- Дядь Матвей! Тёть Варь! Там Зинку вашу на полуторке привезли! Идите, помогите… – прибежала в дом Северьяновых взволнованная соседская девочка, Маша.
- Ой, батюшки мои! – закрыла рот рукой Варвара и повалилась на лавку в кухне. – На полуторке? Что с нашей дочкой, Машка? Неужто…
- Да нет, тёть Варь, жива она, жива! Хворая только совсем, кашляет так, что задыхается. Пару шагов сделает и стоит – отдышаться не может.
- Ничего, баньку ей натопим – вмиг вся хворь выйдет, - суетился Матвей, накидывая тулуп.
- Пойдём, Машка, скорее.
- Ты куда, Матвеюшка, с непокрытой головой? На дворе мороз трескучий, - подскочила к мужу Варвара. – Ушанка-то твоя где?
- А-а, уж не знаю, куда я её закинул, некогда искать. Зинке помочь надо… - гремя костылём по крылечку, Матвей вышел из дома вслед за соседской девчонкой. – Веди, Машка! Где там Зинка наша?
- Там она, - махнула рукой в сторону Маша, - ей ещё целую улицу пройти нужно, дядь Матвей.
Матвей, тяжело опираясь на костыль, вышел со двора на улицу и посмотрел вправо, куда указывала Маша. Улица была абсолютно пустынной, лишь вдалеке угадывалась невысокая фигурка в солдатской шинели, волочащая по сугробам вещмешок.
Матвей продирался по плохо притоптанному снегу настолько быстро, насколько мог. Он даже хотел отбросить костыль, ему казалось, что без костыля он будет двигаться гораздо быстрее.
- Доченька, Зинка! – простонал Матвей, когда до неё оставалось метров тридцать. Зина стояла на месте и не могла откашляться. – Сейчас, родная, сейчас я тебе помогу! – крикнул отец.
Зина встрепенулась. Только сейчас она, сквозь морозную дымку, поняла, что навстречу ей идёт отец.
«Папка, папенька!» - хотела крикнуть Зина, но только сильнее закашлялась.
- Ох, что ж это делается-то… - бормотал Матвей себе под нос. – Сильная хворь-то. Баньку надо! Баньку! Только за один раз такую хворь не выгонишь.
Наконец, Матвей добрался до Зины, отбросил свой костыль в сторону и заключил дочку в объятия. Зина упала к отцу на плечо, жуткий кашель перемешивался с рыданиями. Она хотела поздороваться с отцом, но из горла доносился лишь хрип.
А Варвара тем временем нетерпеливо вглядывалась в заиндевелое окно, пытаясь как можно скорее убедиться в том, что Машка не наврала (а за ней такое водилось), и приехала действительно Зина.
Наконец, в калитку вошла Зина, в шинели, которая на несколько размеров была ей велика и шапке-ушанке со звёздочкой. Мать не сразу признала свою дочь.
- Ма-ма! – ступила на порог Зина.
- Ох, доченька! А я уж думаю – ты ли это? – кинулась Варвара к дочери, хотела крепко прижать к себе, но тут же отпрянула. – Ты тяжёлая что ли, Зинка?
В тёплой избе кашель Зины немного стих, она стояла молча, опустив глаза в пол.
- Когда рожать-то? – чуть слышно спросила Варвара.
- Через две недели, маменька, - ещё тише ответила Зина.
- Ох, батюшки мои! Матвеюшка, а ты что стоишь, как в рот воды набрал? Ты слышал – через две недели мы с тобой бабкой и дедом станем!
- Во дела! – почесал Матвей затылок. – А ты что ж, доча, даже не сообщила нам, что замуж вышла, что ребёночка ожидаешь? Порадовала хоть бы родителей. У нас ведь и так радости мало…
Зина продолжала молчать, краснея.
- Ох, батюшки мои! – заголосила Варвара. – Неужто ты, Зинка, уже вдовой сделалась?
- Мама, папа, простите меня… - заговорила Зина и вновь закашлялась, слёзы текли по её щекам.
- Ну, не плачь, не плачь, милая. Что ж теперь поделаешь? – Варвара суетливо утирала слёзы дочери своим фартуком.
- Не замужняя я… - наконец, вымолвила Зина.
- Это как же так? – упёрла руки в боки мать. – Как же без мужа рожать-то ты будешь?
- Не серчайте на меня, маменька, папенька. По любви у меня с Гришкой вышло…
- И где он сейчас, Гришка этот? – Варвара продолжала стоять в позе.
- На фронте он, мама, где ж ему ещё быть?
- А о том, что дитя у него вот-вот родится знает он?
- Конечно, знает, мама.
- А жениться он собирается? Или обесчестил тебя – и в кусты?
- Нет, мама, что ты, Гриша – не такой. Он вернётся, вернётся с победой – и мы сразу поженимся.
- Ну, дай Бог, чтобы Гришка твой живым вернулся… - сказала Варвара, с недовольным видом сняла фартук и бросила на лавку.
- Конечно, он вернётся, мама. По-другому и быть не может…
- Варя, дочка наша вернулась! Радоваться надо, а ты с укорами к ней, - вмешался глава семьи, подошёл к Зине и крепко прижал её к себе.
- Да не тискай ты её, - легонько оттолкнула мужа Варвара. – Зинке нашей через две недели солдатского сына или дочку рожать.
- Не солдатского – офицерского, - поправила Зина.
- Вон оно ка-ак, - протянул удивлённый Матвей.
- Да, Гриша – лейтенант, танкист.
- Ладно, что же мы стоим? Ты раздевайся, дочка. Холод-то на улице какой, твоя одёжа, поди, насквозь вся промёрзла, - Варвара стала расстёгивать крючки на Зининой шинели.
- Холодно, мама, - потёрла руки Зина.
- Ой, дай посмотрю, - схватила руки дочери Варвара. – Ой, батюшки мои! Не руки – а ледышки. Как же тут не захворать? Матвеюшка, ну что ты стоишь? Баньку для дочки топи!
- Да, баньку… Так я рад, так рад – всё из головы вылетело. Побегу я в колодец, воды нужно натаскать.
- Я помогу тебе, папа, - сразу вызвалась Зина и вновь запахнула шинель.
- Куда ты, дурёха!? – прикрикнула мать. – Куда ж ты с пузом таким тяжести собралась таскать?
- Ничего, мама, я привычная. Я себе послаблений не давала. И вёдра с водой приходилось таскать.
- Ну говорю же – дурёха! Хорошо, что вместе с водицей ты ребёночка своего не выплеснула… Сиди, отдыхай, грейся у печи. Мы с отцом сами тебе водицы натаскаем.
- Совестно мне, мама. Вы с отцом по воду пойдёте, а я отдыхать буду? Как же отец воду таскать будет, он ведь с костылём ходит?
- Ничего, доча, за меня не переживай, - слегка улыбнулся Матвей. – Одно ведёрко я принести в силах. Только не по краешек я ведёрко набираю, плескается у меня водица сильно… - отец с виноватым видом отвернулся в сторону, он так и не смог принять то, что он теперь вот такой – калека.
Родители ушли, а Зина поставила табурет поближе к печи и села, прикрыв глаза и ощущая до боли родные запахи. В доме пахло золой, отцовской махрой и кислой капустой. Зина не ела давно, но есть почему-то не хотелось. Она вспоминала.
Зина вспоминала двух старших братьев, которые уже никогда не смогут ощутить уют родного дома. Зина вернулась, а они – нет.
Полтора года Зина не была в родном доме, она ушла на фронт в июле сорок второго, едва ей стукнуло восемнадцать лет. В марте семья Северьяновых получила похоронку на среднего брата, Василия, а в мае – на старшего, Ивана. Зина рвалась на фронт сразу после гибели Василия, но ей отказывали из-за возраста.
- Дочка, ты-то куда? – плакала Варвара, когда узнала, что Зина уходит. – Хочешь меня совсем одну оставить?
- Я вернусь, мам, я обещаю. И отец вернётся…
- О-оой, - заголосила Варвара. – Васька с Ванькой тоже обещали…
- Я вернусь, мам, - повторила Зина и крепко обняла мать. – Я тебе письма буду писать, как только выдастся свободная минутка.
- Ты только в лётчицы не ходи, дочка, - умоляла Варвара. – Слышала я, что есть у нас девчата-лётчицы.
- Нет, мама, я высоты боюсь. Не представляю, как это – летать на самолёте. Я в медсёстры пойду.
- Зинка, да что ж ты делаешь? – рыдала мать. Ну, останься, прошу тебя…
- Нет, мам, я не могу остаться. Я всё решила, ещё когда Васьки не стало. Я своего решения не изменю…
Зина ушла, закинув за плечи вещмешок. Спустя четыре месяца стало известно о том, глава семьи, Матвей, тяжело ранен. Ещё четыре месяца он провёл в госпиталях, а потом вернулся домой.
- Матвеюшка, мой хороший! Живой, живооой! – голосила Варвара, увидев на пороге мужа.
- Варвара, нужен ли я тебе такой? Какой от меня толк, какой из меня теперь работник? – отвернулся в сторону Матвей. – Мне вот теперь с этой палкой, - указал он на костыль, - всю оставшуюся жизнь ходить.
- Да что ты такое говоришь? – обливалась слезами Варвара. – Не важно, какой. Главное, что вернулся.
- Бабы тебе то и дело будут говорить, что муж у тебя – калека.
- Многие бабы мне только завидовать будут. Ты у меня вернулся, а сколько в нашем селе баб вдовами осталось…
Матвей очень злился, когда брался за какую-нибудь работу, которая прежде у него легко спорилась, а теперь не получалась. На помощь тут же прибегала жена.
- Матвеюшка, дай я тебе помогу!
- Уйди, глупая баба! – выходил из себя глава семьи. – Не маленький я, чтобы мне помогать.
Со временем Матвей приспособился, многое из того, что он делал раньше, стало получаться, словно и не было физического увечья. Настроение Матвея улучшилось, он перестал ходить мрачным и хмурым несмотря на то, что тревога за дочь ни на секунду не покидала его.
А Зине было очень тяжело. Первое время она плакала каждый день, скучала по дому, но возвращаться не собиралась, Зина чувствовала, что нужна здесь.
В октябре в госпиталь, где работала Зина, привезли раненого танкиста. Плох совсем был танкист, много бессонных ночей провела у его койки Зина, пытаясь хоть чем-то помочь.
- Ты всё с ним сидишь? – удивилась приятельница Зины, придя ранним утром в палату и увидев, что Зина спит, сидя на стуле и прислонившись головой к стене. – Ложилась бы…
- А-а? – испугалась спросонья Зина. – Как он?
- Всё так же – в себя не приходит. А ты чего от него не отходишь? У тебя других раненых что ли нет?
- Я всё успеваю, Тоня. А с ним я сижу, когда смена моя заканчивается.
- Глянулся он тебе? – улыбнулась Тоня.
- Красивый парень, - посмотрела в его лицо Зина. – Интересно, какие у него глаза? Я думаю, что карие. Волосы-то у него тёмные…
- Смотри – не влюбись, - хихикнула Тоня и вышла из палаты.
- Ты поправишься, ты обязательно поправишься, - гладила безымянного танкиста по руке Зина.
Он пришёл в себя спустя два дня.
- Григорий… Григорий Рудаков, - представился он слабым голосом, увидев перед собой Зину.
Зине хотелось прыгать от радости.
- А глаза-то голубые… - тихо прошептала она.
- Я не расслышал, что вы сказали, - сказал Гриша.
- А-а, я так… - махнула рукой Зина и побежала за врачом.
- Тонька, он пришёл в себя! Ты представляешь, Тонька? - делилась с приятельницей радостью Зина, увидев её в коридоре. – А глаза у него голубые! Представляешь, голубые?!
- Ну, точно, влюбилась… - покачала головой Тоня.