Алексей Ануфриев представляет нового автора Полину Валентиновну Гольцову. Это его младшая дочь, которая сейчас живёт в Питере. Эти рассказы она прислала специально для нашего канала. Пишет давно, побеждала в конкурсе фантастов.
А Виктор Архипыч - это отец моей жены, Натальи.
Тот, кто забывает об истории, обречен на ее повторение.
Джордж Сантаяна
Сидя на согретой полуденным солнцем завалинке и недовольно хмурясь, девочка монотонно терла ушибленное колено. Рядом вальяжно раскинулся черно-белый кот. Вид у него был классически деревенский: шерсть с легкими подпалинами, ухо разодрано, нос в чем-то вымазан, что ни в целом ни по отдельности не мешало зверю наслаждаться этим теплым сытым моментом. Он блаженно зажмурился, очевидно, не понимая, как в такой прекрасный день можно хныкать из-за какого-то синяка.
Девочке не было особенно больно. Колено, конечно, слегка изменило окрас, но не болело до той степени, какую она демонстрировала. Жалостливый же вид ее был призван служить немым укором предателю-велосипеду, коварно сбросившему ее на кочке по дороге домой, и средством получения внеочередной конфеты.
Бодрый, поджарый мужчина предпенсионного возраста прекрасно понимал коварный план девочки и охотно подыгрывал, не в силах отказать маленькой внучке. Он ловко починил покалеченный той же что и девочка кочкой велосипед, присел рядом на завалинку, устало потянулся, разминая затекшую спину, и нежно улыбаясь приобнял внучку.
– Да неужели так болит? – ласково спросил он.
– Угу, – пролепетала девочка и, потупив взор, обреченно шмыгнула носом.
– Ну-ну, не страшно, до свадьбы заживет, а ну-ка, вот! – жестом мага-кудесника мужчина вытащил из-за пазухи леденец и вручил внучке. Боль мгновенно утихла и вот ребенок, еще секунду назад готовый разреветься, счастливо припал к лакомству. – Так-то лучше, – прошептал мужчина, – так-то лучше. Все наладится и не такое бывало.
Зима 1941-42 годов выдалась суровой. Снег плотным одеялом накрыл деревья, поля и крыши. Колючий мороз занавесил окна домов расписными узорами. Небольшая деревня западнее Могилева спала, как и все прочие деревни в округе той зимой. Спала крепко, боясь шелохнуться, и природа будто берегла этот сон, пряча и укрывая жителей от ужаса и бесчинств, творившихся вокруг.
Дом семьи Починских находился на самом краю деревни, сразу за ним, на сколько хватало взгляда, распростерлось бескрайнее снежное поле. Во всяком случае, таким оно было для пятилетнего Вити. Так, ему казалось, должно выглядеть море и таким же бесконечным было его небо. В своих фантазиях мальчик шел по этому спокойно-снежному простору на собственном корабле, или мчался на вороном коне, рассекая воздух и обгоняя ветер. В этом поле происходили его битвы с драконами и лесными тварями. На белой снежной пелене юный Витя, как на холсте, рисовал свой собственный мир.
В ту зиму Витя редко покидал хату просто потому что было не в чем. Ему, как самому младшему путной одежды не досталось: два старших брата его ушли на фронт и самые добротные, теплые вещи родители отдали им, то, что похуже донашивали оставшиеся три сестры, десятилетний брат, мать и отец, которому к тому моменту уже исполнились почтенные шестьдесят лет, потому на фронт он не попал и остался единственным мужиком в деревне. Всем им одежда была нужнее, ведь они вынуждены были хоть изредка выходить из дома за едой, к колодцу, ухаживать за скотиной игнорируя постоянно сжимавший сердца страх, пытаться вести нормальное хозяйство в ненормальных условиях фашистской оккупации.
Витя не до конца понимал ужаса постоянно звучащих слов «война», «враги», «немцы», он не думал о смерти и искренне не понимал почему его сильная, властная мать порой прячет предательски подступившую слезу, а всегда такой добродушный, разговорчивый отец стал вдруг молчалив и сосредоточен. Разум пятилетнего мальчика жил образами драконов в поле, но сердце не могло не чувствовать нависшей тени ужаса и смерти, волей-неволей Витя вместе со всеми остальными пленниками оккупированной территории погружался в угрюмое ожидание, сгущавшееся вместе с сумерками угасающего зимнего дня.
– Домна! Архип! – донесся с улицы истошный крик соседки, бабы Лизы, вслед за криками послышались спешно приближающиеся шаги, она уже в сенях, вот уже распахнула дверь… – Домна! Беда!... – еле дыша баба Лиза запнулась об порог и неуклюже ввалилась в хату. На ней была простенькая сорочка, валенки на босу ногу, плечи едва покрывала небрежно накинутая шаль, волосы растрепались от бега, – Беда… беда…
Отец, почти кубарем скатившись с печи, в секунду оказался рядом с нежданной гостей, мать бросилась в комнату за чем-то теплым, но остановилась на полпути услышав то, чего боялась больше всего.
– Немцы… нем… идут… – выдохнула баба Лиза и без сил рухнула на колени.
Все замерли.
– Что им надо? – сквозь зубы процедил отец, подавая бабе Лизе чашку воды.
– В соседней деревне у них штаб, говорят, ограбили, – понемногу приходя в себя, произнесла гостья. – Партизаны. Продукты вытащили, одежу какую-то… Злые они. Искать идут по деревням, пришла весть только-только, уже на подступах к нам.
Мертвенный холод мгновенно воцарился в хате. Немцы идут. Сюда. Партизан ищут.
Помедлив еще пару секунд, баба Лиза тяжело поднялась с колен и подалась в сени. Держать ее никто не стал. Все понимали, что сейчас у каждого должно быть свое место и это место рядом со своими. Спешные шаги соседки вскоре затихли, но тишина продержалась недолго. С улицы послышались крики и проклятия. Немцы. Пришли.
– Детей в погреб. Сама в угол на сундук и сидеть тихо. – Вкрадчиво скомандовал отец, спешно пряча все, что лежало на поверхности – не великие сокровища, но врагу не достанется и того.
Один за другим бледные от ужаса дети нырнули в погреб. В темноту, которой каждый из них всегда боялся. Теперь эта темнота была спасением. Какие бы монстры ни жили в подземном царстве, встреча с ними лучше, чем с немцами. И только Витя оцепенел на скамье у окна, откуда он еще минуту назад по своему обыкновению вглядывался в бескрайнее поле.
– Виктор! Быстрее! – рявкнула мать, но мальчик не шелохнулся, вместо этого по щекам его потекли крупные, со сливовую косточку, слезы. А в тех слезах все: страх, мольба, бессилие, – быстрее!
– Оставь его при себе, боится же. – Спокойный голос спасительным лучом прорезал сознание мальчика, он перевел невидящий взгляд в сторону говорящего и через пелену слез увидел отца.
За калиткой совсем рядом послышался топот шагов, хруст снега и отрывки немецких слов. Пришли.
– Не боись, малец, прорвемся, – отец ласково улыбнулся младшему сыну и лукаво подмигнул, его поросшее бородой лицо излучало спокойствие. Краем уха Витя услышал, как мать запирает погреб, почувствовал, как она садится рядом и прижимает его к себе, стараясь отвернуть его лицо от двери.
Шаги в сенях. Немецкая речь. Каждый из сидящих сейчас в хате готов отдать все что угодно лишь бы не слышать ее.
Витя, не в силах больше сопротивляться нажиму матери, отвернулся. Последнее, что он увидел – отца, запрыгивающего обратно на печь.
На одно мгновение воцарилась тишина.
Дверь с треском распахнулась и в дом влетели двое. Тело матери будто окаменело. Витя прижался к ней сильнее, страшно было даже дышать.
– Паррьтизань! Паррьтизань! – раздалось со стороны двери, а через секунду – оглушительный грохот.
Витя не выдержал, вырвавшись из хватки матери, он развернулся и посмотрел туда, где только что был отец.
Безвольное тело грузным мешком упало с печи лицом вниз. Медленно и неумолимо из-под него потекли по полу кроваво-красные ручейки. Они сплетались и расплетались странным узором, причудливым росчерком смерть оставляла свой автограф.
– Архип… – простонала мать и обреченно сползла со скамьи на пол.
Как в бреду, не помня себя, не видя ничего кроме ярко алого ручейка, Витя ринулся вперед. Вперед мимо бездыханного отца, мимо еще дымящихся немецких автоматов, не слыша криков матери и угроз захватчиков. Чистый, незамутненный ужас управлял им в тот момент. Это он помог ему проскользнуть между стеной и немцами к выходу, это он с силой захлопнул за ним дверь, это он провел его через сени, во двор, на улицу и вдоль дома в поле. Спасительное бескрайнее поле.
Один лишь ужас гнал его вперед, заставляя не чувствовать холода, не слышать пуль, свистящих ему в след, не обращать внимания на боль. Босой и практически голый он бежал сквозь снег. В никуда. Черное небо слилось с черным снегом. Крики и выстрелы стихли, а Витя все бежал и бежал, пока обессилевшие и промерзшие ноги не подкосились и изможденный, он не рухнул прямо в снег, там, где-то в поле, которому нет границ.
Виктор Архипович Починский вынырнул из воспоминаний как из проруби с ледяной водой.
– Деда, ты чего? – пискляво спросила внучка, откусывая очередной кусок леденца.
Мужчина улыбнулся.
– Ничего, просто вспомнилось. Вкусно?
Девочка активно закивала и в подтверждение своих снова откусила кусок леденца.
– Не кусай, зубы испортишь.
– Не испорчу. А что вспомнилось?
– Одна история из детства.
– Та? Про поле? Как ты из дома убежал?
– Да, про поле. Как убежал.
– Ты же потерялся там? Как же нашелся?
– Да там до ближайшей деревни всего километра два было, я почти добежал, а там меня уж добрые люди нашли, обогрели и маме вернули. Волновалась она очень.
Мужчина тяжело вздохнул, вспоминая дни, последовавшие после. Вечно суровую мать, молчаливых сестер и пятно крови, которое так и не оттерлось от деревянного пола.
– Не понимаю, зачем ты вообще сбежал тогда?
– Маленький был. Дурной.
Мужчина посмотрел на внучку и понял, что ответ ее не убедил. Пытливый взгляд детских глаз был устремлен на него.
– Мала ты еще. Подрастешь – расскажу. – Сказал он мягко, но безапелляционно. Он расскажет ей. Рано или поздно расскажет. Должен рассказать, а она должна знать.
Но не сейчас.
Мала еще.
Полина Гольцова. Редактировал Bond Voyage.
Произведения на конкурс "Спасибо за Победу" читайте здесь.
======================================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
======================================================
