Уроки свободного рынка
Некоторые отступления на тему «товар-деньги-товар». В Афганистане можно было продавать все – любые электроприборы, одежду, сигареты, конфеты. Афганцы не брезговали ничем. Особенной любовью у них почему-то пользовались обычные никелированные чайники, а если на донышке стояло клеймо с петухом – ценность его повышалась еще на треть. Нам, офицерам, платили 270 чеков Внешпосылторга. Это были «квазиденьги» с водяными знаками и другими степенями защиты. Хождение имели в военторгах на территории воинских частей в ДРА и специализированных магазинах системы «Березка» в некоторых крупных городах Советского Союза. На черном рынке в Союзе продавались один к двум. Домой надо привезти какие-нибудь подарки. Со склада офицер мог получить 30 пачек «Столичных» (сигареты с фильтром). Получали все. Когда накапливалось за 3-4 месяца, с объемными парашютными сумками тащились на афганский базар где-нибудь в Гардезе или Лашкаргахе. «Толкали» по цене 20–25 афганей (мы их звали «афонями») за пачку. Джинсы у афганцев стоили 1 500 «афоней». Не очень дорого купил музыкальный сервиз. Отдельные мазурики продавали афганцам керосин и даже патроны. За это можно было запросто получить срок – с этим мы не связывались. Бутылка водки у нас в Кандагаре стоила 50 чеков. В Кабуле, естественно, из-под полы можно было взять и за 40 и за 35. Юра с Олегом купили бутылок по десять. Сказали – для бизнеса. Кончилось все тем, что за новогоднюю неделю мы дружно все выпили, отдали ребятам деньги (естественно, по себестоимости), и на этом бизнес кончился.
С Союза разрешалось привозить литр водки, два вина и десять бутылок пива. Кто перегонял с Союза вертолеты, старался привезти побольше. Серега Костин спрятал и привез целый ящик. Попался он с этим ящиком уже в модуле. В назидание велено было весь ящик разбить. Гула с Василием Литвиновым тут же сказали: «Есть, командир!», схватили парашютную сумку с водкой, тазик и начали методично бить ее в тазике. Когда процедура казни «зеленого змия» закончилась, тазик был унесен в недра модуля (в комнату Гулы). Костина, удрученно молчащего, схватили за руку и оттащили туда же. Когда через полчаса туда заглянул замполит Парамонов, процесс процеживания был уже завершен и проба снята. На вопрос: «Что тут происходит?» – Гула серьезно ответил: «Свадьба. Где ты еще столько водки на халяву видел?»
Новый, 1985-й
Новогодний праздник мне не запомнился. Что-то пили, что-то ели, в воздух нас не поднимали. Не уныло, но и не слишком весело.
Работать начали со второго января. Вылетели в начале седьмого утра по холодку – градуса два мороза. Двумя парами. Мы с Наумовым со спецназом, «двадцатьчетверки» – пара капитана Бажана в прикрытии. Задача – поиск и уничтожение караванов. Решили прочесать местность юго-восточнее Кандагара. Шли вдоль дороги на Спинбальдак – в сторону Пакистанской границы. Высота предельно-малая – 7–15 м. И, конечно, с этой высоты я прекрасно заметил прячущегося на обочине духа в синем балахоне. Духов оказалось шестеро. С автоматами и гранатометом. Тут же валялись и три мотоцикла. Юра сначала хотел взять их в плен, для этого выпустили несколько очередей из пулемета не по ним, а по земле – рядом. Духи бегут под мост, отчаянно паля в нашу сторону из автоматов. Все стало ясно. Мы высаживаем своих десантников, встаем в круг с «двадцатьчетверками» и ведем огонь на поражение. Под мостом они не задерживаются и бегут по руслу речки. Мне в прицел «попадается» один. Ракетный залп в упор. Душмана подбрасывает на разрывах. Следующий заход. Что такое? Тела нет. Остальных духов тоже не видно. Начинаем обстреливать все подозрительные ямки и холмики. Наконец спецназовцы на земле обнаруживают их. Духи забрались в глубокую вымоину под берегом и оттуда отстреливаются. Спецназовцы машут нам руками в ту сторону. Резко наклоняю вертолет, с дальности 100–130 метров всаживаю туда четыре ракеты. Тут же получаю по кабине грязью. Из четырех взорвались только две, у двух просто не успели взвестись взрыватели. На этом у меня ракеты кончились. Хожу по кругу с остальными, мой борттехник Серега Костин продолжает в каждом заходе стрелять из пулемета. Наконец у пулемета срезает какую-то деталь в затворе, мы вообще перестаем стрелять и дальше летаем «для количества».
Через час после начала боеприпасы кончаются у всех. Наши спецназовцы не хотят рисковать, постреливают, бросили туда несколько гранат. Видимо, часть духов мы уничтожили, из вымоины продолжают вяло отстреливаться. У «двадцатьчетверок» начинает «поджимать» топливо (у них на 600 литров меньше нашего). Наумов командует посадку. Садимся. Спецназовцы грузят трофеи – гранатомет, выстрелы к нему, автомат китайского производства. Вражеская кровь на автомате выглядит на морозе как томатная паста. Все погрузились. Взлетаем. Идем на базу. Я испытываю досаду и неудовлетворенность собой и тем, что не всех духов убили. Четыре месяца в Афганистане полностью трансформировали мое отношение к противнику от живого любопытства до жгучей неприязни, можно сказать – ненависти. Я также точно знаю, что и мне пощады не будет. Если я попаду в плен, буду изрезан на детали со всевозможными унижениями. Когда мы меняли эскадрилью «александрийцев», я видел фотографии экипажа майора Артамина, по халатности командования попавшего в плен и зверски замученного.
Личное оружие летчика – автомат АКС-74У (укороченный) и пистолет. Обычно это ПМ. Сергей Захаров оставил мне ТТ 1943 года выпуска. Хороший пистолет. С моими стрелковыми навыками я попадал из него с 20 шагов в консервную банку. Я раздобыл к нему две пачки патронов по 75 шт. (большой дефицит). Автомат я брал с собой не всегда. Когда меня собьют, он мне мало поможет, если товарищи в самое ближайшее время меня не вытащат. Из этих же соображений на моем поясе в подсумке всегда была граната Ф-1. Для себя.
Не один я не испытывал человеколюбия к душманам. Наше командование нас всячески «охолаживает». Мы все знаем, что военная прокуратура «не дремлет». И если что – можно попасть под трибунал. В октябре 1984-го был интересный случай. Вечером на построении комэска строго спросил: «Кто сегодня летал в таком-то районе южнее Лашкаргаха?»
В ответ тишина. Снова вопрос. Тон еще строже. Наконец из строя выходят капитан Коваль и ведомый старший лейтенант Севастьянов. С кислыми лицами «разглядывают» свои ботинки. Комэска выдерживает паузу и говорит: «Молодцы! Метким огнем уничтожили у душманов склад ГСМ!» Мужики заулыбались – пронесло грозу.
Аналогичный случай произошел позже с капитаном Михаилом Шашковым. Во время работы со спецназом он выпустил ракетный залп (естественно, несанкционированный) по подозрительному холмику. Одна из ракет случайно попала в пещеру, где прятались духи и прикончила сразу 17 человек. Через некоторое время спецназовцы поинтересовались, наградили ли его. Миша только рукой махнул – хорошо, хоть к ответственности не тянут. Система бюрократической перестраховки здорово усложняла нам жизнь. Сглаживалось все это, как ни странно, самой войной – огромным объемом боевой работы, жарой, удаленностью Кандагара, а с весны 1985-го появился риск – душманы начали сбивать самолеты в аэродромных зонах – после взлета и на посадке. У нас весной неподалеку был сбит при наборе высоты АН-12 – «почтовик». Зимой был сбит Ил-76 при снижении в Кабуле. «Повезло», что он вез не народ, а книжный военторг. Погибло не двести человек, а только экипаж с сопровождающими. При этом душманы использовали не очень качественную китайскую ПЗРК (качественная попала бы в двигатель, и катастрофы бы не произошло). Ракета попала между двигателями в топливный бак. Взорвалась газовоздушная смесь (бак был почти пуст после полета). Отвалилось крыло… Все это сказалось на активности бюрократов проверяющих. Рисковать они не любят.
На побывку
После дождей выглянуло солнце. Исчезла пыльная мгла. По утрам температура -1–0 С. Воздух прозрачен. Видимость «миллион на миллион». Отчетливо видно далекие хребты. Идем на вылет, ежась от холода. Неподалеку афганские мальчишки шлепают босиком по бетону. Глядя на них, еще холоднее.
Летим сопровождать Ми-6. Сегодня они идут за грузом через Шинданд, Герат на Турагунди. Турагунди – Советская база по другую сторону «забора» от Кушки. При подлете к Турагунди минут 10 идем вдоль госграницы СССР. Невольно открываю блистер – в кабине гуляет сквознячок. Ветер с севера – из Советского Союза. Слышим по радио голос Наумова: «Что? Пахнет Союзом?» За четыре месяца мы все-таки соскучились по Родине. Физически ощущаешь эти восемьсот километров от Кандагара до родной страны.
Числа 10 января вызвали к командиру полка. Предстоит перегнать большую группу Ми-24 в Каган для передачи в капремонт. Мы с Юрой погоним сзади пару Ми-8. Он – латаную-перелатаную «эмтэшку», я – «тэшку» в отличном состоянии. Закончив инструктаж, командир полка ехидно спросил меня: «Ну что? Не смеешься больше?»
После перегона нам разрешают по две недели профилактория. Отличный профилакторий Дурмень под Ташкентом. Гостиничный комплекс, везде ковры, отличная кормежка, виноград прямо на аллее… Но редко кто из летчиков задержался там дольше, чем на ночь. Все торопились домой – к семьям.
Отдохнуть до конца не удалось – попал в хирургию с аппендицитом. Удалили. Это был уже второй приступ. Первый случился в октябре в Кандагаре, на дежурстве ПСО. Только меня прихватило – нас подняли в воздух: одному из наших влепили из ДШК пулю прямо в поддон главного редуктора. Они летали в районе первого батальона и сразу сели. Мы примчались, немножко полетали, потом сели на площадку в первом батальоне. Пока летали, еще было терпимо, на земле снова скрутило. Но, хочешь не хочешь, улетать домой пришлось. Площадка пыльная – сантиметров десять пудры. Только ввожу коррекцию (обороты винта на режим полетного малого газа) – весь обзор исчезает в пыли – за стеклом плотная стена. Растерянно спрашиваю у Наумова по радио: «Что делать?» Ведущий коротко объясняет: «Зарули в начало площадки, убери обороты, осядет пыль, запомни курс взлета, вводи обороты; шаг 5-7 и беги по-самолетному. Как только кабина из пыли высунется – отрывайся и уходи». Вот и все методическое занятие.
Все так и вышло. Взлетел. Набрали высоту – снова резкая боль в животе, круги в глазах – отдал управление Анвару. Перед посадкой забрал, сел, а вот выводили из вертолета уже под руки. Потом санчасть, ведро воды с марганцовкой, но-шпа – к вечеру оклемался (все свалили на рыбные консервы). Дома оказалось сложнее.
Интересна судьба подбитого вертолета. Бронетранспортером его притащили на площадку первого батальона. Что с ним делать дальше? По нормальному – надо было менять на нем главный редуктор, все-таки внутрь попала пуля калибра 12,7 мм – 49 грамм весом, со стальным сердечником. «Потроха» редуктора состоят из больших и малых шестеренок, разрушение любой из них могло привести к заклиниванию редуктора и остановке несущего винта в воздухе. Это «кранты».
Командир полка принимает решение: забить в пулевое отверстие деревянный чоп, залить масло в редуктор и лететь (!). Сам при этом садится в командирское кресло, инженера нашего Горовенко – в грузовую кабину (видимо, в виде консультанта). Полетели. Причем на ночь глядя. Лететь сорок минут. Набрали высоту, через пять минут вылетел чопик и выбило все масло из редуктора. Так и летели полчаса на редукторе без масла, с пулей внутри. В потемках. Хвала Господу Богу и качеству советской авиатехники – все сошло с рук благополучно. Но раз на раз не приходится. Через три года у нас на глазах у ребят разрушился подшипник в главном редукторе. Погибли все. Об этом потом.
При выписке из больницы главврач сам предложил мне больничный на месяц (видимо, уважал «афганцев»). Я был молод и глуп и отказался (видимо, решил, что наши без меня не победят).
Прихватив несколько бутылок водки и кусок копченого домашнего сала (больше не мог поднять), я распрощался с семьей и отбыл в Ташкент на «пересылку».
Переночевали мы как короли в профилактории «Дурмень». Праздничный ужин с толстолобиком, местными закусками и дешевой советской водкой.
Утром прошли таможню и – «пожалте» в трюм Ан-12. Вечером уже сидели в своей комнате в Кандагаре – как и не уезжали.
Где-то в десятом часу вечера в комнату заглянул озабоченный майор Коряковский (зам. командира эскадрильи) и сообщил, что только что потеряна связь с истребителем Су-17, улетевшим на свободную охоту. Душманы ездили ночью через пустыню со включенными фарами. Вертолет они в состоянии были услышать и выключить фары. А истребитель-бомбардировщик они слышали в основном «посмертно», то есть когда бомбы, сброшенные на них, уже взрывались. В данном случае летчик Су-17 допустил ошибку с высотой и «размазался» о скалы.
Утром мои товарищи улетели на поиск, а я потопал в госпиталь разбираться насчет аппендицита. Пока нашел хирурга, успел разобраться в своих «чувствах» относительно дежурства во внутренних нарядах (кто не летал, тот дежурил, очень мне это не глянулось). Хирург оказался совсем не любопытен. Смотреть не стал. Спросил: «Чего ты хочешь?» «Летать», – говорю. «Валяй», – говорит, – и подписал бумажку, что я здоров.
Истребителя обнаружили к обеду пилоты Ан-30. Самолет «раздеталировался» на площади в 200х500 м. От летчика нашли кусок кожи с головы с рыжими волосами и кусок грудной клетки с лопаткой компрессора. Утешает одно – умер он мгновенно.
Пока мы были в отпуске, и наша эскадрилья понесла потери – погиб экипаж Андрея Кавыршина. Они погибли 30 января. Шли замыкающими группы на Кабул. Где-то на середине маршрута перестали докладывать (замыкающий всегда докладывал о состоянии). Когда хватились – позади было только небо. Их искали несколько часов. Тайну своей гибели они унесли с собой. Можно только заключить, что они пытались снизиться и сесть, но перед землей вертолет взорвался. Борттехник Витя Теселкин упирался ногами в приборные доски, был выброшен из кабины. Ноги вывернуты за спину, на лице гримаса муки.
Когда их нашли – четверо духов-мародеров пытались раздеть Теселкина и Максимова (командир был зажат в оторвавшейся пилотской кабине). Духи были расстреляны с воздуха.
Весна, течет гидросистема
В феврале в Кандагаре уже весна – цветут цветы в степи, расцветает пустыня, розовым дымком окутаны фисташковые деревья.
В нашей работе все по-прежнему – обеспечение бомбоштурмовых ударов ИБА, эвакуация убитых-раненых. Особенно часто – практически каждый день – мы летали по этим делам на элеватор. Была такая узость с запада на въезде в Кандагар. Шоссе в этом месте представляло «живописное» зрелище. В обе стороны от дороги – черная обгоревшая земля, под откосами валяются сгоревшие КамАЗы – наливники. Через 200–300 м на обочинах стоят танки, горы стреляных гильз. Неподалеку «снесенные» до уровня метра дувалы кишлаков. Танки неторопливо бьют и бьют по этим дувалам. В эти дни произошел интересный случай – спасли экипаж Володи Севостьянова. Пара Коваля набирала над точкой (над аэродромом) 4 500 м по стандарту, чтобы идти в район удара. Летчики с Су-17 шли к самолетам. Один из них, задрав голову, посмотрел вверх, на вертолеты. И заметил красный шлейф за ведомым. Парень сориентировался мгновенно. Бегом добежал до своего самолета и сообщил по радио Ковалю и Севостьянову. Красным цветом на вертолетах и самолетах окрашена только одна жидкость – гидросмесь АМГ-10 в гидросистеме управления, а шлейф потому, что под давлением до 65 кг/см2. Володя успел снизиться и сесть на ВПП, а вот срулить уже смеси не хватило – стаскивали на водиле.
Поздно вечером Севостьянов и его штурман Леша Шушарин с сосредоточенными лицами несли спасителя домой практически «никакого»…
Продолжение следует...
Автор: Вячеслав Емшанов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.