это странное существо медленно опустило ноги на пол и приняло положение стоя. Сделало несколько шагов по доскам пола. Затем когтистые руки поднялись и сволокли с себя капюшон, от чего черные густые волосы выпали пышной гривой, едва ли не до колен, а огромные в пол-лица глаза раскрылись. Глаза-омуты. И Раэ понял, что ему показалось странным, когда он вначале мельком успел увидеть лицо Лигель, когда она сбросила погребальное покрывало, но не успела закрыть лицо ладонями. Глаза были настолько велики, настолько черны, что казалось, будто с ее прекрасного лица смотрят пустые глазницы черепа. Впрочем, это впечатление исчезло, когда она подошла к краю круга и смерила Раэ насмешливым взглядом. Да, видела она его, видела. Раэ мягко выкатил фрукты из блюда, сел к приведению боком и прикрылся блюдом. Ну, хоть так.
-Ты говорил мне, что со смертью надо смириться, - тихо проговорил призрак над головой Раэ, как прошелестел. Тот не подал голоса. Странно. Обычно призраки ждут, когда с ними заговорят. По крайней мере, так Раэ объясняли. Но эта…
-Ты говорил мне, что со смертью надо смириться, – опять повторил призрак, - я же не могла смириться с тем, что смерть есть. Что все мы обречены идти на корм алой всепожирающей твари. Разве нет в том моей правоты? Отвечай!
Раэ перепугано промолчал. Да и что говорить призраку, который встал у самой черты? То, что он нес, не имело смысла для растерянного охотника.
-Я вернулась к тебе с самого дна ада. Ты просто не представляешь, через что я прошла. И ты… ты… ты не принял меня. Мое место оказалось занятым. И кем? Ради кого ты прогнал меня и отправил назад в ад? Она же немощное пустое существо! Оболочка! Разве ты не понял, что ради тебя я победила смерть? А ты… ты… что ты сделал, когда увидел меня… вернувшуюся? Разве так встречают тех, кого клялись так любить, как ты клялся?
Раэ напряг память, чтобы вспомнить, что ж там написано в родословной книге по поводу его двоюродного прадеда, но так как он не мог запомнить все бесчисленные ветви, да еще непрямых родственников, в голове у него всплыли только две смутные строчки. Ага, Сорафо тоже был женат дважды. Что бы там Легис с собой ни сотворила, она не смогла вернуться на пустое место. Сорафо не ждал возвращения призрака. И уж наверное, когда это произошло, принял соответствующие меры. Но… куда могла деться ведьма, которая вырвалась из ада и была отвергнута на земле?
-Ты знал, кто я, - продолжал призрак, - и когда я болела и умирала, ты простил меня за то, кто я. Я умирала и не жалела, что осталась с тобой. Что решила жить с тобой, а не выбрала иную жизнь. Я знала, что все пройду ради того, чтобы вернуться к тебе… а ты… ты предал меня!
И лицо призрака внезапно исказилось, словно маска смерти, которая бывает на лицах умирающих в страшных муках. Он подался к черте, натолкнулся на невидимое препятствие, отдернулся и проговорил:
-О нет! Я способна прорывать любые границы! И этим ты от меня не спасешься! Если ты не хочешь быть со мной на земле, так будешь со мной в аду!
Раэ не успел прошептать ни одной молитвы, как призрак, с каким-то искажающим лицо усилием дернулся вперед, и… прорвал препятствие! Его рука ухватила воздух рядом с горлом отскочившего Раэ. Тот швырнул в призрак блюдо и отпрыгнул, сам не веря в то, что призрак может быть настолько плотен. А он таковым и был. Блюдо врезалось в грудь призраку и упало к его ногам. Боли это потустороннее существо не испытало, но при этом было достаточно плотным, как все в этом мире: блюдо сквозь него не прошло. Призрак чуть взвизгнул. Должно быть, он особо и не старался поймать Раэ, потому как знал, что тому деваться некуда. Он сделал медленный шаг в круг, и ковер окончательно исчез под его ногой, остались только доски той комнаты. Раэ понял, что обречен. Нет, сейчас он ничего не сможет поделать…
Внезапно раздался звон стекла и отчаянный писк. Кто-то маленький, пушистый, свалился сверху на лоб и сыпанул в глаза Раэ пыльцы. Тот вынужден был зажмуриться, даже чувствуя в глазах эту колкую пыльцу. А все потому, что сквозь веки так и полыхнуло ярким опаляющим светом.
Следующая глава будет выложена 14 мая, так как автор все это время будет в дороге из Мурманска в Ейск, а так же адаптироваться в южном городе. До встречи.)
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Неомения. Глава 211.
