После смерти Алексия, единственным человеком, которому Дмитрий мог поведать свои думы и сомнения, стала Евдокия. Слишком свежи были в памяти предательства, а преемник Алексия - Митяй, все еще находился в отъезде. Но даже будь он в Москве, князь вряд ли смог говорить с ним так, как когда-то со своим наставником. Митяй был человеком более приземлённым, порой до неприличия смешливым. Дмитрий хотел видеть его митрополитом, так как понимал - одним духовным рвением сей пост не удержишь. У Митяя была необходимая хватка, хитрость, подвешенный язык. Понимал Дмитрий, почему игумен Сергий отказался от столь великого чина, который еще при жизни своей митрополит Алексий готов был вложить ему прямо в руки. Сергий, человек мягкий и набожный, прекрасно понимал, что в таком сане, ему уже не видать жизни настолько праведной, насколько он желал прожить свою.
Итак, главным слушателем и советчиком теперь стала Евдокия, а начав говорить с женой о делах, Дмитрий, впервые за долгие годы брака, разглядел в ней не только верную, нежную и любящую женщину, но и мудрую собеседницу. И это открытие окончательно показало Дмитрию, насколько правильно подсказало ему сердце в выборе спутницы жизни.
Евдокия сидела на низенькой скамье, вытянув вперед босые ноги. Мягкие туфли она скинула на пол, давая отдых распухшим ногам. Близилось время очередных родов и ждала их княгиня со страхом. Каждое последующее дитя давалось ей все труднее, хоть с опытом понимала все, происходящее с ее телом, словно шла знакомой тропой. Но особенно тяжелы были последующие после родов дни, когда дитя первый раз прикладывали к груди. Во чреве вспыхивал пожар, боль разливалась по животу, перекатывалась на спину и давила на налитую молоком грудь. Повитухи говорили, что ничего в том страшного нет и уговаривали отдать дите кормилице, чтобы облегчить муки, но Евдокия не разрешала и стоически терпела боль. Не желала, чтобы ее дети были вскормлены чужим молоком, да, к тому же, разве легче той, кто будет кормить ее дитя? Разве не такую боль испытывает и простая баба, разрешившись от бремени? Так почему должна она страдать вместо Евдокии, давая ей роздых и взвалив на себя заботу о ее чаде?
Дмитрий сидел на полу, у ее ног, облокотившись на скамью локтем, и размышлял вслух.
-Мамай, не сегодня, так завтра, решит наказать меня! Татары не любят, когда им щелкают по носу!
-И меня одолевают такие мысли! - согласилась Евдокия, - И теперь он подготовится тщательнее, ведь знает, что ты можешь дать отпор!
-Вот только я не уверен, что в другой раз у меня получится! - сокрушался Дмитрий.
Из Орды уже доносили, что Мамай был крайне взбешен тем, что его посланников разбили наголову и только внутренняя смута удерживала его от того, чтобы немедленно не направить свой карающий меч на дерзкого щенка, посмевшего укусить матерого волка.
В дверь постучали. Никто не смел без позволения войти в светлицу княгини, когда там находился князь. Дмитрий легко вскочил на ноги, подошел к двери. За нею стояла Акулина. Надувая толстые щеки, она пробубнила:
-Воевода Пересвет тебя кличет, князь! Чуть не на княгинину сторону рвется, охальник!
Дмитрий нахмурился. Пересвет без надобности его тревожить не осмелился бы, видно стряслось что-то срочное!
-Пойду я Дуня, узнаю, чего Пересвет хочет! -повернулся Дмитрий к жене и, увидев ее встревоженным взгляд, добавил, - Как только узнаю, что к чему, сразу вернусь!
Евдокия кивнула, выдавила улыбку, скрывая свое волнение.
-Князь, я такого лазутчика привел! - затарахтел Пересвет, едва увидел Дмитрия, выходящего из двери женской половины.
Дмитрий удивился. Не уж-то Пересвет посмел потревожить его ради какого-то лазутчика, каких на Москве ловили чуть ли ни каждый день! Однако, зная ум своего воеводы, решил посмотреть на того, кто так воодушевил Пересвета. Пленник сидел под караулом в просторных теремных сенях. На голову его был низко натянул капюшон просторного плаща. Пересвет подошел к узнику, рывком вздернул его на ноги. Тот резко повел плечом, выдираясь. Капюшон съехал с головы и Дмитрий присвистнул от удивления. Перед ним стоял Иван Вельяминов, собственной персоной. Князь понял, почему Пересвет решился выдернуть его из горницы жены - Дмитрий давно мечтал, чтобы Вельяминов-младший попал к нему в руки. Не мог он забыть, что по его милости, чуть было снова не развязалась война между Москвой и Тверью. Знал он и то, что Вельяминов до сего времени подвизался в Орде, лебезя перед Мамаем и норовя, как можно больше, нагадить родной земле.
-Вот так встреча! - воскликнул Дмитрий. - И каким же ветром тебя занесло сюда?
Иван Вельяминов зло сверкнул глазами. Он не ожидал, что его так быстро схватят. А меж тем он прибыл на Русь по делу. После разгрома мурзы Бегича, ему в Орде стало не сладко. Мамай и его окружение, стали с подозрением относиться к русскому боярину, уже давно живущему в степи. Услужливые подданные бейлербека тут же донесли ему, что Иван Вельяминов проявлял ко всему, что происходило в Орде живейший интерес и это наводило на мысли- не по его ли вине планы Бегича не увенчались успехом? Ведь не спроста ждал его Дмитрий в таком удачном месте! Ивана схватили и приволокли в ханский дворец. В те минуты, когда стоял он на коленях перед Мамаем, Иван успел проститься с жизнью. Хан долго рассматривал его, сверлил кошачьими глазами.
-Нет вины на мне! - в отчаянии твердил Вельяминов, понимая в чем его подозревают, - Не имею сношения с Москвой!
-С Москвой может и не имеешь! - медленно проговорил Мамай, знавший о том, что этот колено преклонный русский предал своего князя, - Значит тот, с кем имеешь переметнулся к князю Дмитрию!
-Не может быть того, ибо я ни о чем и никуда не сообщал!
Что-то в голосе Вельяминова заставило Мамая поверить его словам. Однако, быть снисходительным к этому человеку он не собирался. Мамай был твердо уверен, что предавший его врага может также легко предать и его самого! Он велел увести Ивана, а сам принялся размышлять, как лучше использовать перебежчика. Через несколько томительных дней, проведенных в душном подземелье ханского дворца, Вельяминова снова привели к Мамаю.
-Докажи свою верность! - с хитринкой в голосе сказал бейлербек, глядя прямо в глаза Ивану.
-Все что прикажешь сделаю! - с жаром ответил мужчина.
-Поезжай на Русь, узнай какие настроения там царят, что затевает Дмитрий!
Иван понял, что попал в ловушку. Теперь ему не было жизни ни в Орде, ни на Руси. Он стал изгоем среди двух миров. Но выбора не было. Вельяминов согласился. В одиночестве отправился он в путь, одевши простую одежду, избегая мест, где его могли признать. Путь он держал в Тверь, надеясь найти у давнего союзника, князя Тверского, убежище, прекрасно понимая, что играть в опасную игру, которую навязал ему Мамай, значило добровольно положить свою голову на плаху. Но на беду свою, близ Серпухова, нарвался на заслонный отряд, объезжавший окрестные земли. Долго допытывались у него, кто таков. Иван проникновенно врал, мол он тверской боярин, путь домой держит. Он не учел, что хоть князь Михаил и числился теперь на стороне Москвы, однако ж настороженность во всем, что касалось Твери еще была жива. Его отвезли в Серпухов, где князь Владимир признал сына могучего московского тысяцкого, которого видел во время визита к князю Дмитрию. Он тотчас велел переправить пленника в Москву, где его и передали в руки воеводы Пересвета.
В душе Дмитрия боролись две крайности. Милосердие или справедливая кара
и он страшился сделать между ними выбор. Однако решить было необходимо! Проявив милосердие к врагу, он показал бы всем свое большое сердце, но в том крылась и опасность. А ну как, увидев в милосердии слабость князя, возникнет и у других соблазн пойти по его стопам? С тяжелым сердцем он пришел к Евдокии. Едва рассказал ей о том, кто попал в руки Пересвета, жена поняла, что мучает его. Она помолчала недолго и, собрав в кулак волю, помня от будущем своих детей, сказала твердо:
-Не время сейчас быть добрым! Как наказать его - тебе решать, да только нельзя без наказания! Да такого, чтобы остальным неповадно было!
Евдокия словно сняла с души мужа часть груза, переложив его на свои хрупкие плечи. Наказание для душегуба или вора было делом привычным, но она старалась всегда смягчить его, взывая к душе грешника. Если видно было, что преступник искренне кается, то он мог рассчитывать на снисхождение вместо смерти. Тяжелым трудом и строгим послушанием, мог искупить он вину. Двери монастырей охотно открывались им на встречу и, как говорил игумен Сергий, из раскаявшегося грешника порой выходили более крепкие в вере монахи. Случай Вельяминова был особенным. Он предал не только князя, но и весь народ свой, включая свою родню.
Слух о том, что мятежный отпрыск Вельяминовых сидит в остроге князя Дмитрия быстро распространился по Москве. Мария Михайловна Вельяминова, поддерживаемая снохами, пришла к Евдокии, бросилась княгине в ноги, прося защиты для сына. Тяжело было Евдокии смотреть на страдания матери, но здесь помочь она не могла. Дмитрий, не без ее поддержки, принял уже решение и отменять его не собирался. Ивана Вельяминова ждала казнь прилюдная. До того, за злодеяния жизни лишали тихо, в остроге, в присутствии лишь духовного лица, старавшегося облегчить душу уходящего в иной мир перед его встречей с Высшим Судией. Евдокия плакала вместе с Марией Михайловной, но та, поняв что защиты не добьется, поспешила уйти к себе. Жена Ивана, покинутая им, преданно последовала за свекровью. Мария Дмитриевна осталась с сестрой.
-Не вини себя, Дуня! - сказала она Евдокии, когда они остались одни. - Иван заслужил это! Даже Микула так считает, оттого и не поехал сюда и мать пускать не хотел, да разве ее удержишь!
-Возненавидит меня теперь Мария Михайловна! - сокрушалась Евдокия, для которой доброе расположение этой женщины многое значило. Мария Михайловна всегда была добра к Марии, да и к самой Евдокии.
-Отойдет она, Дуня! Ее ведь тоже понять можно...
Ивана Вельяминова казнили на рассвете, но несмотря на ранний час, на площади собралось много народа, посмотреть, какое наказание назначил для предателя князь Дмитрий. Был тут и он сам, преодолев малодушное желание уехать на охоту, только бы не наблюдать за казнью. Когда голова Ивана, с глухим стуком упала на землю, на площади воцарилась зловещая тишина. Народ, пораженный страшным зрелищем, расходился с площади в мрачном молчании. Кто-то от жалости думал, что слишком сурово обошлись с Иваном, а кто-то испытывал мрачное удовлетворение от справедливого наказания. Однако цель князя Дмитрия была достигнута - теперь каждый знал, что за предательство пощады не будет...