Карточки на продукты и промтовары в Москве ввели 17 июля 1941 года приказом Наркомторга СССР. С этой даты муку, хлеб, крупу, сахар, макароны, мясо, рыбу продавали в магазинах только по карточкам. Было четыре группы снабжения: рабочие и инженерно-технические работники (ИТР), служащие, иждивенцы и дети до 12 лет.
Карточки на овощи выдали позже (в ноябре 1941 года): 4 кг картошки в месяц — рабочим и служащим, 3 кг — детям и иждивенцам; летом же ее еще продавали свободно. Еще летом 1941 года работали коммерческие магазины, где все продукты продавались без карточек, но с большой наценкой. А еще без карточек, но с 200-процентной наценкой можно было пообедать в ресторане, театральном или вокзальном буфете. А в обычной заводской столовой обедали по карточкам.
Если сравнить в блокадным Ленинградом, то все было не так уж и плохо. Например, если в северной столице с осени 1941 года нормы выдачи неуклонно снижались, то в Москве норма практически не менялась. Только 11 января 1942 года убавили москвичам по 100 граммов хлеба. Горожане приняли это с пониманием (так фиксировали агенты групп по спецработе в Москве).
Но нормы нормами, а продукты то еще надо было умудриться достать. С хлебом было не очень проблематично, т.к. в ноябре 1941 года москвичей, которые остались в городе прикрепили к булочным. А вот за всем остальным были огромные очереди.
«У меня цифры, сделанные чернильным карандашом на ладонях, на запястьях, на тыловой стороне ладони: 31, 62, 341, 5004… Это места, которые я занимал в разных очередях. Посмотришь, и у всех такие же “знаки антихриста”» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 22 октября 1941 г.).
Но в этих самых очередях тоже не все могли стоять сутками, потому что опоздать на работу было в то время страшнее чем остаться без крупы. Люди вставали очень рано, чтобы занять очередь, стояли в ней по несколько часов, но могли просто уйти из очереди не достоявшись, потому что им надо было на работу.
«Один раз утром мне пришлось быть в очереди 30-й, думаю: получу обязательно до 9 часов, а в 9 часов мне на работу. Мясо, знаю, что есть, но, когда открылся магазин, нам заявили: мясо мороженое и сейчас его нельзя разрубить, будем продавать позднее. Ну что же, кому на работу, всем пришлось уйти», — делилась своей досадой рабочая в очереди к гастроному на Маросейке (из сводки группы по спецработе в Москве «Карл», январь 1942 г.).
В очередях был неписанный закон: кто во время тревоги бежал в убежище, того обратно в очередь не пускали. В октябре — ноябре 1941 в пик вражеских налетов, этот закон стоил жизни десяткам людей.
«На Тверской стояла очередь за сыром. Рядом упала фугаска. Очередь многих не досчиталась» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 28 октября 1941 г.).
Самое тяжелое время с продуктами в Москве настало в феврале – марте 1942 года. По мартовским карточкам продукты не выдавали, дали только всем по 200 грамм селедки. Вот что писали об этом простые москвичи:
«По-видимому, до апреля продукты выдавать по карточкам не будут. За весь месяц получили по карточкам 800 г соли и 400 г рыбы. Все!» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 26 марта 1942 г.).
Все-таки продукты по мартовским карточкам дали, но только к Первому мая.
Что же делали горожане? Кто-то ехал загород и выкапывал из-под снега старые листы капусты. Кто-то ехал на колхозный рынок. На рынке свободно продавалось мясо, молоко, овощи — были бы деньги. Рыночные цены не просто кусались…
«У колхозников мясо средней упитанности стоит 45–50 руб. (по карточкам 10–12 руб.). <…> …Морковь, капуста и свекла по 7 руб. кг» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 9 ноября 1941 г.). «На рынке колхозник продавал мороженую индюшку за 320 руб. — средний месячный заработок рабочего» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 27 ноября 1941 г.). «Ну и колхозники у нас, дерут немилосердно. Молоко 12–14 рублей кружка, мясо 90–100 рублей кило, картофель 10–12, походила, походила и ушла ни с чем», — сетовала в очереди за хлебом москвичка (из сводки группы по спецработе в Москве «Климент», декабрь 1941 г.).
Горожане жаловались властям города на грабительские рыночные цены, но это не помогло: разгонять колхозные рынки власти не хотели, а регулировать там цены они не могли. Чтобы меньше зависеть от колхозников, поздней весной 1942 года, когда к началу мая снег наконец растаял, вся Москва взялась за лопаты и грабли: повсюду копали грядки и сажали овощи.
Осенью 1941 года большой ажиотаж вызывала продажа спиртного. Карточек на него не было. Вино и водка «выбрасывали» от случая к случаю. Около винно-водочных магазинов происходили давки.
«Препарат “авакрин” (семенная вытяжка) распродали за несколько дней. Он на спирту. Около магазина “Вина, коньяки, ликеры” — давка. Здесь продают разливное вино. Дрянь. В Черкизове в “Главспирте” продавали водку. Задавили насмерть двух стариков» (из дневника Н. К. Вержбицкого от 18 октября 1941 г.).
Врач скорой помощи А. Г. Дрейцер отмечал у себя в дневнике, что осенью 1941 года участились случаи отравления денатуратом. 11 декабря 1941 года отдел торговли Мосгорисполкома запретил продавать в магазинах вино и водку. Доставать спиртное стало очень сложно.