Шел день за днем. Первого мая всех сельчан собрали возле сельсовета. Несмотря на то, что началась посевная и каждый погожий день был дорог, Первомайский праздник был нерабочим днем. Как и в былые времена возле сельсовета проводился митинг. На крыльце приколочены два красных флага, под крышей на крылечке у входной двери установлен большой портрет Сталина. Накануне специально за ним в район ездили. Привезли весь закутанный, замотанный, чтоб не дай Бог ненароком не поцарапать его, не помять.
Ребятишек в овраги за пихтовыми лапками послали. Украсили портрет гирляндой из пихты. На празднование приехал представитель из района. В этот раз уже другой был, высокий, поджарый, в шляпе. Он и выступал первым. Сперва рассказал о положении на фронтах. Хоть и ничего нового не сказал, эти сводки теперь каждый день по радио несколько раз передавали, но все собравшиеся дружно аплодировали ему.
Весна сорок четвертого уже вселяла в людей надежды, что война скоро закончится. Красная Армия наступала по всем фронтам, громила фашистов. Все прекрасно понимали, что победа долгожданная придет не сегодня и не завтра. Много голов сложат бойцы на чужой земле. Но бить врага надо до последнего. Гнать супостата до самого Берлина.
Потом выступал Евсей Иванович. Его рассказ о положении в колхозе, о делах, был явно приукрашен. А уж обещания, какие он давал районному начальству, изначально были невыполнимы. Но колхозники и ему дружно аплодировали. Дуняша тоже аплодировала. Прочно усвоила урок. Хоть и хотелось ей выступить, язык аж горел и чесался, но женщина сдержала себя.
После торжественной части прямо на улице начались танцы. Вынесли из сельсовета стол, на него водрузили патефон. Все пластинки были уже давно заезжены, новые купить была целая проблема. Довольствовались тем, что было.
- А ну, бабы, разойдись, - раздался голос Петра. Это был деревенский гармонист.
Раньше ни одна свадьба без него не обходилась. Каждый считал за честь пригласить Петруху на праздник. Вернулся с войны Петр без ноги, точнее до колена нога была, а дальше деревяшка привязана. Когда он шел, деревяшка поскрипывала. Маленькие ребятишки боялись безногого гармониста и разбегались врассыпную, как только увидят его.
Жена Петра, Груня, поначалу все ревела, жалела мужа, а потом привыкла, даже и не замечала его деревянную ногу и не отшатывалась, когда видела ее, лежащую возле кровати. А потом и вовсе понесла ребеночка и в положенное время родился у Петра сын. Радости было у обоих. До войны то у них детей не было, не успели завести.
Тут же кто то вынес стул, Петр уселся и полилась музыка не чета хрипящей пластинке. Вот тут началось веселье. Танцевали и старые и молодые. Только вот в парах ты все женщины. Мужиков то совсем нет почти.
Дуня ухватила мать и они закружили в вальсе. У Натальи даже голова закружилась с непривычки.
- Стой, Дунька, погоди. Закружила ты меня совсем. Иди вон девок кого позови. Стара уж видно я стала.
Дуня оставила мать в покое. Увидела одиноко стоящую Фросю. Была она какая то грустная, даже веселая музыка не растормошила ее.
- Фрося, ты чё такая стоишь. Все люди празднику радуются.
- Да радоваться то нечему. Мать хворает.
Дуня вспомнила, Наталья ведь говорила, что Паня приходила к ней в медпункт. А она со своими заботами как то пропустила это мимо ушей, да и не вспомнила ни разу. Ей стало стыдно за себя.
- Фросенька, прости меня. Я ведь знаю, что тетка Паня хворает. Ну может поправится еще. Сейчас вон солнышко, тепло будет. Простыла, наверное.
Лицо Фроси по прежнему оставалось безучастным к происходящему. Дуня решила заговорить про другое.
- А Тимоха где, что то не видно его.
Фрося вздохнула еще тяжелее. Она взяла Дуню за руку и отвела подальше от народа.
- Ох Дуняша, лучше и не спрашивай. Не люблю я его. Сперва все думала, что наладится, привыкну. Парней то не больно много, чтобы разбрасываться. Девки то липнут к нему. Вот и ухватилась. Тебе только скажу, знаю, что не разнесешь ты по деревне. Согрешили мы с ним по весне то. Обманул он меня, сказал, что заберут его скоро на войну. Вот и пожалела я его. А у него оказывается болезнь какая то, что не берут таких в Армию. А я то подумала, что поженимся. А он вроде и охладел ко мне потом. Вот и сейчас, где шляется. Может другую девку себе завел. А мне то каково. А про маму не переживай, на поправку она пошла. выздоровеет. Не хотела про Тимоху тебе говорить, вот про маму и сказала. Нет сил в себе все это держать. Только ты даже матери не говори про это. Я и сама не знаю, что дальше будет.
- Ой, Фроська. Ты хоть счас то не подпускай его к себе. Может одумается. Хоть бы женился уж. А там видно будет.
Пока они разговаривали, появился Тимоха. Он подошел, поздоровался с Дуней.
- Не сердись на меня, Фрося. С мужиками выпил немножко. Праздник ведь. А там слово за слово зацепились. Время то и прошло.
Он подхватил Фросю под руку и повел в круг танцевать. Та только успела помахать Дуне рукой и покорно пошла за ним.
Дуня смотрела вслед уходящей паре и ей до слез было жалко Фросю. Хоть бы уж женился Тимоха на ней. Хотя кто знает, как лучше. Будет потом всю жизнь попрекать ее, что не девкой взял.
Дуня еще постояла немного, а потом пошла домой. Она уже устала от этой суеты. Дома Клавка осталась с Надькой. Отпустит ее, пусть девчонка погуляет. Сестра аж подпрыгнула от радости, когда Дуня отпустила ее. Быстро надела свой нарядный костюм, в котором казалась старше и убежала, только ее и видели.
Надюшка спала, раскинувшись на кровати. Дуня осторожно пододвинула ее, легла с краю. Разные думы крутились в ее голове. Митька недавно прислал письмо. Он все еще учится. А потом на фронт их отправят.
- Подольше бы учился, - подумала Дуня. - А там глядишь и войне конец.
Она и не заметила, как задремала. Проснулась, когда услышала в избе шаги. Это мать пришла с праздника, да не одна. С ней пришла Марья с Любкой, Людмила с Алешкой. Решили бабеночки за столом посидеть, чайку попить. Пусть и не богато на столе, но приятная беседа скрасит все.
Людмила начала рассказывать, что письмо от отца с матерью получила. Зовут они ее в город обратно. Говорят теперь все тихо и спокойно, стройка идет и только работай. Говорят, чтоб и Дуню с собой забрала. В городе то все полегче ей жить будет.
- Конечно, в городе то легче, - поддержала ее Наталья. - А то вон, гляди, рожать уж скоро, живот большой, а она все коров ходит доит. А не дай бог, лягнет какая в живот то.
- Мама, да что ты говоришь то. Кто меня из колхоза отпустит. Справку не дадут. А что работаю, так ведь все так работают. Другие бабы еще тяжелее. Да и отпустили бы, так я никуда не поеду. Всю жизнь в деревне жила. В городе то я с тоски зачахну.
Людмила только вздохнула. Поняла уж, что даже если она похлопочет и выправит справку Дуне, то та сама не поедет, откажется. А ведь и Василий в своих письмах писал, чтоб возвращалась Людмила домой. Если уж не в тот город, где они жили, так хотя бы к матери. А Митька писал, что пусть Дуня сама решает, ей виднее. Как она свою мать оставит. За время, что он жил в этой семье, понял, что близки очень мать с дочерью, словно пуповиной до сих пор связаны.
На улице начало вечереть. Гости засобирались по домам.
- Хорошо то как посидели. Надо бы почаще нам собираться. А то сидим, как мыши по своим норкам. - Сказала Наталья, провожая женщин. - Приходите почаще.
На другой день, когда Дуня пришла на ферму, там был уже бригадир. После дойки он объявил, чтоб коров для пахоты доярки приготовили. Дуня обняла своих коровушек.
- Не дам! Только только оклемались. Какая им пахота. Ладно ли ты Михайлыч говоришь.
Бригадир и сам понимал, что не дело это, каждый год по весне скандалить приходилось. Вот и сейчас доярки кричали, словно у них со двора буренок уводили.
- Да не орите вы, бабы. Нынче не всех запрягать будем. Стельных трогать не будем, только яловых. Из МТС на подмогу трактор пришлют. Быков опять же запряжем. Да на поля, где земля помягче пойдут. Не по новине.
Хоть кричали да ругались доярки, понимали, что все равно от них не отстанут. А коровы словно чувствовали, когда их стали выгонять на улицу. Мычали так жалобно, что слезы у людей из глаз катились.
Подошла очередь быков. Те уже привыкли к ярму. Их не только весной использовали, но и летом вместе с лошадьми, и зимой воза с соломой возили. Марья уж второй год на быках работала. Хоть и побаивалась их всегда. Никогда не знаешь, что у него на уме. Вроде слушается, а потом вдруг упрется рогом и с места не сдвинешь. Стала Марья быка в телегу запрягать. И что на него нашло, так и не понял никто. Глаза вдруг кровью налились, не дается в руки, а потом и вовсе разметал все вокруг. Напарница рядом с ним, хворостиной его пытается утихомирить, Марья тут же. А бык развернулся, да так лягнул Марью, что та, как пушинка, отлетела на несколько метров. Упала, а встать не может, Не то что встать, а вздохнуть и то тяжело.
Бригадир, который тут же был, перепугался. Велел напарнице в медпункт бежать за Натальей. Еще одну бабу послал лошадь запрягать, в район везти, наверное, придется.
Сам же склонился к несчастной.
- Марья, ты как, пошевелиться то хоть можешь?
Марья лежала белее полотна. Все тело ее болело.
- Не знаю, боюсь шевелиться то. Пальцы вроде валандают и у ног тоже. Дышать тяжело. - Чуть слышно ответила Марья.
- Ты лежи, не шевелись. Сейчас Наталья придет.
Наталья, как увидела распластанную подругу, сперва испугалась.
- Только бы позвоночник не повредила, - пронеслось у нее в голове.
Осмотрела, стараясь не причинить боли, вздохнула с облегчением. Ноги шевелятся, руки тоже. На лошади подъехала женщина.
- Вот, запрягла я, Наталья, твою лошадь.
Наталья задумалась, как везти то. Надо положить на что-нибудь жесткое.
- Михайлыч, давай столешницу или дверь, чтоб положить, - скомандовала Наталья бригадиру.
Тот метнулся в красный уголок. Снял крышку с ларя, где у него лежали всякие припасы. Закрыл на замок, чтоб никто туда не зашел без него.
Стараясь не потревожить, переложили Марью на эту крышку. Хоть и старались не тревожить, но Марья кричала от боли. На крышке уже легче было ее на телегу уложить.
- Поехали, Михайлыч, со мной. Мало ли чего дорогой, одна я не справлюсь.
Тот безропотно уселся на самый краешек телеги. Правда перед тем, как поехать, успел всем оставшимся наказать, что им делать.
Наталья привычно управляла своей лошаденкой. На неровной дороге, когда телегу встряхивало, Марья вскрикивала.
- Михайлыч, ты поддерживай ее. Сядь поближе да держи.
Хорошо, что недалеко до больницы ехать. Станция, а за ней и больница. Прямо на крышке, выбежавшие санитары, занесли Марью в больницу. Бригадир остался на улице, а Наталья сидела и ждала, что скажут врачи после осмотра. Она хоть и посчитала, что позвоночник не поврежден, но сидела внутри маленькая заноза. А ну как она ошиблась. Вдруг Марья больше не встанет на ноги. Время для нее остановилось. В этот момент она даже ни разу не вспомнила, как хотела сосватать подругу и бригадира. Не до этого ей сейчас было.