Вера Константиновна сама понимала, что сына Даню воспитала как-то неправильно, неудачно. И теперь должна искупать его грехи.
Родила она без мужа и даже без перспективы его обретения – это называют «для себя». Была уже не юна, за тридцать, и личная жизнь не клеилась. Вот не умела она мужчин очаровывать, хоть далеко и не крокодил была в молодости! Это семейное какое-то было у них – мать с отцом хоть и поженились, и жили душа в душу, да случилось и у них это хорошо на четвертом десятке. Потому-то и братьев-сестер у Веры не было – не успели.
Хоть родителей и смутил путь появления у них единственного внука, Дане старики все равно обрадовались. Но радовались недолго: возраст – сперва отец ушел, а через год и мать.
Вере очень хотелось хоть как-то компенсировать Данечке его безотцовщину. Вкладывалась она в мальчика по полной – школа престижная, репетиторы, одежда недешевая, гаджеты всякие (едва успели они в моду войти), потом образование платное в серьезном вузе. Зарабатывала она не то чтобы очень много, но, если на себе сэкономить немного, хватало.
Нет, Даня не был трудным ребенком, учился не отлично, но прилично, с плохими компаниями не связывался, матери не хамил. Но, похоже, крепко усвоил, что он пуп земли и ему все должны. Особенно после того, как повзрослел и осознал, что из девушек веревки вить может – красавец удался хоть куда!
Тем не менее, работу нашел нормальную, а потом и женился. Ира, невестка, Вере Константиновне сперва показалась «не дотягивающей» – и не так чтобы красива, и работает всего-то в диспетчерской вокзала. Но когда Ира дочку Лизаньку родила – Вера переменилась к ней. Теперь, кроме сына, у нее было еще одно по-настоящему родное существо на свете!
***
И вот тут-то Даня и отколол номер. Лизаньке не исполнилось еще и полугода, как Ира, что называется, спалила мужа на горячем – Данила завел шашни на стороне. Он не сильно и смутился, когда был разоблачен. Ира не простила – последовал развод.
Вере Константиновне на ее претензии к его поведению Даня лениво заявил:
– Мать, не разводи трагедию! Я уходить от Ирины не собирался, а что она дело из мелкой интрижки раздула – я не виноват. Алименты я платить буду, хотя и не хотел покамест ребенка. Мне тридцать лет всего, стоило бы для себя пожить. Все!
Вера Константиновна была в ужасе – а вдруг Ирина, озлившись на неверного мужа, ее от внучки отлучит? Кинулась сама упрашивать, и не могла не признать, что невестка ведет себя с нею достойнее сына.
– У меня, Вера Константиновна, есть и к вам претензии за воспитание Данилы. Но все же я вижу, что Лизу вы любите. Поэтому заходите к нам, я не против. Лиза вам родная, да и ей бабушка не помешает. Моим-то некогда – нас в семье пятеро детей, так что внуков у них уже семь, и это далеко не предел!
И действительно – все нормально в этом плане устроилось. Вера Константиновна дисциплинированно звонила невестке, спрашивала разрешения, приезжала в гости. Деньги у нее брать Ирина категорически отказывалась, только подарки Лизаньке делать разрешала, но не очень часто и недорогие. Некоторые свекрови с действующими-то невестками уживаются хуже, чем Вера Константиновна с бывшей!
Даня тем временем заявил, что ему предложили работу в другом городе, и съехал. Дочери алименты какие-то платил, но и только. На новом месте почти сразу снова женился, но очень скоро развелся – по той же причине. Детей, правда, в этот раз не нажил.
***
Годы шли. Сын звонил иногда, невестка разрешила подросшей Лизаньке иногда ночевать у бабушки, и в гостях Веру Константиновну принимала по-прежнему время от времени. Этому не помешал даже тот факт, что сама Ирина, после нескольких лет одиночества, наконец устроила и собственную личную жизнь. Ее новым мужем стал офицер полиции – из тех, кто на вокзале правопорядок обеспечивают.
Вера Константиновна боялась сильно – вдруг отчим Лизаньку обижать будет? Но девятилетняя девочка восприняла его хорошо, по-дружески звала дядей Сережей, слушалась и уважала. И он к ней хорошо отнесся, был хоть и строг, но без всякого самодурства. И визиты Веры Константиновны его не смущали.
Данила же тем временем женился в третий раз, очень скоро у него с женой снова проблемы какие-то начались. Но до развода дело не дошло, а дошло до похорон – в состоянии средней тяжести подпития угодил Даня под автомобиль.
Вера Константиновна от потрясения в больницу попала – что вы хотите, за семьдесят уже, и тут ужас такой! Ирине спасибо, не бросила, за квартирой присмотрела, в больнице навещала, хотя у них с Сергеем как раз общий сын Петя родился. Помогли врачи, да Лизанька была рядом – за полгода кое-как опомнилась бабушка Вера.
И вот тут оно и случилось. Позвонила ей женщина, назвалась неожиданным в наших палестинах именем Ванда и сообщила новость так новость: хоть и не жена она Даниле, а сын у нее его, признанный, растет. И остался он теперь сиротой-безотцовщиной, и им двоим и жить негде и не на что. Наследства от Дани никакого, Вера Константиновна сама знает (она знала – Даня предпочитал жить здесь и сейчас), жилья своего у нее, Ванды, нет, а съемное без помощи Дани она оплачивать не в состоянии.
Вера Константиновна сперва пригласила их, и только потом себе сказала, что тут мошенничеством попахивает. Но решила, что на месте проверит – какое там признание да какие доказательства.
И как мальчика четырехлетнего увидела – никакие доказательства не нужны стали. Это был Даня – однозначно. «Ксерокс», как сейчас иногда говорят. Впрочем, у Ванды действительно и документы были – тест на отцовство, например, записочки от Дани, квитанции на денежные переводы от него.
В общем, оказалось, что с третьей женой у Дани развод назревал потому, что она о Ванде узнала. Как бы на две семьи Даня жил. Официальная жена у него для дела была – она женщина небедная. А Ванда – для тела. Вот так получилось. А теперь Ванде жить и негде, и не на что. Димочка болеет часто.
Ирина, узнав, что бывшая свекровь в своей двухкомнатной квартире поселила пассию сына с ребенком, недоверчиво скривилась. Но Вера Константиновна была тверда:
– Димочка – мой внук, я в этом уверена! Мы устроимся. Я на пенсии, за ребенком могу присмотреть, а Ванда работу найдет. Я не могу бросить сына Данечки, пусть он и как бы незаконный.
Ирина не спорила – ваше дело, дескать. Собственно, у нее своих дел по горло было, с маленьким Петей и с болеющим отцом Сергея.
Вскоре Лиза, которой уже двенадцать лет к тому времени исполнилось, отказалась ездить к бабушке в гости. Вера Константиновна поинтересовалась, в чем дело.
– Бабушка, тебя я люблю. Но дома у тебя сейчас эта... Она противная, она мне не нравится. И мальчишка орет все время – он что, иначе играть не умеет? В сумку ко мне полез без спросу, вещи разбросал, а эта Ванда ему даже замечания не сделала. Приходи лучше ты к нам – я рада буду, – Лиза в маму пошла, рассудительная, не нервная.
– Димочка братик твой! У вас папа один! – пыталась настаивать Вера Константиновна. Но Лиза не вняла:
– Вот мой братик! – показала она на манежик, в котором маленький Петя деловито бегал по кругу, держась за бортик.
– У меня с ним мама одна, а папа его – дядя Сережа, который мне ролики купил, и куртку красивую, и защитил меня, когда у меня хулиганки Дашка и Валька телефон отобрать попытались. А того, кто мой папа по бумаге, я ведь и не помню совсем. Ты уж извини, бабушка. Какой же его сын от какой-то противной тетки мне братик?
И Ирина дочь поддержала. А когда Вера Константиновна как-то попробовала попросить Лизу помочь ей за Димочкой присмотреть, погулять с ним – решительно отказала и заявила, что не допустит этого ни в коем случае. В конце концов, ей-де и самой Лизина помощь с Петей не помешает, а у посторонних детей своя мама есть.
***
Пришлось Вере Константиновне справляться одной, хотя это было нелегко. Ванда все никак не могла найти работу – то условия не те, то зарплата, то далеко... Походит несколько дней, и снова дома. Денег не хватает. Димочка в сад когда идет, а когда и нет, действительно простужается часто. И, строго говоря, не так и неправа Лиза – мальчик не очень воспитанный, кричит все время, нормально говорит не очень, зато «дай!» и «хочу!» освоил блестяще. Топает, по дивану прыгает, диван проломил, соседи снизу жалуются.
Тем не менее, мысли о том, чтобы выставить Ванду с сыном, у Веры Константиновны не возникало. Ибо а что тогда? Что будет с Димочкой – при такой, не слишком путной, матери, и без отца? Она, Вера, действительно виновата в том, что неправильно воспитала Даню – придется теперь расплачиваться за это, поднимать как-то его ребенка.
Ванда ей не грубила, не пила, мужчин в квартиру не тащила. Просто продолжала жить, работая от случая к случаю и по дому мало что делая. Если же Вера Константиновна делала ей замечания – сразу прижимала к себе Димочку и делала жалостливое лицо:
– Ох, извините, Вера Константиновна, действительно, напрягаем мы вас! Надо нам с Димочкой собираться да хоть какое пристанище искать! Вероятно, в детдом придется его временно отдать, пока я не устроюсь...
Понятно, что тут все воспитание и заканчивалось. Не могла же действительно Вера Константиновна рисковать тем, что ее внук в детдоме окажется!
Потом случилось так, что Димочка заболел действительно серьезно. Надо было непременно миндалины удалять. Конечно, в платную клинику обратились, в бесплатной же больнице живодеры, по живому режут! Вот только где бы денег купить?
Вера Константиновна решилась, попросила в долг у Ирины. Немного в общем-то – 50 тысяч. Но Ирина не дала ничего:
– Извините, Вера Константиновна, но нам немного не до того. У свекра инфаркт, я еще на работу не вышла. У нас самих средств впритык.
Вера Константиновна заикнулась о деньгах за сдачу Сергеевой квартиры. У него была своя, но он, как поженились, к Ольге переехал, свою сдал, а деньги они на счет откладывали. Но и тут не прошло.
– Рисковать этими деньгами мы не будем! Откладываем их больше для Лизы на учебу и будущее, да на черный день. Вдруг Сергееву отцу сиделка понадобится? Извините, но сами. Пусть Ванда эта наконец работать идет!
Ванда услышала – испереживалась:
– Да, вот как оно бывает! Как у вас и у нас сложности – им самим деньги нужны. А случись чего, умрете вы, Вера Константиновна – тут и прибегут, наследство для Лизки своей отбивать. И отбить могут, ведь я-то Дане женой законной не была, а у той муж в органах! Опять бедному Димочке крайним быть!
***
Вот тут Вера задумалась. А и правда! У Ирины квартира большая своя – еще девушкой престарелую родственницу дальнюю досмотрела, та ей отписала. У Сергея тоже жилье есть, он его сдает. И у нее, Веры, квартира родительская, на нее в свое время переписанная. Старая, да неплохая еще. И она, Вера, старенькая. А кто у нее наследники? Внуки!
Кто их, законы эти, поймет! Наверное, действительно у детей, что в браке рождены, прав больше. Но Лиза и так кое-что имеет, а у Димочки ничего нет!
Решила Вера завещание на младшего внука написать – на него одного. Тогда Димочка точно на улице или в детдоме не окажется, если с нею, Верой, что случится. Но Ванда отсоветовала:
– Завещание оспорить недолго. Зная ходы-выходы (а полиция должна что-то такое знать) это очень даже можно устроить. Вы, Вера Константиновна, лучше вот что: подарите Димочке квартиру! Он маленький пока, будете вы распоряжаться по факту. Но зато ничего оспорить уже не получится!
И Вера так и сделала. Действительно, надежнее ведь! Все оформили у нотариуса, чин по чину.
***
Дальше все очень быстро произошло. В квартире появился некто Славик, бритоголовый, здоровенный, весь в наколках. И заявил, что является женихом Ванды, и посторонние бабки в квартире, всецело принадлежащей его будущему пасынку, ему не нужны. И Ванда, сладостно улыбаясь, посмеивалась. А Димочка орал «хочу!», как всегда.
Вера Константиновна и опомниться не успела, как оказалась на улице. Вернее, не на улице, а в больнице. Инфаркт. Там ее Ирина с Сергеем и нашли.
– Немедленно пишите заявление – мошенничество, оказание давления, угрозы... Все расписывайте! Надо как можно скорее заводить уголовное дело и начинать двигать процесс отмены дарения, – сказал очень недовольный Сергей.
Вера Константиновна только плакала:
– Какой же процесс! Речь ведь о Димочке! Что с ним при таком процессе будет? Это же кровь родная моя...
Но Сергей буквально взорвался от возмущения:
– Какая там кровь – не очень я этому верю! Вам так хотелось что-то на память о сыне непутевом получить, что вам любую, самую глупую, сказку скормить было раз плюнуть! Типа трудно бумажки эти об отцовстве сварганить! Хотя, конечно, может так быть, что он и впрямь ваш внук. Но вы что, полагаете, что в его интересах и далее с такой мамашкой жить? И дальше быть, простите великодушно, орудием преступления? Не ребенок, а отмычка какая-то! Так вы себе благо внука представляете – в краденой квартире да под присмотром мошенников?
Вера Константиновна затрясла головой.
– А раз так – надо маманю эту трясти, как грушу, да сажать, да прав лишать! В детдоме мальчику куда лучше будет, чем с нею – там его хоть мошенничать учить не будут! А там, может, и родня какая попристойней найдется. Хватит, донежничались!
– Если бы ты мне раньше объяснил... – простонала Вера Константиновна.
– С какого перепугу я бы стал это делать? – рассердился Сергей. – Мне заняться больше нечем, кроме как предупреждать проблемы бывшей свекрови моей жены? Вы что, малолетняя, недееспособная? Ирина вам говорила, что дело сомнительное – мало? А у меня своих проблем по горло, у меня семья, ребенок маленький, отец болеет. Только вас с Димочкой не хватало! А теперь ведь и с уголовщиной этой придется возиться, ибо не могу же я позволить бабушке Лизы на улице жить! Удружили!
***
Ох, быстро квартиру внуку подарить, а вот отдарить обратно – вовсе не быстро! Вера Константиновна, существующая тише воды, ниже травы на диванчике в квартире Ирины и Сергея, не уверена, что доживет до завершения процедуры.
Димочка, оказывается, мамаше своей орудием преступления впервые послужил. Ранее он был, наоборот, средством избавления от наказания – две судимости за мошенничества на Ванде числилось, да приговоры были символические. Мать-одиночка, ребенок маленький, то-се...
А по результатам дополнительных проверок оказался-таки Димочка сыном Дани. Только что теперь с этим делать – Вера Константиновна не знает. Ее собственное здоровье серьезно подорвано, лет ей много, а Сергей четко заявил: в свою семью он Димочку взять не позволит. И Ирина с ним согласилась. И Лиза тоже.
---
Мария Гончарова
---
Самые близкие
Нет, Ольга не плакала. Она вообще редко плакала. Слезы не для таких, как Ольга. Кукситься и рыдать могут другие, типа Юленьки. Мягкие, миленькие, беленькие и пушистые. Как комнатные собачки. Их очень любят, их часто тискают, берут на ручки и трепетно заботятся о них: покупают дорогую еду, дорогие игрушки, возят к врачу и повязывают бантики на шелковистую шерстку.
Юля всегда казалась Ольге слабой, беспомощной, наивной. Совсем не похожей на Ольгу. Та, в отличие от Юли, была типичной «бабой-конь». Или «бабой-бык». Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик… Она, высокая, как гренадер, широкоплечая, большая, не из-за лишнего жира, а из-за крепких костей и мышц, о «замуже» не смела даже мечтать. Такой вот уродилась лошадью. Мама страдала: вроде бы в семье таких богатырей отродясь не бывало – в кого? Отец ревновал маму: от кого девку прижила?
Ревновать ревновал, а потом присох к дочери. Относился к Ольге, как к… сыну. А что? Живут в селе, работы тяжкой хватает. Одних дров на две зимы вспотеешь заготавливать. А с Ольгой никаких проблем. Сильная, здоровая. Послушная и спокойная. Парень бы брыканул еще, не бате помогать, а с дружками смылся бы гонять на мотоциклах. А дочка никаких проблем не доставляла: в лес, так в лес. В огород, так в огород. Сарай новый строить – так строить.
- Ты что на девочку такие тяжести взваливаешь, ирод? – кричала в сердцах жена, - она же родить потом не сможет!
- Тяжести! Ты, Люба, как скажешь, так будто в воду п*рнешь! Да это не девка, а комбайн! Она тебе, если кто осмелится, танк родит и не заметит!
- Если кто осмелится… А кто осмелится? У нас в поселке и ребят таких нет, чтобы хоть до плеча Ольге доставали! – сомневалась мать.
- Россия большая. С чего бы ей в глуши нашей сидеть? Вон, пускай на будущий год в техникум поступает. Пойдет в спортсменки, в культуристки какие… А может, ее манекенщицей возьмут? Манекенщицы – дылды! – возражал отец.
- Манекенщицы – тощие дылды. А наша – в теле!
Разговоры заканчивались спорами и ссорами.
Ольга понимала тревогу родителей. Какая из нее манекенщица? В ней весу добрый центнер! И даже, если она будет на одной воде сидеть, так… Худая корова – это не газель. Да и не хотелось Оле идти в манекенщицы. Ерунда какая-то. Манекенщица… Кому она нужна? Вот если бы воспитателем стать в ясельках.
Оля обожала маленьких детей. От них вкусно пахло. И сами малыши – пухленькие, хорошенькие, беззащитные. Оля с малых лет с ребятней возилась, и они вечно липли к ней, как первоклассники к дяде Степе. Она давно лелеяла в себе мечту о поступлении в педучилище и старательно училась, хоть и давалось это ей нелегко. Как правило, большие и спокойные люди не отличаются быстротой ума. Они не глупы, просто до них дольше доходит. Им нужно чуть больше времени, чтобы решить задачку или написать сочинение.
Но окружающие считают их тугодумами, поэтому Ольга все никак не могла выпутаться из троек. Но если с успеваемостью у Ольги были проблемы, то с упорством – совсем наоборот. Она наметила себе цель и шла к ней. К девятому классу она выбилась в твердые хорошисты, благодаря упорному труду и прилежанию.
Несмотря на вопли родителей, она подала документы в районное педучилище. Ей не верили. Над ней посмеивались. Но Оля, толком не спав по ночам от бесконечной зубрежки, сдала экзамены на четверки и дотянула до нужного количества проходных баллов, благо, что педагогические училища не имели жестких рамок, это ведь не московские ВУЗы.
Осенью она без сожаления покинула родной поселок, закинув на плечи веревку с подвязанными тяжелыми баулами. Явившись в общежитие, поселилась в комнате, где уже обитали две девочки, настоящие заморыши, со страхом глядевшие на молчаливую богатыршу, по воле судьбы оказавшуюся еще и однокурсницей.