Это продолжение цикла постов об истории границ в Прибалтике. Начало – здесь.
Нельзя обойти стороной один печальный исторический курьез, а именно репрессии, обрушившиеся на литовцев в результате польских восстаний.
В 1796 г., вскоре после третьего раздела Польши была образована Литовская губерния:
Просуществовала она всего пять лет и была разделена на Виленскую и Слонимскую (из которых ее, собственно и образовали), но эти две губернии и возникшие позже на их месте по инерции называли литовскими вплоть до 1840 г., когда Николай I «изволил приказать» больше этого не делать:
В национально ориентированной литовской и белорусской историографии это событие считается началом угнетения литовцев и белорусов, что, мягко говоря, неправда. Но его можно считать началом политики ликвидации «литовскости» – в смысле принадлежности к ВКЛ и Речи Посполитой – этих земель. Тем не менее, генерал-губернаторство продолжало именоваться Литовским вплоть до 1864 г., когда, после восстания 1863 г., началось притеснение всего польского.
Понятие Литвы – ojczyzny mojej Мицкевича – ассоциировалось с Польшей, Польшей и еще раз Польшей. Но заодно огребли литовцы. Был введен запрет на литовскую латиницу и литовские газеты, началось насаждение православия. Все это дало мощный толчок литовскому национальному движению, появилось движение книгонош: литовские крестьяне (!) контрабандой ввозили литовские книги из Пруссии, где они свободно печатались.
Нужно ли говорить о том, что в лице литовцев был потерян естественный союзник Империи в борьбе с польским влиянием на этих землях? Вернее, их хотели сделать таким союзником – русифицировав и раскатоличив, но они не очень поддавались. Вот образчик отношения представителя имперских силовых структур к вверенному ему населению.
Михаил Долбилов в своей книге «Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II» пишет о панике среди местного чиновничества, которую вызвало появление обществ трезвости на землях, населенных этническими литовцами.
Только разнеслось в народе, что ксендзы грозили проклятием, отчуждениями от церкви, лишением погребения и тому подобное, кто будет не только пьянствовать, но просто брать в рот водку (почему же можно пить и напиваться пивом, ромом, шампанским?). Испуганный этими духовными угрозами слеповерующий народ раболепно давал клятву, целовал крест и за дверями церкви встречал грозного пана с золотою книгою для вписывания обращенных и с пуками розог и плетей для окончательного убеждения.
– давал сигнал один местный чиновник, поляк, кстати. Но (цитирую автора):
Жандармский штаб-офицер по Ковенской губернии И.Н. Скворцов относил такого рода алармизм акцизных чиновников, среди которых было немало поляков, на счет их корысти или «панского» гнева против крестьян, осмелившихся действовать от собственного имени. Жандармский начальник полагал, что католические священники исправно выполняют то, чего от них требуют и церковь, и государство. В одном частном письме он с удовлетворением отмечал, что, хотя крестьяне-литовцы «по образованию и умственным способностям далеко ниже уроженцев Великой России», «религиозный фанатизм» (редкий случай, когда это понятие используется без пейоративной нагрузки) делает их послушными прихожанами, восприимчивыми к проповеди нравственного образа жизни; не то в православной Великороссии, где «сельские попы» — «сами первые пьяницы».
Читаешь – и думаешь: как же не повезло нашему начальству с народом. Тут тупые, там пьяницы. Только посочувствовать можно.
Забавно (если здесь уместно это слово), что сегодня поляки разгоняют тему восстания 1863 г., как сюжета, объединяющего их с литовцами и белорусами в борьбе с Россией:
В Литве это работает, и все польско-литовские противоречия, коих немало, уходят на второй план. Если бы Петербург в последней трети XIX века выбрал иную политику в отношении литовцев, расклады в этой части Европы могли бы выглядеть совсем иначе – впрочем, что уж теперь.
Продолжение: Прибалтика в начале XX века: как лояльные национальные окраины России встали на путь независимости