Вячеслав Емшанов – мой однополчанин. Вернее, это я – его однополчанин, потому что пришел в 398-й отдельный вертолетный полк осенью 1985 года лейтенантом-двухгодичником сразу по окончании авиационного института. А через месяц в полк вернулся из своей первой афганской командировки в Кандагар капитан Емшанов – кадровый офицер, военный летчик, командир военно-транспортного вертолета Ми-8. Через год я ушел в свой Афганистан – в Шинданд, а капитан Емшанов отправился в Чернобыль, но сразу после чернобыльской командировки снова прибыл на ту войну, теперь в Джелалабад. «Афганцы» знают, что такое Кандагар и Джелалабад, – какое там было пекло, и в климатическом, и в военном смыслах. И в то же время это была ежедневная тяжелая работа. Спустя годы, уже выйдя в отставку, майор Емшанов напишет об этой работе просто, без пафоса, в лучших традициях военной мемуарной прозы.
К 30-летию со дня вывода Ограниченного контингента советских войск из Афганистана наш журнал публикует, пусть и в сокращении, эти записки военного вертолетчика, – и я не могу пожелать читателям приятного чтения, потому что автор этих записок покажет вам настоящую войну.
Игорь Фролов, старший лейтенант запаса, борттехник, воздушный стрелок вертолета Ми-8 (1985–1987 гг.)
2019 г.
Военная эстафета
В конце февраля 1984 года в наш 398-й вертолетный полк, расквартированный в поселке Магдагачи Амурской области, привезли «эстафетные палочки». Так называлась программа подготовки и замены в Афганистане летного состава – «Эстафета». На этот раз требовалась эскадрилья Ми-8 количеством в 22 экипажа. Начали утрясать списки. Основу составила наша 1-я вертолетная эскадрилья во главе с подполковником Устиновым Сергеем Афанасьевичем. Как всегда, кто-то заболел, кто-то не смог, кого-то не успели ввести в строй, так что не обошлось без участия летчиков 2-й эскадрильи (уже воевавших в Афгане). Март – апрель прошел в полетах. Нас – молодых пилотов – ускоренно «подтягивали» до уровня готовности к боевым действиям днем в сложных метеоусловиях и ночью – в простых, одиночно и в составе пар. В мае всех отправили в отпуск. Собрались все к началу июля. Нас расписали по экипажам, парам, звеньям. Я был назначен ведомым к капитану Юрию Михайловичу Наумову, в звено к капитану Александру Николаевичу Шипунову. Числа десятого июля мы погрузились в самолет и полетели переучиваться всей эскадрильей в г. Торжок на новую боевую технику – Ми-8МТ. Две недели теории, по часу дали подлетнуть. Кабина совсем другая, новая электроарматура, новое оружие, новый высотомер, ДИСС-15 (Доплеровский измеритель скорости, сноса), хвостовой винт тянущий. Машина значительно мощнее, приемистость (время выхода двигателей с режима полетного малого газа на взлетный) с 15 сек. на Ми-8МТ уменьшили до 9 сек. Только некоторое впечатление дубоватости ручки управления (видимо, жестковатые загрузочные пружины).
Вернулись из Торжка в Магдагачи. Короткие сборы на войну, и пятнадцатого августа весь полк построили на полосе, вынесли знамя. Было уже прохладно, по утрам +4. Все были в кителях. Командир полка пожелал боевых успехов и «живыми и здоровыми вернуться на родную Магдагачинскую землю».
Мелькнула под крылом Амурская область. Ил-76 везет нас в Узбекистан. К вечеру следующего дня сели на аэродроме Ханабад г. Карши. Сухой зной. +40 С. С крыльев капает конденсат. В воздухе висит пыльная дымка. День кажется желтоватым. Ночевка в казарме, на полу. Ночь душная. Аппетит пропал.
Утром нас перевезли вертолетами на аэродром Каган (пригород Бухары). Разместили кого-где. Я дня три прожил в учебном классе среди наглядных пособий гидро-, противопожарных, топливных и других систем. Здесь нам прочитали множество лекций о районе будущего пребывания, дали сделать несколько полетов – на горную площадку, в зону и т.п. Только я ничегошеньки не понял. Инструктор с местного полка вцепился в управление с прикриком «давай-давай, время, план». Только я собирался что-нибудь сделать сам – вертолет или уже валился вниз, или лежал в глубоком вираже (это инструктор гнал программу). Ребят поспрашивал – у всех так. Решили – ладно, на месте как-нибудь сориентируемся.
В Бухаре встретили День авиации. Хочешь – не хочешь, выходной. Поехали, посмотрели старый город, медресе, крепость. Ничего особенного. Та же жара, пыльная глина, орудия пыток – не восхищает.
Через неделю после Бухары перевезли в Чирчик показать нам горный полигон. Красивый город Чирчик – везде зелень, арыки, прохлада. Полигон не помню. Поднялись куда-то под облака, вышли на боевой курс. Инструктор кричит: «Видишь?» Я – «Нет!», – «Видишь?» – «Нет!» – «Стреляй быстрей, сейчас проскочим!» Стрельнул. Куда улетела, не видел. Ладно, и с этим придется «на месте».
27 августа поднялись в 4.00, быстренько поели, собрались и поехали в Тузель проходить таможню и грузиться в самолет. Закрылась рампа – прощай, Родина!
Через два часа наш Ил-76 начал снижение в Кандагаре. Наконец – тишина. Открывают рампу. В лица дохнуло, как из духовки. Нас встречают, аж подпрыгивая от счастья, ребята, которых мы меняем. Среди встречающих наши магдагачинцы – Серега Захаров, Толя Гуртов, маленький, черный, как чертенок, Саня Томах, Вячеслав Чадаев… Приехал и командир полка полковник Горшков Вадим Григорьевич. Среднего роста, с копной сильно седых волос, с властным голосом и жестом, он произвел впечатление… Кратко обрисовал нам ситуацию. Мол, сейчас полк участвует в очередной операции, все расскажем и научим, а пока – устраивайтесь.
Место работы
280-й отдельный вертолетный полк с первых дней войны – в Афгане. С января 1980 года. 4 эскадрильи. Первые две Ми-6 (контейнеры), третья (наша) Ми-8 (пчелы), четвертая Ми-24 (шмели). Кроме того, вместе с нами базировались две-три эскадрильи ударных самолетов. Сначала это были Миг-23 (грифы) и Су-17 (стрижи) – истребители-бомбардировщики. После добавились еще и Су-25 (грачи) штурмовики.
Аэродром был хорош. ВПП (взлетно-посадочная полоса) – 80х3300 м, асфальтно-битумная, очень ровная, с широкими рулежками, сточными канавами – американцы сделали на совесть.
Наш городок находился километрах в 2-3 от летного поля и стоянок. Кроме нашего городка, были городок мотострелковой бригады, госпиталь, гауптвахта, прокуратура, банк, виллы афганских советников, авиационный афганский полк. Оба военных городка огорожены «колючкой» и охранялись, аэродром – тоже. Кроме того, все это было заключено в один огромный круг обороны с электрозащитой, минными полями и через 200-300 метров блокпостами. Изнутри авиабаза прикрывалась артиллерийскими батареями и батареями залпового огня «Град» и «Ураган». Ну а защита сверху ложилась на авиацию, на «пчел» и «шмелей».
В сам город Кандагар мы никогда не ездили, кстати, он находился в 25-30 км к западу от нас, за горушками. О его красотах сказать ничего не могу. Знаю только, что основан он был, как и Кабул и Герат, еще Александром Македонским. Город делит надвое горная гряда. Через город течет река Аргандаб, сливаясь ниже с речкой Дари. Для реки Аргандаб в скале пробит туннель. Речки эти питают всю окрестную зелень – виноградники, поля, деревья, окраинную кишлачную зону. Зона эта и есть так называемая «Кандагарская зеленка». Именно там, в кишлаках Талукан, Зангабад и др., душманы скапливали оружие, переправленное через пустыню, готовили кадры и упорно нам сопротивлялись.
Кстати, о пустыне. К югу от Кандагара шириной километров 150-180 и глубиной 200 км и далее в Пакистан уходит пустыня Регистан – огромное красное песчаное море. Высота барханов достигает 10-этажного дома и выше.
Это тоже поле нашей деятельности, причем активной. Границы между Афганистаном и Пакистаном в пустыне существуют лишь на картах. Душманы наладили снабжение через пустыню с помощью караванов и на машинах. Основная «лошадка» – иранский «Симург». Легковая кабина на два-три человека, сзади кузов на 1,5-2 тонны, высокий клиренс и большие, как у Джипа, колеса. За сиденьем водителя устанавливался бак для увеличения дальности, а в кузове – обычно пулемет ДШК (Дегтярев-Шпагин крупнокалиберный – 12,7 мм) на треноге.
Большей части машин удавалось за ночь проскочить пустыню, но находились «торопливые» с вечера и «опаздывающие» с утра – эти в основном и были нашей «добычей». По всей пустыне валялись сгоревшие машины.
Ежедневно наша ударная авиация наносила 2, 3, 4 бомбо-штурмовых удара по бандформированиям, расположенным до 250 км от Кандагара – как на равнине, так и в горах. На нас (нашу эскадрилью) возлагалась задача по ПСО – поисково-спасательное обеспечение этих ударов и фотографирование результатов. Пара вертолетов обычно вылетала за час, час + 20 минут до назначенного времени удара. Если ставилась задача, ведущий подсаживался к нашим агентурщикам, брали на борт предателя с переводчиком. Предатель показывал пальчиком – какой дом бомбить, штурман сбрасывал САБ (светящаяся авиабомба) без парашютов. САБ горел на земле белым дымным факелом. Через минуту после сброса САБ пара вертолетов уже была в 3-5 км в стороне, а на факел САБа истребители-бомбардировщики валили бомбы. Минут через 10-15, если все целы, ведомый с большим фотоаппаратом на створках шел и снимал результаты удара. Ну а если кого-нибудь из истребителей сбивали – обязанностью пары Ми-8 было вытащить сбитый экипаж. Слава Богу, это случалось не часто.
Кроме того, круглосуточно на аэродроме дежурила пара Ми-8 – поисково-спасательное обеспечение и звено Ми-24 – как средство немедленной огневой поддержки. Рядом с модулем дежурных сил зачем-то постоянно дежурил танк Т-62 с экипажем.
Все это и многое другое мы быстренько изучили, пока меняли ребят. Через 5 или 6 дней они погрузились в самолет и отбыли домой. А мы остались выполнять задачи и жить в Афганистане.
О людях и о жизни
Быт был скромен, но функционален. Жили мы в фанерных модулях, привезенных из Союза. В комнатах по 4–6 человек. В нашей жило 6 человек. Две двухъярусные койки и две «одиночки». На окнах, на дверях – трофейные занавески. Антресоли для чемоданов, шкафчики для посуды, канцелярский стол, пара тумбочек, четыре стула. На полу в нашей комнате лежал линолеум. Основной источник жизни был, конечно же, кондиционер БК-1500. Мы его регулярно чистили, и он нас ни разу не подвел. Когда на улице было +47 С, в комнате было как в погребе (+19 С). Кто понимает – оценит, как приятно было «проболтавшись» целый день на жаре, уснуть ночью под одеялом.
Старший летчик (мой ведущий) капитан Наумов Юрий Михайлович носил кличку «Дед», хотя было ему тогда 29 лет. Был он 182 см роста, очень сильный (кандидат в мастера спорта по классической борьбе и по боксу). Характер он имел жесткий и спросить умел и с себя, и с подчиненных, но при этом был лишен высокомерия и барства. Юра отлично рисовал. В комнате он сразу красиво оформил график дежурства и уборки помещения – против каждой фамилии шел длинный ряд разделенных по диагонали клеток. Здесь же висел красный карандаш. Юра тут же взял тряпку и вымыл пол в комнате, а потом закрасил первый треугольничек. Доступно и демократично – все будут видеть, у кого меньше треугольничков, того и очередь. При этом Юра изрек известную с детства истину – «Чистота – залог здоровья». И ведь в комнате никто не заболел желтухой. На столе у нас никогда не валялась грязная посуда. Даже после нечастых пирушек, когда еще лень вставать, еще идет разговор, Юра первый вставал и молча начинал убираться. Тут уж рассиживаться было неудобно. В комнате всегда было сто грамм водки для гостей, кусок сала, консервы и сухари. Все праздники в комнате отмечались семейно.
Юра не был весельчаком, много не говорил, не любил пустозвонства, взгляд его был тяжелым, некоторые его побаивались. К 1984 году Наумов уже имел за плечами год работы в Кабуле ведомым у Сурцукова (ныне генерал-лейтенант авиации) и орден «Красной Звезды». Летал Наумов осмотрительно, но перед инструкциями не преклонялся, перешагивал через них при необходимости, не задумываясь, о ведомом он всегда заботился, особенно пока я не освоился. Но по мелочам не опекал.
Подполковник Наумов погиб через 15 лет, в 1999 году, во «вторую Чеченскую», будучи уже Героем России и кавалером пяти боевых орденов. Сгорел в вертолете после посадки в Ботлихском районе Дагестана – в вертолет влетел ПТУР (противотанковый управляемый снаряд).
Летчик-штурман Наумова – старший лейтенант Олег Тараненко, симпатичный, улыбчивый украинец, неконфликтный товарищ и грамотный штурман.
Мой летчик-штурман – лейтенант Анвар Сибагатулин, высокий, худой, желтолицый татарин с Термеза. Анвар отлично знал узбекский язык и временами был у нас за переводчика. Наша с ним подготовка оставляла желать лучшего, и мы оба учились. Взаимопонимание в экипаже тоже пришло не сразу, но через определенное время мы «притерлись» друг к другу и работали весьма слаженно.
Кроме нас четверых, в комнате жили два бортовых техника. Прапорщик Игорь Тугаринов – рыжий детина, родом из Белоруссии, Игорь отличался безалаберностью в быту, больше всех подвергался критике Наумова. Эксплуатировать Игорю досталось вертолет № 05. Этот вертолет имел собственную историю.
Когда экипаж в составе Хозяинова, Мельникова и Карпюка начал запускать двигатель на площадке где-то в горах – в лебедку прямо над входной дверью попал снаряд из безоткатки. Командира Василия Хозяинова слегка царапнуло сверху по черепу, борттехник Тарас Карпюк в это время пятился задом из пилотской кабины и ему осколки попали в ягодицы. Досадное вышло ранение – ни себе посмотреть, ни людям показать. Дыра в фюзеляже была 50х50 см. Усилиями техников все электрожгуты спаяли, на пробоину наложили огромную заплату. Вертолет благополучно пролетал с нами весь год и погиб уже при наших заменщиках.
Шестой житель комнаты – старший лейтенант Володя Бойко, невысокий брюнет с ворчливым характером и «детским» размером фуражки – 53. По штатному расписанию он числился у меня в экипаже, но с ним мне в Афгане летать не пришлось. Дело в том, что вертолеты в эскадрилье были разные – процентов 60 были старые, изношенные Ми-8Т (или «тэшки») и 40 % были относительно новые Ми-8МТ (или «эмтэшки»). Поскольку ведущий обычно сам садился на ограниченные, пыльные площадки, чтобы забрать раненого, высадить начальство, и вообще он выполнял основную работу, то обычно летал на «эмтэшке», ведомому давали что оставалось, ну и с учетом выполняемой задачи, конечно. Чаще всего это была «тэшка». Хотя у Виктора Теселкина, например, (борттехника) б № 39, была отличная, сильная, мягкая в управлении «тэшка».
В сентябре нам пригнали четыре новых – еще краска не просохла – «эмтэшек». С протектированными и заполненными пенополиуретановыми кубиками (заполнитель, предотвращающий взрыв бака и повышающий живучесть вертолета) баками. Володю Бойко назначили на б № 56. Если нам в пару назначали этот вертолет, то на нем летал ведущий.
Еще о быте. В каждой эскадрилье была построена своя баня. У нас была баня с бассейном, парилкой, душевой и прачечной. Специально выделены были прапорщик и два солдата обслуживать баню. Два раза в неделю, по средам и субботам, работала парная. Топилась баня керосином (на это мы не жалели). Температура была в парной 140–150 С. Чтобы сесть на полок, с собой брали специальные сидения из слоеной фанеры. Веники были эвкалиптовые – этого добра у нас много росло под окнами модуля. Душевая работала каждый день. То есть вечером смыть с себя грязь и пот имел возможность каждый. Но парная была у нас вроде праздников и выходных. И если мы мотались по Афгану с ночевками на чужих аэродромах, к парной всеми правдами и неправдами стремились попасть домой.
Через несколько дней после нашего прилета все задачи стали полностью «наши». Надо было работать. Командир звена Шипунов Александр Николаевич слетал со мной на правом сиденье в Калат. После полета еще уточнил: «Справишься?» И дал добро на самостоятельную работу. Несколько слов о Шипунове. Своего рода, Александр Николаевич был один у нас такой. Практически непьющий, педантично исполняющий все приказы и наставления. Шипунов никогда не загорал, шляпу-панаму носил с шиком, как мушкетер. К своим обязанностям относился добросовестно, я бы сказал – ответственно и мог замучить до невозможности, очень вежливо требуя какую-нибудь запись в тетрадке. Летчиком Шипунов был опытным и отважным. В 1982-м во время высадки десанта в Панджшерском ущелье в кабине у Шипунова взорвалось три зенитных снаряда, он получил более 70 (!) осколков, кровь с лица брызнула на приборную доску. Недрогнувшей рукой Шипунов привел вертолет на аэродром. И в дальнейшем, в сложной и опасной обстановке Александр Николаевич действовал исключительно мужественно.
Ведомым у Шипунова был пензенский татарин Мигдят Рустямович Матурин. Он был похож на абрека. Худой, жилистый, с большой лысеющей шишковатой головой. Крючковатый нос и пронзительные голубые глаза. К этому можно добавить Митькину манеру гортанно говорить, и образ «свирепого кавказца» готов. На самом деле Митька (как мы его ласково звали) был добрейшей души человек и всеобщий любимец.
Первые боевые
В начале сентября мы парой заступили дежурить в ПСО на аэродроме. В первую же ночь в 2.00 нас подняли на «первый батальон» за раненым. Первый батальон нашей мотострелковой бригады располагался по другую сторону (к западу) от Кандагара в степи. Вертолетная площадка там была маленькая – 70х70 м.
После взлета я отстал от ведущего. И машина была слабее, и ориентироваться пришлось непривычно – три строевых огонька сверху на хвостовой балке у ведущего (летали мы полностью без огней). Догнал ведущего только над площадкой первого батальона. Юра уже забрал раненого и взлетал. На этот раз я постарался не отстать и держался рядом до самого аэродрома. На аэродроме снова конфуз – упустил контроль над скоростью. После ближнего привода выяснилось, что скорость около 200 км/ч. Благо, мы были без огней, и никто не видел, как я «загнул» вираж над торцом полосы, чтоб плавно загасить скорость. Моих красных от стыда щек тоже никто не видел.
Днем также выяснилось, что у меня не очень со взлетами и посадками по-самолетному. Хорошо, что взлетная полоса была 80 м шириной – первые посадки получались слегка «по диагонали».
Примерно в эти же дни состоялась наша первая встреча с противником. Был такой вид боевых действий – в течение дня парой, под прикрытием пары Ми-24, погрузив по десять спецназовцев, мы носились на высоте 10–15 метров по путям вероятного движения душманских караванов или автомашин. В тот вечер мы ушли далеко на юг в пустыню – к пакистанской границе. В воздухе висела густая пыльная мгла. Видимость всего 1,5–2 км. На душманскую машину мы выскочили неожиданно. Я увидел, как от ведущего вертолета пошла в сторону машины пулеметная трасса. Но, видимо, Вася Голец (борттехник ведущего) торопился – в машину не попал. Юра сразу же отвернул в сторону, давая возможность стрелять мне и «двадцатьчетверкам». От волнения я, не проверив прицела и не предупредив экипаж, быстренько поймал машину в прицел и надавил на кнопку пуска ракет – вылетело их 32 штуки. Ну и, конечно, мимо. Дело в том, что днем мы летали на высотах 4,5 км и пытались стрелять с пикирования. На прицеле так и осталось стоять 80 тысячных. На предельно малых высотах же следует ставить 40 тысячных – практически стрельба прямой наводкой. Я этого не учел, и все мои ракеты образовали длинную «аллею» разрывов далеко с перелетом. Мало того, сидевший за пулеметом Витя Теселкин о чем-то задумался, а от моего залпа испуганно подпрыгнул и не успел ни прицелиться, ни пострелять. Я тут же отвернул вправо, вслед за ведущим. С любопытством высунув голову из-за бронеплиты, смотрел, как духи (на местном жаргоне так называли душманов) бегут от машины и головой вперед прыгают в песок. А вокруг них густо вскидываются фонтаны – шедшая в прикрытии «двадцатьчетверка» бьет из крупнокалиберного скорострельного пулемета. Пристроился к ведущему. Успели сделать несколько виражей, пока Ми-24 перемешивали духов с песком. Никакой вражды к противнику я тогда не испытывал.
Несколько раз слетали на обеспечение бомбо-штурмовых ударов истребителей. Набираем высоту, занимаю дистанцию 300*200 (обычно в правом пеленге – строй уступом вправо) и настраиваюсь на долгий (потому что скорость 150–160 км) однообразный полет. Будто висишь в воздухе, внизу голые, безлесые горы, изрезанные оврагами, такие же пустые долины – лунный пейзаж.
Первые трудности, первые радости
Режим работы в эскадрилье был поставлен, на мой взгляд, очень разумно. В 18.00 на общем построении всей эскадрильи ставилась задача парам на завтра. Например: паре Огородникова – обеспечение БШУ, паре Асташкина – перевозка в Лашкаргах, паре Гула – дежурство в ПСО на аэродроме, паре Наумова – по вызову, паре Коваля – выходной. Отдыхающих никто не трогал – можешь хоть с утра водку начать пить – твое дело, только по городку не бегай, не «светись».
Мы обычно использовали выходной с утра на постирушки, пока белье сохнет – позагорать, потом обед и спать, спать. Обычно рабочий день начинался с 4.00 утра. До двенадцати «успевали» налетать 4–6 часов. Все время ходили невыспавшиеся.
Наши техники с утра грузились в ЗИЛок и на весь день на аэродром. С утра, как рабочие муравьи, они возились на стоянке. Зарядить, заправить, обслужить прилетающие вертолеты, плановые и внеплановые замены агрегатов, и все это при +47 С. Для иллюстрации – бригада из нескольких человек за одну ночь произвела замену двух двигателей и главного редуктора на вертолете. Утром этот вертолет облетали, после обеда – на задание. Дома – в Союзе – подобную замену производили за три недели.
Руководил инженерно-авиационной службой (ИАС) в эскадрилье капитан Горовенко Владимир Васильевич. Невысокого роста, интеллигентной внешности – в очках, которые вечно запотевали и он их вечно протирал. Горовенко носился по стоянке как заводной. Жена передавала ему из дома запасные ботинки – за два месяца он изнашивал обувь до дыр.
В плане физической работы больше всего доставалось группе вооружения (или, как мы их звали, «агрессорам»). Во главе стоял старший лейтенант Владимир Соловьев. У него работали высокие парни – литовцы. По-моему, среди солдат у нас только их наградили боевыми медалями. После каждого вылета на каждый вертолет порой приходилось по восемь ящиков снарядов С-5, нужно было подвесить бомбы, принести несколько коробок с пулеметными лентами, зарядить кассеты с тепловыми ловушками. Кроме того, на них лежало обслуживание всего этого бортового оружия – чистка, смазка, ремонт. В общем, чтобы мы могли летать, выполнять боевые задачи, на нас работал огромный коллектив. Я не говорю о том, что все: бомбы, топливо, продукты – доставлялось в Кандагар автоколоннами, тяжким трудом, порой ценой человеческих жизней.
17 сентября мы обеспечивали удары истребителей. Под вечер удар был на западе, в районе Гиришка, по кишлакам в долине реки Гильменд. Мне для чего-то подвесили две ОФАБ-100 (стокилограммовые фугаски). После бомбежки истребителей мы тоже зашли на цель. Анвар долго смотрел в бомбоприцел, потом нажал «сброс». Я выглянул в блистер – бомба висит на месте, а вот блока с ракетами как не бывало. В чем причина – было неясно – выключили оружие и повезли бомбы домой (потом, конечно, разобрались – штурман просто перепутал на табло варианты).
Сергей Афанасьевич предложил мне назавтра отдохнуть, не летать (видимо, докладывал я слишком эмоционально).
На другой день все мои улетели, даже Анвар. Лежу на кровати. Заходит комсорг – старший лейтенант Владимир Онищенко. «Иди, – говорит, – в клубной палатке сейчас комсомольский актив полка будет, а наших никого – все разлетелись». Пришел, сел на скамейку, Володя рядом. «Иди, – говорит, – я тебя в президиум записал, посиди». Сел в президиуме, скучаю, жду, когда все это кончится. Рядом оказался комсорг полка. «Слушай, – говорит, – зачти проект постановления. Только он бывший в употреблении, тут читай, тут не читай…»
Дошла очередь до зачтения проекта постановления. Начал читать и вдруг на середине изнутри меня попер хохот. Причину понять трудно, то ли по ассоциации с известной репризой Хазанова, то ли еще чего, не знаю, но смех из меня так и лезет. Давился я, давился и, не дочитав полстраницы, в голос «заржал». В палатке тишина. Поднялся начальник ТЭЧ, майор. «Что, – спрашивает, – вы там нашли смешного, товарищ старший лейтенант?» Что тут скажешь? Что-то пролепетал. Вдруг звериный рык командира полка:
– Это чей?
Комэска встает:
– Мой.
– Он у тебя кто?
– Командир вертолета…
– Снять его с должности к такой-то матери!
Собрание закрыли, со мной разговаривать не стали. Первые пятнадцать минут я по инерции еще улыбался, потом стало не до смеха.
От полетов отстранили. Очень переживал. Два дня лежал лицом к стенке. Ну что за невезуха! Попасть на войну и слететь с должности за смех на комсомольском собрании! Все не как у людей!
Выручил Юра Наумов. Достал водку и говорит – хлебни, легче станет. Начали с водки, потом в ход пошла брага, потом мне было так худо… На третий день действительно полегчало. «Куда, – думаю, – война от меня денется. Найдут, наверное, и мне применение». Стал ходить в наряды – дежурным по полку, начальником патруля, дежурным по эскадрилье.
В конце сентября началась крупная операция в Панджшерском ущелье. Большая группа Ми-8 и Ми-24 с нашего полка во главе с командиром улетела туда воевать. Улетел и комэска. Хожу, жду решения своей судьбы. А тут мама прислала радиограмму. 1 октября у меня родился сын. Достал 4 бутылки водки – обмыли.
Через две недели все вернулись. Слава Богу, без потерь. Хожу за Устиновым. Наконец комэска пообещал поговорить с командиром. На построении вечером прозвучало: «Пара Наумов-Емшанов утром с Ми-6 на Шинданд». Чуть не прыгал от счастья.
Продолжение следует...
Автор: Вячеслав Емшанов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.