Нет, Ольга не плакала. Она вообще редко плакала. Слезы не для таких, как Ольга. Кукситься и рыдать могут другие, типа Юленьки. Мягкие, миленькие, беленькие и пушистые. Как комнатные собачки. Их очень любят, их часто тискают, берут на ручки и трепетно заботятся о них: покупают дорогую еду, дорогие игрушки, возят к врачу и повязывают бантики на шелковистую шерстку.
Юля всегда казалась Ольге слабой, беспомощной, наивной. Совсем не похожей на Ольгу. Та, в отличие от Юли, была типичной «бабой-конь». Или «бабой-бык». Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик… Она, высокая, как гренадер, широкоплечая, большая, не из-за лишнего жира, а из-за крепких костей и мышц, о «замуже» не смела даже мечтать. Такой вот уродилась лошадью. Мама страдала: вроде бы в семье таких богатырей отродясь не бывало – в кого? Отец ревновал маму: от кого девку прижила?
Ревновать ревновал, а потом присох к дочери. Относился к Ольге, как к… сыну. А что? Живут в селе, работы тяжкой хватает. Одних дров на две зимы вспотеешь заготавливать. А с Ольгой никаких проблем. Сильная, здоровая. Послушная и спокойная. Парень бы брыканул еще, не бате помогать, а с дружками смылся бы гонять на мотоциклах. А дочка никаких проблем не доставляла: в лес, так в лес. В огород, так в огород. Сарай новый строить – так строить.
- Ты что на девочку такие тяжести взваливаешь, ирод? – кричала в сердцах жена, - она же родить потом не сможет!
- Тяжести! Ты, Люба, как скажешь, так будто в воду п*рнешь! Да это не девка, а комбайн! Она тебе, если кто осмелится, танк родит и не заметит!
- Если кто осмелится… А кто осмелится? У нас в поселке и ребят таких нет, чтобы хоть до плеча Ольге доставали! – сомневалась мать.
- Россия большая. С чего бы ей в глуши нашей сидеть? Вон, пускай на будущий год в техникум поступает. Пойдет в спортсменки, в культуристки какие… А может, ее манекенщицей возьмут? Манекенщицы – дылды! – возражал отец.
- Манекенщицы – тощие дылды. А наша – в теле!
Разговоры заканчивались спорами и ссорами.
Ольга понимала тревогу родителей. Какая из нее манекенщица? В ней весу добрый центнер! И даже, если она будет на одной воде сидеть, так… Худая корова – это не газель. Да и не хотелось Оле идти в манекенщицы. Ерунда какая-то. Манекенщица… Кому она нужна? Вот если бы воспитателем стать в ясельках.
Оля обожала маленьких детей. От них вкусно пахло. И сами малыши – пухленькие, хорошенькие, беззащитные. Оля с малых лет с ребятней возилась, и они вечно липли к ней, как первоклассники к дяде Степе. Она давно лелеяла в себе мечту о поступлении в педучилище и старательно училась, хоть и давалось это ей нелегко. Как правило, большие и спокойные люди не отличаются быстротой ума. Они не глупы, просто до них дольше доходит. Им нужно чуть больше времени, чтобы решить задачку или написать сочинение.
Но окружающие считают их тугодумами, поэтому Ольга все никак не могла выпутаться из троек. Но если с успеваемостью у Ольги были проблемы, то с упорством – совсем наоборот. Она наметила себе цель и шла к ней. К девятому классу она выбилась в твердые хорошисты, благодаря упорному труду и прилежанию.
Несмотря на вопли родителей, она подала документы в районное педучилище. Ей не верили. Над ней посмеивались. Но Оля, толком не спав по ночам от бесконечной зубрежки, сдала экзамены на четверки и дотянула до нужного количества проходных баллов, благо, что педагогические училища не имели жестких рамок, это ведь не московские ВУЗы.
Осенью она без сожаления покинула родной поселок, закинув на плечи веревку с подвязанными тяжелыми баулами. Явившись в общежитие, поселилась в комнате, где уже обитали две девочки, настоящие заморыши, со страхом глядевшие на молчаливую богатыршу, по воле судьбы оказавшуюся еще и однокурсницей.
Это было самое счастливое время в Олиной жизни! Ее не утомляли долгие пары, бесконечная зубрежка различных «методик», зачеты и срезы. Ее не утомляли даже дополнительные факультативы. Музыкальные, например. Если игра на фортепьяно ей давалась с трудом, то в хоровом пении Ольга весьма преуспела: густой и сочный контральто впервые обогатил хор училища новым звучанием. На отчетных концертах Ольгино «Вдоль по питерской» доводило педагогов из других образовательных учреждений до завистливой трясучки.
Было, чему завидовать. Перед слушателями представала этакая Марья-Моревна в специально на нее сшитом красном сарафане и ярком кокошнике, с настоящей русской толстенной косой на груди. Крепкая, статная, со здоровым румянцем на щеках, Ольга заводила «Валенки», и с первых секунд все понимали: вот она! Вот! Вторая Русланова! А, может быть, даже первая!
Ольгой все любовались. Настоящая русская красавица, красна девица, богатырка! Кто-то сравнивал ее с «Родиной-матерью» даже! Мощь, красота, сила – образец здоровья и истинной сути всего русского, исконного, с годами затурканного, затюканного и измельчавшего! В свете софитов Оля, красная от огненного кумача, была ослепительна! Ольга была создана для сцены!
- Девушка далеко пойдет! – думали опытные руководители народного творчества, - ее очень хорошо видно со всех ракурсов! И голос, конечно, великолепный! Природа сделала свое дело! Что она забыла в этом училище? Ей необходимо поступать в консерваторию!
Но, что удалось любимой всеми Фросе Бурлаковой, Ольге Савиной делать совершенно не хотелось. Она мечтала о детишках. И своей мечте не изменяла. Как ни старались ее выманить из районного училища на благодатные нивы концертной деятельности, Оля не соглашалась ни в какую. Хотя руководителю дома культуры местного райцентра удалось пригласить Ольгу в местный хор. Заниматься вокалом в свободное от учебы и работы время ведь никто не запрещал?
Получив диплом, Оля так и сделала. Ей удалось устроиться в детский сад, пообещав директору получить специальное образование заочно, а заодно и стать ведущей примой местного народного хора.
Малыши свою Ольгу Петровну обожали. Это было взаимно. Никто, никто и никогда не слепит такую большую снежную бабу во дворе сада. Никто не возьмет на руки сразу двоих ребятишек! Никто не сможет потащить целый саночный поезд в одиночку! А Ольга Петровна могла! А еще она никогда не кричала, не ставила в угол, и не заставляла есть невкусную кашу! Никого, добрее Ольги Петровны, не было во всем белом свете!
Оля снимала комнатку в коммуналке, а больше ей ничего и не надо было. Одеваться модно она не умела. Найдет себе в магазине что-нибудь побольше, да и ладно. Ей бы на заказ сшить пальто, да платье. Королевой бы смотрелась! С такой статью, косой и огромными серыми глазами! Но разве Оле объяснишь, что красива она, красива и уникальна! Ей наплевать! Вбила себе в голову школьное прозвище «Бензовоз», и хоть ты тресни!
Главное – работа. Главное – пение в хоре, где она пропадала вечерами. Соседи по коммуналке души в ней не чаяли: спой, да спой, Ольга Петровна. И она пела для них с душой и превеликой охотой. А еще и кухню до блеска отмыла. И общий коридор отскребла от многолетней грязи. И в магазин сбегает. И в аптеку. И коммунального забияку Шурика на место поставила и в чувство привела. Тот ее боялся – тихая, тихая, а если двинет по роже? Она ведь с одного удара челюсть раскрошит в щепки! Ну ее!
Бабульки коммунальные вздохнули спокойно: появилась защитница божьих одуванчиков! Теперь жизня пойдет, как у Христа за пазухой. И водители скорой тоже вздохнули – к бабкам, то и дело, скорую вызывали. А санитаров днем с огнем. Приходилось водилам с третьего этажа носилки таскать. А им это надо? А новая жиличка помощи не просит – сама больных приволокет и сопроводит в больницу. Золото, а не баба!
***
На должность водителя автомобиля "скорой помощи" устроился новый работник. Звали его Виталькой. Хороший парень, веселый, озорной. Косая сажень в плечах. Ему бы на завод, кувалдой грохать, а он в больницу завернул на копеечный оклад.
- Ты же молодой! Чего тебе тут делать? – не понимали Виталькины возрастные коллеги.
- Да не устроиться нигде, - уклончиво объяснял парень.
Это уж потом узнали, что Виталька где только не побывал. Отовсюду увольняли за пьянку. Была у него злостная привычка – как загудит, так на работу болт забивает. Разве начальство этакое разгильдяйство потерпит? А на скорой – промолчит – народу нет. На копеечный оклад, да на развалюху-нервотрепательницу-скорую вообще охотников нема. Терпели Виталькины выходки. Некем заменить. Правда, и ругали, и внушение делали, и рублем наказывали…
К слову сказать, Виталик, хоть и пьяницей был, но бухал не очень-то и регулярно. А трезвый работником слыл отменным. И мог пахать в три смены, особенно в зимний и весенний гололед, когда травмированных хоть соли. И в жару, когда инфарктников в два раза больше становилось. И в ноябрьскую слякоть – время самоубийц. Всегда, в общем.
Вызвали однажды скорую на улицу Вокзальную. Какой-то бабуле плохо стало. Виталик здоровый, ему что? Поднялся он на третий этаж. Врачиха командует: забираем женщину. И тут он видит сказочное чудо:
Здоровая деваха, косу на спину отбросив, старушонку на руки берет и на носилки перекладывает. Виталик ей в помощь. За минуту бабку вниз спустили. Он в глаза девке заглянул и обомлел: какай-я! А та на него посмотрела строго, с укоризной даже, а в глазах – туман в ясную крапинку. И губы сочные, как ягода-малинка.
«Э-гей, это я в такой баньке еще не парился!» - блудливо проскочило у Витальки в не очень светлых мозгах. И вечером он, принаряженный и побритый, звонил в дверь коммунальной квартиры.
Автор: Анна Лебедева