О спектакле «Пенелопа на все времена" ("Человеческая комедия») Московского драматического театра «Сфера»
Этот шмель не летит, он исполняет полет шмеля…
Михаил Щербаков
Комедия — тонкая и сложная вещь. Рассмешить зрителя бывает труднее, чем растрогать. А уж если речь идет об английской комедии и таком блистательном ее мастере, как Сомерсет Моэм, задача усложняется в несколько раз.
Моэм — аристократ, у него не летают торты, приземляясь на лысину главного героя, не падают на дам шкафы, а мухи не плавают в супе. Его юмор тонок, построен на аллюзиях и безошибочных интонациях, на изящно выполненном гротеске, внутренней иронии и узнавании. Чтобы рассмешить поклонников настоящей английской классики, нужно быть начитанными, глубокими артистами, умеющими посмеяться над собой, ловко подтрунивая над своими персонажами. Легко, беззлобно и с полным проникновением в образ, одинаково родной английской и русской сцене. Одним словом, нужно не только уметь смеяться самим, - нужно заставить смеяться зал.
Актерский ансамбль «Сферы» блестяще справился с этой нелегкой задачей. Режиссер-постановщик Екатерина Еланская поставила спектакль к 30-летию театра и не промахнулась. Лучшего подарка столичным театралам, да и самим актерам, невозможно придумать. Легкость и блеск, исполнительский азарт и изысканная сценографическая эстетика покорили публику в 2011 году — покоряют и сейчас. Отрадно заметить, что за 13 лет спектакль не выдохся, сохраняет темп и кураж премьерных показов.
Благодаря знаменитой «сферической» сцене актеры рассредотачиваются по периметру закругленного зала, обмениваясь репликами с блистательной английской небрежностью, при этом все время находясь в движении и взаимодействии.
Искушенный зритель с удовольствием отмечает отсылки к творчеству Моэма: здесь оммаж его индийским циклам (миссис Голайтли — Татьяна Филатова появляется на сцене в костюме, чье индийское происхождение оттеняется искусным светом); дань преданности театральному искусству отдана венецианскими масками, украшающими сцену все первое действие; и, конечно же, излюбленная Моэмом врачебная тема (по образованию Моэм - врач), раскрытая актером Александром Пацевичем с едкой иронией и шокирующей искренностью.
Аристократический дядюшка (блестящая работа Василия Куприянова), кутила и сибарит, с мягкими, вкрадчивыми интонациями, изысканными движениями, белоснежным цилиндром и такими же сияющими перчатками, главная героиня Пенелопа (замечательная работа Валентины Абрамовой, исполненная иронии и тонкого гротеска), ее родители — высшее лондонское общество, живущее по своим законам — холодным и рассчетливым, как математика, олицетворенная в лице папочки-профессора (великолепный Дмитрий Ячевский), противопоставлены доктору О Фаррелу, ее мужу, которого родители и дядюшка слегка презирают за «низкое» (и, видимо, ирландское) происхождение.
Законы существования высшего света так же холодны и расчетливы, как папочка-математик, с безжалостной расчетливостью объясняющий дочери буквально на пальцах, как победить соперницу и вернуть любовь мужа, несколько утихшую за пять лет брака. Препарируя на глазах растерянной и оскорбленной дочери ее открытость и искренность в проявлении чувств, он с математической точностью выстраивает схему поведения, которая намертво привяжет мужа к юной жене. Уподобляя ее безоглядную страсть любимому клубничному мороженому, которым можно объесться до невозможности, он выводит безошибочный алгоритм действий, превращающий супружество в бесконечный ад, но возвращающий пылкость первого чувства.
Но то, что подходит развращенному высшему обществу, шокирует прямолинейного доктора. Для него такие отношения — высшая математика, безжалостная и беспощадная. Под самый финал комедия превращается в драму, где искренность и живое чувство готовы погибнуть под напором лицемерия и холодной жесткости супружеских отношений, принятых в высшем свете.
Вся пьеса блистает юмором, искрится пародийной легкостью, увлекает движением и сатирическим драйвом. И только под самый конец на смену легкости приходит величие обманутой человечности, вступающей в непримиримый конфликт с «приличием стянутыми масками» людей, привыкших к неискренности. Порок наказан, но как сохранить любовь на долгую-долгую жизнь? Не умрет ли она, оказавшись раздавленной холодным математическим расчетом, граничащим с жестокостью? Как всегда в большом искусстве, работа мысли и чувств начинается с падением занавеса (в символическом смысле, ибо в «Сфере» занавеса нет).
«Живой театр» Екатерины Еланской предполагает вовлечение зрителей в драматургию. Невозможно оставаться непричастными к сценическому действию, когда его участники молнией проносятся между рядов, заражая энергией и восхищая ловкостью зал. В антракте беседка попробовала скакнуть с одной ступеньки на другую — поверьте, даже при ее изяществе это оказалось не так-то легко. А уж пируэты, исполняемые актерами с балетной непринужденностью, покоряют отработанным мастерством.
Блеск импровизаций, изящное, остроумное общение с залом и огромная внутренняя энергия таланта подпитывают зрителей, заставляя смеяться и грустить. И смех, и грусть, и размышления, на которые наводит финал, - глубокие и подлинные, как большое искусство и тонкая психология, их вдохновившие.
