Самый нелепый поход в театр. Полностью в моём духе.
Начиналось всё хорошо. Очень. Нарядилась, даже духами попрыскалась. Приехала к театру немного раньше и успела погулять по горсаду, полюбоваться там на белые тюльпаны. Думаю, осенью надо посадить такие у себя — на букеты. Белые тюльпаны в белых кувшинах — идеально!
Зашла в театр: красиво, торжественно. Конечно, пошла в буфет. А то как же. Купила там шоколадный эклер. Обалдеть как вкусно! Давно я не ела такого замечательного эклера. Сверху шоколад, а внутри какая-то удивительно вкусная карамель. И форма необычная — длинненький и тоненький, я бы сказала, изящный.
Довольная собой и эклером отправилась в зал. Купила программку, всё как положено. Правда, выяснилось, что платить за неё нужно бумажными деньгами, и здесь случилась небольшая заминка. Но в конце концов путём обмена наличных на телефонный перевод мы разобрались. (Наличными! Ё-моё! Сначала я маленько побухтела, потом решила, что пусть это будет такая милая деталь, особенность театра, его изюминка).
Место у меня было хорошее, рядом со сценой, и на соседнем кресле никто не сидел — я весьма удобно пристроила ноги.
И вот, наконец, третий звонок. В зале гаснет свет, на сцену выходит режиссёр (для вступительной речи?), и вместе с режиссёром выходит мысль: «А у меня Глаша вообще дома?»
Сейчас, в холода, Глаше категорически запрещено выходить на улицу. Но она против такого регламента и периодически ошивается возле двери на терраску, пользуясь любой возможностью, чтобы выскользнуть. Иногда я подхватываю её на лету на пороге, а иногда она успевает выскочить, и я ловлю её уже, когда она спускается с крыльца или даже уже на земле.
После обеда ко мне приходила соседка. Я поделилась с ней георгинами, и мы немножко поболтали. Приходила она со стороны улицы, мы стояли на терраске, дверь на кухню была открыта. Могла Глаша выскользнуть, пока мы с упоением в цветах копались? Могла.
Потом я пересаживала петунью, и дверь опять была открыта, потому что я ходила туда-сюда, носила землю, горшки. Могла Глаша выскочить в это время? Могла.
Видела я её перед тем, как уйти в театр? Хоть убей, не помню. Максимку видела, Глашу не помню.
Пока все эти мысли метались в моей голове, режиссёр что-то рассказывал, зрители смеялись. Видать, хорошо рассказывал. Жалко, я не услышала.
Потом я старательно себя убеждала, что Глафира дома, не могла я её не досмотреть. Воображение при этом рисовало, как несчастная сирота, инвалид, сидит голой опой на ледяной земле, а сверху снег сыплет. Маленькое тельце дрожит, и слёзы текут по пушистым щёчкам...
Иногда актёры всё же привлекали моё внимание. Например, в один момент кто-то из них снял рубашку и оказался с голым торсом. Меркуцио? Я маленько удивилась и попыталась сосредоточится на спектакле — там явно происходило что-то интересное. Хватило меня не надолго. Помню, что танцевали, помню, что Ромео именно такой, каким я его себе представляла — высокий, худощавый мальчик с красивой аккуратной стрижкой. Ещё помню, что Ромео и Джульетта дважды целовались. Оба раза я зажмуривала глаза, всегда смущаюсь, когда целуются.
Но основную часть времени я всё-таки думала про Глашу и про то, что я плохая мать.
И тут Джульетта появилась в белом платье. Я оживилась. Ну у какой женщины не сожмётся сердце при виде невесты (даже если знаешь, что невеста долго не протянет)? Мне как-то полегче сразу стало... а тут, хоба, и антракт!
Нормальные люди степенно пошли пить кофе в буфет и гулять по красивому нашему театру, а я резвой козой поскакала в гардероб и домой.
Когда я вошла, Глаша в полном порядке дрыхла на диване.
