Я жив!..
Памяти советских граждан, погибших в годы Великой Отечественной войны посвящается.
Война пришла на донскую землю в первых числах октября 1941 года.
18 октября для эвакуации ростовских специальных школ недалеко от железнодорожного вокзала был подан эшелон из вагонов-теплушек, в которые погрузились наша лётная и артиллерийская спецшколы. Накануне погрузки двое спецшкольников из моей роты Женя Савоськин и Сергей Коржов, жившие вблизи вокзала, бегали попрощаться с родителями, но дома никого не застали.
Вечером под Батайском немцы разбомбили железную дорогу, эшелон много часов не отправляли. Ни руководство школы, ни железнодорожники не знали, когда его отправят. Примерно в полночь Женя и Сергей решили ещё раз сбегать домой. Пригласили с собой и меня, Владимира Смирнова. Но когда мы вернулись, нашего эшелона уже на месте не оказалось. Мы пытались сесть в другие эшелоны, но их отход в сторону Батайска был уже отрезан немецкими войсками. Со стороны Таганрога слышались разрывы авиабомб и артиллерийская стрельба. Население Ростова было мобилизовано на строительство оборонительных сооружений. Квартальные ходили по домам, собирая горожан на рытье окопов под станицей Левенцовской. Туда попали и мы с Женей. Сергей оказался на другом участке. Когда артобстрел стал приближаться к нам, всех работающих на рытье окопов стали отпускать по домам.
Стояла холодная погода, срывался снег. Примерно двадцатого ноября на улице 1-я Комсомольская я увидел первую группу немецких солдат-мотоциклистов из пяти-шести человек. В городе уже была слышна стрельба из орудий и стрелкового оружия.
21 ноября наши войска оставили Ростов, началась жизнь при немцах, если оккупацию вообще можно назвать жизнью. Магазины не работали, горожане прятали все, что было можно, закапывали вещи и продукты питания. В город постепенно входили полевые немецкие воинские части, пока без полиции. Немецкий военный комендант города в приказе объявил комендантский час, согласно которому с наступлением темноты и до рассвета каждый появившийся на улице житель города будет расстрелян. Я остался ночевать у Савоськиных. Ночью в различных местах города были слышны стрельба и взрывы ручных гранат.
На другой день мы с Женей пошли к Сергею домой, решили втроем сходить в город, чтобы посмотреть следы боев в районе Нового Поселения. На углу 6-й улицы 1 и переулка Братского на ступеньках маленького парадного крылечка у двери лежал убитый командир Красной армии, вблизи - убитые красноармейцы, рядом с ними - стреляные гильзы и патроны. Были видны застывшие на морозе кровавые лужи и следы на снегу от убранных трупов немецких солдат. Тела наших красноармейцев и их
__________
1) Ныне улица Ворфоломеева
оружие немцы не убирали.
Мы с Женей стали продвигаться в сторону железнодорожного вокзала по улице Красноармейской и вниз по улице Сиверса. На нашем пути встречалось много убитых, замерзших в различных позах бойцов, оружие, патроны, гильзы. Посреди улицы стояла уже покрывшаяся инеем грузовая машина с открытой левой дверцей, из кабины которой свисал вниз с простреленной головой убитый водитель, а рядом валялась пилотка со звёздочкой. На лобовом стекле кабины было много пулевых пробоин.
В районе вокзала, во дворике товарного отделения, мы увидели сваленные в кучу трупы наших воинов, погибших при обороне вокзала. Там же, между погибшими, валялось много винтовок, некоторые из них были заряжены. А вокруг - безлюдье, полное отсутствие признаков какой-либо жизни. Жители, оставшиеся в городе, попрятались в домах и на улицах не показывались.
Женя, перебирая винтовки убитых, щелкая затворами, случайно выстрелил. «Ты что делаешь, болван!» - крикнул ему Коржов. Ошеломленные выстрелом, мы бросились бежать за угол здания, в страхе оглядываясь назад. Только через несколько кварталов мы остановились, от быстрого бега не могли сразу отдышаться. Осмотрелись по сторонам, прислушались, не бегут ли немцы на выстрел? Пробираясь украдкой через дворы, мы всё больше удалялись от вокзала. Погода прояснилась, красное солнце садилось за горизонт. Разошлись по домам.
Вечером пришел Сергей. Втроём стали думать, что нам делать дальше? Мы были уверены, что где-то в городе должны быть подпольщики (подобные истории видели в довоенных фильмах). Решили их найти, включиться в вооруженную борьбу с немцами. С собой у нас были комсомольские билеты, которые могли удостоверить наши личности в случае встречи с подпольщиками или связными партизан. Себя мы в ближайшее время видели в рядах народных мстителей. Договорившись встретиться на следующий день, разошлись по домам.
Собрались через день у Жени. Снова направились в город, пошли по Красноармейской улице в сторону Театральной площади. Как и прежде, город был пуст, стояла морозная погода, градусов пятнадцать, под ногами поскрипывал снег. Изредка по улицам передвигались немецкие части, встреч с которыми мы избегали. Издали увидели румынского солдата, который сдирал варежки с прохожего, а тот их упорно не отдавал. Тогда румын стал кричать на непокорного, снял с плеча винтовку и не переставал лопотать по-своему: "Пу-пу-пу". Испугавшись, прохожий бросил ему под ноги свои варежки. Переглянувшись друг с другом, мы поняли, что грабеж и мародерство со стороны оккупантов будут неминуемы.
На Комсомольской площади зашли в четырехэтажное здание 2, прошлись по
его захламленным этажам, заполненным битой мебелью, бумагами, грязной рваной одеждой, поднялись на верхний этаж, чтобы визуально оценить обстановку в городе. Через окно, выходившее на Буденновский проспект, заметили грузовую машину, двигавшуюся вдоль улицы. В кузове сидели немецкие солдаты, винтовок у них за спинами не было. Наши сердца кипели от гнева, от ненависти к захватчикам, мы горели жаждой мщения. Но что могли сделать в этот момент трое шестнадцатилетних ребят?!
__________
2) Здание сегодняшнего Ростовского областного училища олимпийского резерва.
И снова Женька Савоськин отличился: поддавшись порыву, ничего нам не говоря, куском кирпича швырнул из окна в машину. Как мы сбежали с верхнего этажа, никто не помнил, все произошло так мгновенно, что мы не успели толком рассмотреть реакцию немцев. Только было слышно, как их машина остановилась где-то в стороне от дома. По их крикам я понял, что они напуганы внезапным нападением и ждут повторных действий из окон дома. Страх придал невиданную скорость: мы бежали по дворам, и никакие заборы не могли нас остановить.
27 ноября мы с Женей вышли в город. Перед тем, как перейти улицу, из-за угла высматривали, нет ли поблизости немцев. Артиллерийская стрельба не утихала, мы увидели беспорядочное движение немецких грузовых машин с солдатами и военными грузами на повышенных скоростях. Это походило на панику среди немецких войск. И вот тут поняли, что немцы начинают драпать, значит, наши наступают. В возбужденном состоянии, но осторожно, разошлись по домам, потому что немцы могли нас подстрелить.
28 ноября Сергей почему-то к нам не пришел. Вдвоем прошлись по улицам: чувствовалось, что немцев что-то будоражит, их лица выражали испуг и озабоченность.
Нам постоянно хотелось есть. За истекшую неделю основные продукты питания были израсходованы, перебивались картофелем и мукой. Чувствовалась общая слабость, которая отягощалась холодом, хотя я был одет в теплое пальто, валенки, на руках были перчатки. Женя также одет был тепло. Проходя по парку около Театральной площади,на проезжей части улицы поравнялись с одиночной грузовой машиной, рядом с которой стояли два автомобильных аккумулятора. Крышка капота двигателя была приподнята, а под ней вниз головой торчал шофер - румынский солдат. Заслышав наши шаги, он повернул голову в нашу сторону.
Одежда и руки румына были испачканы маслом, лицо выглядело озабоченным и злым – его что-то сильно беспокоило. Соскочив на землю, он стал притопывать на месте, дрожа от холода. Лопоча по-своему, помахал рукой, подзывая нас к себе, и указал на аккумуляторы.
Тихим голосом я сказал Жене:
- Не обращай внимания, идем дальше своей дорогой.
Если бы я только мог представить себе, что сулила лично мне эта случайная встреча с румынским шофером!
Сделав вид, что не заметили его жеста, мы продолжали идти. Тут румын как заорал на нас по-своему, потом прыгнул в кабину и выхватил оттуда винтовку. Обстановка сложилась не в нашу пользу, пришлось остановиться. Румын, что-то крича, перехватил винтовку в левую руку, а кулаком правой погрозил нам. Разжав кулак, снова показал пальцем на аккумуляторы, приказывая жестом нам приблизиться. Мы продолжали разыгрывать непонимание и шли своим путем. Тогда румын, вскинув винтовку к плечу, заорал:
- Пу-пу-пу!
Он оторвал замерзшую правую руку от винтовки и вновь показал пальцем на аккумуляторы. Вынуждены были подойти к румыну. Жестами и непонятной для нас речью он пытался объяснить, что мы должны куда-то нести эти аккумуляторы. Подойдя к ним, я нагнулся и попытался поднять один из них, но он был больших размеров и имел внушительный вес, с трудом смог только немного его приподнять. Мимикой и жестами я попытался объяснить румыну, что нам не справиться с такой ношей. Тогда румын приложил руку тыльной стороной к носу и стал махать ею к земле, затем побежал к кабине, оглядываясь, чтобы мы не сбежали.
Ну, думаю, гад ползучий, завоеватель несчастный, хитер, не выпускаешь винтовку из рук, которые совсем закоченели! Ежесекундно поглядывая на нас, выбивая чечетку замерзшими ногами, этот вояка с нахлобученным почти на нос головным убором, цокая зубами, походил на огородное пугало, а не на солдата. Со злобой грохоча в кабине железками, он потянул из-под сиденья кабины веревку. Она путалась, что приводило его в бешенство. Видимо, он очень спешил. Наконец, сильно рванул ее и бросил на аккумуляторы, затем поднял веревку и, отбежав с нею от машины метров на десять, остановился у тонкого дерева. Нагнувшись до земли, жестами показал, что следует срубить дерево, очистить его от веток, чтобы получилась палка, а затем, обвязав аккумуляторы веревкой, сделать петли, в которые вставить палку и тащить.
Я старался затягивать время, дабы этот румын совсем закоченел от мороза и не успел выполнить поставленную перед ним задачу. Достал из кармана перочинный ножик, открыл лезвие длиной примерно в три сантиметра, показал румыну и, подойдя к дереву, объяснил, что срезать его таким ножом не просто. Затем, проведя по стволу дерева ножом и указывая пальцем на то место, где носят ручные часы, а затем на солнце, дал понять, что работать предстоит до вечера.
Я «тянул резину» как мог. Евгений понял меня сразу. Румын помахал по сторонам вытянутой рукой, протестуя и показывая, что наши темпы изготовления палки ему не подходят, и снова побежал к машине. На этот раз он принес свой нож по размерам в три раза больше моего и вложил его в мою руку. По возможности я продолжал затягивать время: в перчатках пытался открыть нож, у меня это не получалось. Тогда взбешенный румын показал мне, что я должен снять перчатки и своим ножичком открыть лезвие его ножа. Он выхватил из моих рук перчатки и забросил их в кусты, потом занес над моей спиной приклад винтовки, давая понять, что намерен огреть меня.
Раскрыв его нож, я потыкал им в деревце и объяснил, что нож не лезет, что дерево заморожено и в беспомощности развел руками.
Тогда румын подбежал к машине и принес мне лопату. Его грозный вид и решительные жесты стали меня пугать. Я быстро срубил дерево, мы обвязали веревками аккумуляторы и понесли их. Я шел сзади, Женя - впереди, на плечах - палка с аккумуляторами.
По командам солдата идем по улице Горького. Аккумуляторы тяжелые. Пришли на задворки Театрального парка, подошли к барьерчику, позади которого росли кусты и деревья. Румын шел сзади нас и повстречал своего соотечественника, они стали что-то бормотать на своем языке. Я говорю Жене:
- Быстрее несем аккумуляторы дальше, бросим их на землю и разбегаемся в разные стороны.
Как я и предложил, через минуту ходьбы мы "грохнули” аккумуляторы на землю и, как зайцы, разбежались в разные стороны. Я побежал в сторону улицы Энгельса 3 и понял, что румын гонится за мной. Не добегая до улицы Энгельса, через редкие деревья увидел
колонну немецких грузовых машин с солдатами. В этот момент румын выстрелил в меня из винтовки, пуля просвистела сверху, срезав несколько маленьких ветвей, упавших мне на голову. На выстрел румына от колонны отделился солдат с автоматом. Целясь в меня, он закричал:
- Russischer Partisan, stehenbleiben! Halt! 4
_________
4) Русский партизан, остановись! Стой! (нем.)
Другой немецкий солдат гнался за Женей, но тот сумел скрыться за домами по Нольной линии (у дома Водников). На бегу я наткнулся на немецкого солдата, который меня остановил. Сзади ко мне подбежал румын. Немец повел меня к пяти машинам, стоящим неподалеку, их двигатели работали. Между машинами пританцовывали от холода солдаты. К нам подошел офицер, который вызвал переводчика и спросил у него:
- Wer and was ist er? 5
__________
5) Кто он? (нем.)
Переводчик перевел мне, и я ответил:
- Я ростовчанин, не партизан, иду на Нольную линию.
Мне было известно, что вчера вблизи этого места немцы расстреляли большую группу ростовчан. Через переводчика офицер потребовал объяснить, за что меня задержали, потом приказал обыскать меня. Переводчик ощупал меня поверх одежды, ища оружие. Я боялся, что он нащупает в кармане пальто комсомольский билет, но все обошлось благополучно, он нащупал мой карманный ножичек. Достав его из моего кармана, подал в
руки офицера. Тот спросил:
- Wozu hast du dieses Messer? 6
__________
6) Зачем тебе нож? (нем.)
Я ответил:
- Для заточки карандашей.
Они, по-моему, убедились, что я не партизан. Под конвоем меня отвели в здание управления Северо-Кавказской железной дороги, около которого находилось много автомашин. Здание было полностью окружено солдатами. Мне указали на двери вестибюля и приказали войти в здание. Фойе было битком набито людьми, их было человек двести. Стал расспрашивать людей, за что, где и почему они были задержаны. Из ответов понял, что все мы являемся заложниками. Людей выгнали из домов, находящихся по 1-й линии. Оказалось, что из окна одного из домов этой улицы был застрелен немецкий мотоциклист. Немцы никого не допрашивали.
Вместе со всеми я простоял часа два. Люди нервничали. Немцы суетились, бегая в узком проходе, образованном задержанными. Один бегущий немец споткнулся о чью-то
ногу, ударился головой об стенку и выругался:
- Hols der Teufel! 7
__________
7) Черт возьми! (нем.)
Через окно вестибюля я увидел, как развлекался немецкий офицер, стреляя из пистолета по бегущей собаке. После выстрелов собака завыла и, волоча перебитые ноги, оставляя кровавый след на асфальте, пыталась уползти.
Издалека слышалась негромкая артиллерийская канонада. В поведении немцев чувствовались нервозность и паника. И вот наконец через вестибюль на улицу вышла группа солдат во главе с офицером. Дверь за собой они закрыли, подав команду всем покинуть помещение и выйти на улицу.
Офицер подошел к ступеням у подъезда здания, поднялся на них и о чем-то заговорил. Переводчика не было. Его речь переводили люди, понимающие по-немецки. Из речи офицера люди поняли, что в городе застрелили двух немецких мотоциклистов – водителя и стрелка в коляске, за что подлежат расстрелу сто заложников. Слова офицера заглушила близкая артиллерийская стрельба за городом. Последовал вопрос офицера:
- Sind da Juden? 8
_________
8) Евреи есть? (нем.)
Из толпы вышли три человека, кто-то замешкался. Отобранных евреев поставили лицом к стене и стали зверски избивать. Офицер, глядя сверху на стоящих заложников и показывая пальцем на некоторых, говорил:
- Tritt auch heraus! 9
__________
9) Выходи! (нем.)
В это число я не попал. В это время к толпе подошел тот переводчик, который допрашивал меня и отнял перочинный ножичек. Он увидел меня и сказал:
- И ты выходи!
Я вышел из толпы и стал в тот страшный строй. Нас, группу человек в тридцать-сорок, построили в колонну по три и повели под конвоем в направлении Нольной линии. Артиллерийская канонада со стороны Батайска нарастала, немцы спешили, чувствовалось, что они собираются драпать. По пути на углу Нольной линии увидел на асфальте пятерых расстрелянных мирных жителей.
Нашу колонну со всех сторон окружили немецкие солдаты. И вот нас, обреченных, привели к месту казни и поставили спиной к забору. Все поняли, что это конец. Перед казненными в семи-восьми метрах выстроилась шеренга солдат с винтовками в руках. Состояние перед расстрелом описать трудно. Некоторые пытались доказать немцам свою невиновность. А меня не покидала надежда и уверенность в том, что я погибнуть не должен. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что я спасусь, останусь жив.
Солдаты сдирали с людей теплые вещи, шапки, шарфы. Обреченные не сопротивлялись. Я не паниковал, а мучительно обдумывал, каким образом спастись? Сняв с себя пальто, шапку, перчатки и сделав два шага вперед, бросил все на землю перед
собой. Возвращаясь назад, на место казни, вдруг увидел, что рядом со мной стоит толстое кривое дерево и, если сделать наклон головы вправо, то им можно прикрыться от пули. Я понял, что это мой единственный шанс уцелеть - сохранить голову. Почему-то боялся только за голову. Я должен был суметь упасть на мгновение раньше выстрела. Требовалась предельная точность: счет шел на мгновения - упасть ни раньше, ни позже.
Еще в пути к месту казни я лихорадочно продумывал возможные варианты спасения. Остановился на том, что нужно угадать момент подачи команды офицером для стрельбы.
Стоя у последней жизненной черты, я слегка склонил голову, повернул ее немного назад и в сторону офицера, предельно внимательно следя за его действиями. Вот он вытащил из кобуры парабеллум. Без его команды солдаты самостоятельно вскинули винтовки на руку. Офицер стал медленно опускать руку - вот-вот раздастся выстрел.
Я готовился стать летчиком, и отработка реакций на неожиданные явления в жизни для меня была одной из первых потребностей обучения.
Когда рука офицера приблизилась к горизонтальной линии, идущей на уровне голов обреченных, моя реакция была точной: в один миг с выстрелом, а может быть, на долю секунды раньше, я упал. Падая, успел почувствовать, как что-то резануло меня по голове, успел даже увидеть сбитые летящие веточки деревьев и щепки коры дерева, которое было рядом со мной. Одновременно врезалось в память, как отклонился назад застреленный офицером человек.
Потом вспоминал, что животного страха перед близким концом, который сковал бы мои мысли и действия, скорее всего, не было, иначе я не был бы в состоянии так рассудочно действовать.
Когда упал, то сознания не потерял. Ощущения радости от того, что жив, еще не было, только лихорадочно работала мысль по спасению: во что бы то ни стало не двигаться, при любой боли терпеть, не выдать себя дыханием, когда солдаты будут добивать своих жертв.
Выстрелы продолжались, на меня падали тела убитых. Жажда жизни диктует: не шевели пальцами, замри! Чувствую, что одна рука вытянута и лежит на асфальте. Четко слышу, как офицер проходит вдоль груды казненных, стреляя в головы еще живых людей. Это добивание жертв на месте расстрела на языке немецких палачей называлось Gnadenschus – «выстрелом милосердия», а на самом деле - ликвидация всех свидетелей их варварства.
Находясь в одной рубашке, несмотря на мороз, я не чувствовал холода: меня завалили тела падающих, а стекающая с них кровь не дала мне застыть на морозе. Немцев уже слышно не было, но я боялся шевелиться. Так я лежал, заваленный трупами, не менее часа. Я отчетливо слышал артиллерийскую стрельбу и треск горящих стропил дома на Советской улице.
…За мной возвышался забор высотой метра два, за которым послышалась возня, какие-то шорохи. Было уже часов пять вечера. Потом раздались голоса ребят-подростков:
- Смотри, смотри, сколько здесь поубивали!
Я понял, что немцев поблизости нет и попытался сбросить с себя трупы. Услышал испуганный мальчишеский голос:
- Смотри, один вылазит.
С невероятным трудом освободился от лежащих на мне тел и открыл глаза.
Увидел четверых ребятишек, свесившихся по пояс через забор, и спросил:
- Ребята, немцы где?
- Да-а они уехали все, - пугливо ответили пацаны.
Окончательно выбравшись из-под трупов, кое-как встал на ноги. Голова закружилась, в глазах потемнело. Я схватился за голову и увидел на руках кровь – значит, ранен в голову.
По близкой канонаде понял, что немцев уже нет в городе. От ребят узнал, где находится ближайший медицинский пункт. Вместе с ними добрался до Дома водников, в бомбоубежище которого медсестра оказала мне первую помощь, перевязала голову. При обработке раны спросил у нее:
- Вы посмотрите получше, там, кажется, в голове пуля застряла.
Сестра успокоила меня:
- Здесь никакой пули нет, у тебя просто рассечена голова.
Вырвавшись из бомбоубежища, я пошел в Нахичевань на 6-ю линию к своей тетке. Увидев мою окровавленную одежду и перевязанную голову, она очень испугалась, расплакалась, потом закопала в землю мои рубашку и брюки. Я тут же уснул, всю ночь мне снились направленные на меня стволы немецких винтовок.
Утром к нам пришли родственники и Женя Савоськин. Они рассказывали, что в город вошли наши войска. Это было 29 ноября 1941 года. Рана у меня на голове, как я считал, была неопасная, но заживала плохо. Подлечившись и уже не опасаясь заражения крови, я пошел в военкомат, где рассказал обо всем, что со мной случилось. В середине декабря, получив направление, с забинтованной головой поехал в Кисловодск. Женя и Сергей приехали туда раньше меня, они уехали сразу же после освобождения Ростова. Поэтому к моему приезду уже вся школа знала о наших приключениях.
Меня вызвали на беседу к начальнику и комиссару школы. Они с большим вниманием и сочувствием выслушали рассказ о моей трагедии и пожелали скорейшего выздоровления. Через день ходил в поликлинику на перевязки. Примерно через две недели рана зажила, бинты сняли. После этого мои друзья наделили меня кличкой "Смурной”.
В послевоенные годы по улице 1-й Советской (ныне Советской), на доме № 59/2 установлена мемориальная доска: «На этом месте в ноябре 1941 года немецко-фашистскими оккупантами были зверски расстреляны 90 жителей».
Учтён ли я в числе этих девяноста жителей, не знаю. Думаю, что над выявлением точной цифры работал не один человек. Только почему девяносто, а не сто? Ведь при отборе арестованных для расстрела было гораздо больше людей, а немцы всегда отличались своей педантичностью при исполнении приказов…
Но главное в другом – я был среди них и, тем не менее, выжил. И хотя сам не успел отомстить извергам за их злодеяния, но это сделали за меня мои старшие товарищи-спецшкольники. Наша армия добила фашистов в их логове Берлине и вышла победителем в этой кровавой войне. 10
__________
10 В рассказе использованы записи беседы бывшего учащегося 10-й Ростовской специальной школы ВВС Леонида Прокопова с выпускником этой же школы Владимиром Смирновым.
Уроки памяти
…И если пять лет назад нас хотя бы слышали, то сегодня Донбасс превратился в вечную горячую точку, новости о которой зритель чаще раздражённо переключает или комментирует так: «Ну, это же Донбасс, там всегда война…» И всё это втройне значит, что замолкать нельзя, что нужно снова и снова напоминать о многострадальном Донбассе тем, кто забыл сладость слова «мир» лишь потому, что живёт в мире. Мы тоже когда-то были такими, беззаботными и мирными, и почему-то совсем не ценили то, что имели.
Анна Ревякина, поэтесса, ДНР. Июнь 2019г. [Эпиграф]
Татьяна, моя знакомая – в прошлом инженер, сейчас на пенсии. Пишет стихи. Очень хорошие, на мой взгляд: искренние, берущие за душу, эмоциональные. Конечно, больше о любви, сложности человеческих отношений, но есть у неё и сильные стихи гражданского содержания. Потому знакомые педагоги нередко приглашают её для проведения «уроков мужества». Под впечатлением одной из таких встреч она рассказала:
- С радостью согласилась провести это мероприятие со студентами колледжа, поскольку понимаю, что молодым обязательно нужно давать уроки памяти, чтобы они знали свои корни и чтобы ни в коем случае в их головах не происходило то, что творится сейчас в политике многих государств, когда их руководители переворачивают всё с ног на голову и уже говорят о том, что не советский солдат стал победителем в Великой Отечественной войне, а, наоборот, что мы ещё были пособниками фашистов.
Сама-то я войну не испытала, не видела её своими глазами, поэтому стихов о ней не писала. Но у меня есть стихи патриотической тематики, в том числе о воюющем Донбассе, где побывала три года назад. И очень остро прочувствовала, что такое война. Это боль, постоянный страх, ощущение полной неизвестности и отчаяния. И не знаешь, когда всё это закончится…
Начался урок. Я попросила ребят убрать смартфоны, поставив их на беззвучку. Полагала, что не все послушаются – знаю же сегодняшнюю молодёжь. И действительно: поначалу слышались их разговоры, смешки, но потом по ходу своего рассказа поняла, что ребятам стало интересно.
Всё время следила за их глазами, перескакивала с одного лица на другое - хотелось уловить, понять ответную реакцию зала и на этом строить свой рассказ дальше.
Беспокоилась, чтобы до ребят дошло то, о чём говорила. Но уже после озвучки «Песни о Донбассе», написанной на мои стихи, заметила, как посерьёзнели лица ребят, и даже самые увлечённые гаджетами убрали их подальше.
На первом ряду, рядом с преподавателем и тремя выступавшими девочками сидел паренёк лет семнадцати. Меня сразу удивили его глаза. Такие огромные, тёмные, глубокие. И серьёзные. Я мысленно назвала его чернявеньким. Все внимательно слушали моё выступление, а он – особенно.
Поделилась с ребятами впечатлениями о своей поездке на Донбасс, более подробно остановилась на увиденных мною местах боёв и обстрелов, разрушенных домах, где ещё недавно спокойно жили люди, рассказала о встречах с донбассцами и воспоминаниях очевидцев кровавых трагедий.
Поведала ребятам о трагическом случае, которым поделилась со мной пожилая женщина - бабушка, воспитывающая двух внуков. Та рассказала:
«Это произошло в 2014 году в Петровке,1) недалеко от аэропорта, где постоянно шли ожесточённые бои. Аэропорт неоднократно переходил из рук в руки, поэтому обстрелы района были нескончаемыми. После одного из боёв, когда ополченцы вынуждены были отступить, в дом, где жила моя дочь Марина с мужем Михаилом и двумя сынишками девяти и трёх лет, ворвались несколько атошников.2)
- Ось воны, кляти сэпаратысты!3) – Воскликнул один из них.
Дети испугались, бросились к родителям и вцепились ручонками в их одежду. Поняв, кто ворвался в дом и какова может быть развязка, родители заслонили детей от непрошенных «гостей». Вперёд выступил отец семейства.
Ничего не объясняя, националисты схватили Михаила и поволокли из дома во двор. Тот, как мог, сопротивлялся, но силы были неравными.
- За что?! Пустите его, пустите! – закричала Марина и, оставив детей, бросилась на выручку мужа. Путь преградили два атошника. Они схватили и заломили сзади ей руки. Марина продолжала кричать и звать на помощь, чем явно раздражала преступников. И тогда один из них резко оттолкнул её от себя и следом выпустил в Марину автоматную очередь.
- Бандеровцы… - захлёбываясь кровью, выдавила она.
А тем временем, два других карателя приставили Михаила к стенке дома. Один из них, скрутив в кулаке ворот его рубашки, в полукрике гаркнул:
- Ну що, москаляка, набрыдло жыты на Украйни? 4) – И не дожидаясь ответа, нанёс ему удар под дых, от чего тот согнулся. А вслед - второй удар снизу в подбородок, от которого зять со вздёрнутой вверх головой попятился назад и ударился ею о кирпичную стену. Потеряв сознание, он рухнул на землю. Но для преступников и этого было мало. Со всех сторон в обмякшее тело посыпались удары ногами. А спустя несколько минут они, взяв за руки искровавленного зятя, брезгливо поволокли его со двора.
Вся эта трагедия происходила на глазах перепуганных несовершеннолетних детей, находившихся в доме и боязливо выглядывавших через двери. Потом они мне всё рассказали. Девятилетний сын сразу стал седым, а трёхлетний с тех пор перестал разговаривать».
Где сейчас глава семейства – никто не знает, среди пленников его фамилия не упоминается, числится без вести пропавшим. Возможно, его где-то убили или закопали живьём, как не единожды бандеровцы поступали со своими жертвами. И где его могила - тоже неизвестно.
- И я что – простить им когда-нибудь могу?! Как я могу простить и забыть? – негодует бабушка осиротевших внуков. – Что это, скажите мне?!..
Зал притих. Казалось, все находившиеся в нём перестали дышать. А Татьяна, обводя взглядом зал, опять встретилась с глазами того чернявого парнишки. В них плескалась такая боль… Впитывая каждое её слово, он словно бы одновременно переживал что-то своё, потаённое. Так оно и оказалось…
Мероприятие закончилось. Все стали расходиться. Попрощавшись с ребятами, Татьяна, остановилась с организаторами, чтобы перекинуться парой слов о прошедшей встрече и наметить планы на будущее. И тут она краем глаза заметила, что тот – чернявенький - не вышел вместе со всеми, а стал у двери, поглядывая на неё, словно поджидая, когда та освободится.
- Ты хочешь со мной поговорить? - спросила его Татьяна.
- Да, если можно.
- Конечно-конечно, я сейчас.
Они сели на стулья напротив друг друга в опустевшем зале.
- Как тебя зовут?
- Русланом. Руслан Дорохов. – Вздохнув и немного задумавшись, продолжил: - А я пережил войну… Видел её… Чеченскую... Вторую… Я знаю, как это страшно… Наша семья жила в Грозном. Брату в то время исполнилось семнадцать, а мне девять лет… Жили в частном доме. Папа был военным. Во время освобождения города от боевиков мама и я с братом оказались дома, а папа - в составе наступающих сил. Мы слышали разрывы снарядов, беспрерывную стрельбу. Прятались в подвале дома. Так велела мама. Хотя тогда я считал, что к нам никакой снаряд не залетит – папа не даст, обязательно защитит…
В это время папа, как он позже нам рассказал, в составе танкового подразделения входил в Грозный, где зверствовали боевики. Видимо, они знали, кто наш папа и где он в то время находился, потому что в разгар боя они ворвались в наш дом…
И стали издеваться над нашей мамой… Словами передать невозможно… Брат считал, что в отсутствие папы, не смотря на возраст, он должен быть мужчиной и защитником семьи, поэтому, не задумавшись, бросился на выручку мамы…
Боевики-чеченцы зарезали брата… На глазах… моих и мамы… Притом, резали его изуверски… Они не люди, а звери. Держали меня и маму за руки, чтобы мы всё видели - издевательства над братом и его смерть… Мама кричала, звала на помощь… Когда истекающий кровью брат упал, мама лишилась последних сил и повисла на руках боевиков… Они бросили её на пол и почти тут же все с шумом и гомоном убрались прочь. А мы остались в залитой кровью комнате наедине с мёртвым телом брата… Спустя какое-то время в дверном проёме появился наш папа. Он совсем чуть-чуть не успел…
Руслан умолк. Они с Татьяной смотрели друг другу в глаза. Никто не мог больше произнести ни звука.
Так вот почему, проносилось в голове у Татьяны, этот паренёк так внимательно слушал, так жадно впитывал её рассказ - он сопоставлял всё с тем, что сам уже пережил! Так вот почему она сразу выделила его среди всех ребят – и между ними словно протянулась ниточка. Боже мой, что довелось пережить этому юному существу! До чего ж непросто было решиться Руслану на откровенность, как мучительно больно ему дались эти воспоминания! И с этой внутренней болью он живёт все эти годы. И наверняка пронесёт её до конца своей жизни.
- Я поняла, что Руслан доверился мне, - делилась своими эмоциями Татьяна. – Ведь по возрасту я годилась ему в бабушки. И в сердце моём вдруг поднялась такая волна - захотелось обнять, приласкать, как-то успокоить этого парнишку, чтобы хоть немножко снять боль с его души.
Она боялась расстроиться и расплакаться от всего услышанного, чего никак нельзя было допустить ни ей, ни ему – они оба понимали это. Ему – потому что он не хотел показывать перед ней свою слабость, ведь у мужчин не должно быть слёз. А Татьяна не имела права дать волю слезам, чтобы не сделать ему еще больнее, не усугубить ту тяжесть, что он нёс в своей душе.
Вот поэтому они так и сидели, не произнеся ни слова, мысленно сдержи-вая друг друга. Единственное, что сделала Татьяна, - взяла его руки в свои и держала так до самого конца беседы. Старалась помочь, как могла.
…Когда прощались, Татьяна пожелала ему успехов в учёбе, расспросила о жизненных планах, родителях. Руслан сообщил, что скоро оканчивает колледж, собирается устраиваться на работу. Живёт с родителями в Ростове. А из Грозного они уехали сразу же после гибели его брата. Отец давно уволился из армии в запас, работает сейчас сантехником («…а он у меня хороший сантехник, его все любят, хвалят, говорят - молодец», - с гордостью произнёс паренёк), мама - домохозяйка, но, добавил, ещё иногда работает.
Уже позже, узнав всю историю жизни Руслана, Татьяна задавалась вопросом: почему он стал ей всё это рассказывать? Зачем стал делиться сокровенным с незнакомым, по сути, человеком, зачем стал обнажать свою боль?
И нашла ответ. Да потому что, слушая её рассказ о войне на Донбассе, он заново пережил случившееся с ним. То, что, может, и хотел бы забыть, но не мог. И никогда не сможет. Не сможет потому, что это очень больно. А Татьяна всколыхнула ему страшный пласт памяти. Он не мог не остаться, ему нужно было высказаться, выплеснуть накопившийся ещё в детской душе самый настоящий ужас.
Нужно ли напоминать людям о страшных днях войны? Обязательно нужно. Иначе любая война, зверства, кровь, грязь, преступления, чудовищная несправедливость происходящего будут восприниматься как обыденность, что можно считать концом человечности.
__________
1) Бывший посёлок Петровка, со временем вошедший в черту Донецка, ныне Петровский район города.
2) «Атошники» - участники АТО - так называемой антитеррористической операции, объявленной в апреле 2014 года паном Турчиновым и на начальном этапе реализованной, как он сам рассказывал, с помощью «активистов» и уголовников национального толка, поскольку армия отказывалась воевать с соотечественниками.
3) Вот они, проклятые сепаратисты! (Ось вони, кляті сепаратисти! - укр.).
4) Ну что, москаляка, надоело жить на Украине? (Ну що, москаляка, набридло жити на Україні? – укр.). Москаляка, москаль, москваль - со времён образования Московии таким словом называли людей данной территории. По другой версии, украинское (и белорусское) население называло москалями всех солдат, служивших Российской империи, не зависимо от их национальности.
