В дребезжащей карете было темно и холодно. Изредка огни уличных фонарей отражались на стёклах дверок и, пробираясь внутрь, освещали печальное лицо девушки, залитое слезами. Это была Шарлотта в помятом платье, с растрёпанными волосами и содранными локтями. Она сидела на коленях у Леона и обнимала его за шею. Они нежно шептались, перебивая друг друга и повторяя одно и то же по нескольку раз. Шарлотта тихо плакала. Она всё ещё не могла успокоиться и жаловалась Леону на несносного поклонника. И тут же они беззаботно смеялись без всякого повода, просто от радости долгожданной встречи, от избытка чувств.
- Леон, тебя так давно не было! Где ты пропадал? Я так скучала.
- Скучала на балах? Вокруг тебя немало публики, желающей поразвлечься.
- Ну да, наподобие этого мерзавца. Ты же видел, как он меня развлекает. Я уже в отчаянии! Я ждала только тебя! Где же ты был?
- У меня были дела, но я же вернулся. Я тоже думал о тебе.
- Правда? И что ты думал?
- Что ты очень красивая.
- Неужели? Тебе нравится?
- Да, так необычно. Я даже не сразу узнал тебя.
- А я сшила ещё одно платье. Ты удивишься намного больше, когда увидишь его. Оно такое феерическое, но я не буду сейчас рассказывать, хочу посмотреть на выражение твоего лица, когда надену его.
- Да? А когда ты его наденешь? Я хочу посмотреть!
- Скоро. Не знаю, может, завтра. А может, через неделю!
- Нет, это долго! Расскажи, какое оно, я хочу знать!
- Нет, не буду. Я не смогу так рассказать, чтобы ты представил его.
- Тогда наденешь сейчас, когда приедем!
- Нет, потерпишь. Завтра надену. Лучше скажи, почему ты уехал от меня? Я тебе надоела или что-то и вправду случилось?
Леон замолчал и опустил вниз глаза под предлогом целования пальчиков строгой красавицы. Но Шарлотта решила не выпускать добычу из коготков и, во что бы то ни стало, добиться ответа, пока представился случай.
- Я понимаю. Наверное, я слишком торопила тебя, а ты не был готов к серьёзному шагу. В общем-то, ты так и объяснил мне всё при встрече три недели назад. Но тогда почему сегодня никто другой из всей толпы, а именно ты подошёл и помог мне в такой момент, когда все стояли и молчали, перешёптываясь и показывая на меня пальцем? Ты понимаешь, что это значит? Ты всем принародно показал, что я тебе небезразлична, что я что-то значу для тебя. Это правда?
При последних словах голос Шарлотты от волнения задрожал, и на глазах показались слёзы. Леон, держа её руку в своей и по-прежнему не поднимая глаз, пробормотал бессвязные извинения.
- Прости, Шарлотта, я не знаю. Я, правда, не знаю. Всё так спуталось, смешалось. Не требуй от меня сегодня объяснений. Просто я не мог оставить тебя вот так, на полу… Ты же мне не чужая.
Тут Шарлотта заплакала, слёзы потекли сами собой. Она даже не знала, почему плачет. То ли от радости, то ли от разочарования, или просто от переполняющих чувств и возродившихся неуверенных надежд, не желающих умирать во второй раз.
- Ну что ты, маленькая моя? Ну почему ты плачешь? Конечно, ты мне небезразлична. Я чувствую ответственность за тебя.
- Ты меня любишь?
- Не знаю. Ну, правда, не знаю! Не плачь, не заставляй меня говорить неправду. Потом окажется, что я тебя не люблю, и ты первая скажешь, что я подлец.
- Не скажу.
- Скажешь, скажешь. А мне не хотелось бы быть обманщиком в твоих глазах. Не расстраивайся, не разрывай мне сердце.
- Его у тебя нет.
- Как это нет? Я же не деревянный. Мне хорошо с тобой, а когда ты плачешь, у меня пропадает всякое настроение. Понимаешь?
- Ладно, не буду.
- Но ты всё равно плачешь.
- Я не нарочно. Просто я не могу так по команде остановиться, мне нужно успокоиться.
- Ну ладно, не плачь. Всё образуется. Расскажи мне, как ты добралась до Парижа.
- О, Леон, это было так трудно и опасно, но и в то же время очень увлекательно. Иногда даже местами забавно! Сейчас я расскажу тебе, как мы провели целую неделю на одном постоялом дворе. Это было что-то невероятное. Но начну сначала. Представляешь, тётушка Базен получила странное письмо и вздумала отправиться со мной попутно в Париж к нотариусу, составить мне компанию в путешествии. Всё бы ничего, но соседствовать с ней в одной карете оказалось совершенно нескучным занятием, даже довольно хлопотным. Она такая неугомонная, такое может учудить…
Не в силах вымолвить ни слова, Шарлотта принялась смеяться. Вспоминая свои приключения, она быстро забыла о ещё не высохших слезах, мокрыми дорожками пробегающими по щекам. Леон улыбался, внимательно слушая её рассказы, руками в это время заботливо поправляя ей причёску и кружева на платье. Они были увлечены своими переживаниями и ничего вокруг себя не видели.
Это милое очарование продолжалось, пока они не доехали до дома, где жила Шарлотта. Леон проводил её до дверей, но в дом заходить не стал. Помявшись на пороге и пробормотав какие-то дежурные вежливости, он поцеловал графине ручку и стремительно ушёл. Шарлотта осталась в полном недоумении. Что опять случилось? Вся их нежная беседа, пылкие признания в темноте кареты – всё это обещало понятное продолжение. И тут на пороге дома он вдруг не смотрит в глаза, сделался какой-то холодный и отстранённый и опять убегает. Господь Всемогущий, кто поймёт этого мужчину? Шарлотта вздохнула и, совершенно разочаровавшись, поднялась наверх, к себе в спальню. Два разочарования за один вечер – это уже слишком!
А Леон ехал в этой же карете домой и тоже думал, почему он так поступил. Такой порыв оказался столь же неожиданным для него самого, как и для Шарлотты. Покопавшись в себе, он всё же пришёл к выводу, что подсознательно он почувствовал в тот миг - не стоит так торопиться, прежде нужно понять, нужны ли им обоим снова эти отношения, ведь сейчас это не будет лёгкая интрижка, чувства вышли на новый уровень. Нужно всё обдумать на холодную голову, чтобы решение было разумным и не тяготило впоследствии их обоих. Вот поэтому он и ушёл. Да. Наверное, поэтому…
Вернувшись домой, он с ужасом обнаружил на кушетке в гостиной избитого до полусмерти друга. Граф де Персеваль объяснил, что беднягу доставили сюда два дюжих молодца в ливреях слуг маркиза де Бокара, хозяина дома, в котором друзья были на балу. Жан-Луи был без памяти, когда его вносили, а добрые помощники объяснили, что молодой господин бросился драться с арабским шейхом за честь какой-то дамы, и его свита, состоящая из охраны, так отделала храбреца, что он даже шпагу вынуть не успел. Они ему чуть голову саблей не отрубили, но хозяин дома велел защитить шевалье и доставить домой. Что они и сделали. Убедившись, что за молодым господином присмотрят, помощники получили хороший гонорар и, откланявшись, уехали, поручив пострадавшего шевалье заботам старого графа.
Тот, охая и ахая, причитая и ругая «бандитов», на чём свет стоит, самолично делал бедному Жану-Луи компрессы из холодной воды и пытался напоить его каким-то целебным питьём. Попутно добрый граф ещё тревожился об отсутствии Леона: ведь они уехали вместе. Почему же вернулся один? Ведь не мог же Леон бросить друга в беде? И не случилось ли с ним самим беды? Не дай Бог! И вот, наконец, появился.
Новость была для Леона ошеломляющей. Он попытался привести друга в чувство, но ничего не получилось. Жан-Луи выглядел таким жалким и беспомощным, что Леону стало совестно за то, что он даже не вспомнил про него, уехав с бала.
- Давно его принесли?
- Минут сорок назад, - граф де Персеваль устало покачал головой. – Я сразу распорядился послать за доктором. Мне кажется, он должен был бы уже появиться. Сходи, мальчик мой, посмотри.
Леон не знал, чем ещё помочь, пожал плечами и вышел на улицу. Никого не было. Он решил подождать на крыльце. Потоптался, оглянулся вокруг и задумчиво посмотрел на небо. Звёзды в этот вечер были какие-то особенные, очень яркие, а луна, совершенно круглая и невероятно огромная, поневоле притягивала к себе взгляд. Её чистый холодный свет озарял всю округу почти, как днём, и казалось, что обычная скромница-луна сегодня взялась соперничать с самим солнцем, стараясь доказать, что она ничуть не хуже, а даже лучше дневного светила. Ведь её свет похож на чистый горный хрусталь и не обжигает, как солнечный, а мягко струится через глаза прямо в сердце!
Но берегись! При этом он незаметно заманивает в сети бога Морфея и завораживает душу, усыпляя разум и поднимая изнутри тайные скрытые страсти. И сердце вдруг начинает томиться от нестерпимого желания, от непонятной тоски по тому, чего нельзя определить словами и точными измерениями.
Чем дальше Леон смотрел на луну и звёзды, тем больше охватывали его эти чувства. Незаметно для себя он забыл о друге, о доме; в сердце его, как змея, заползала тоска и ядом своим пропитывала душу. Какое-то неудержимое желание охватило его. Но чего желает, он и сам не знал. Его тянуло идти куда-то, бежать, сделать что-то такое, от чего душа его взорвётся, сгорит и успокоится, наконец. И глаза уже искали нужное направление, а ноги сами готовы нести, куда угодно.
Только нечеловеческим усилием воли Леон заставил себя оторвать отуманенный взгляд от луны. Он опустил голову, крепко зажмурил глаза и встряхнулся, как ото сна. Он сам себе удивлялся, что на него нашло. Наверное, это от излишних переживаний в такой чересчур нервный вечер. Леон постарался взять себя в руки, уговаривал и внушал своему сознанию, что сейчас не до этого, что рядом в гостиной лежит раненый друг, и нужно подумать о нём, о сложившемся положении вещей, и от таких проблем наваждение пропадёт само собой. Но самоуговоры помогали мало. Стоило расслабиться и задуматься, как весь этот лунный магнетизм снова завораживал ему душу, и неясные чувства подкрадывались и лишали его спокойствия. Так в муках и противостоянии самому себе прошло достаточно много времени. Леон начал уже замерзать. Ночной прохладный ветер заставлял сильнее укутываться в плащ и наводил мрачные мысли. «Где же врач? Почему он не торопится?» Нервы виконта были уже на пределе, и от этого он ещё больше впадал в растерянное и неуравновешенное состояние.
И вдруг наваждение рассыпалось, как разбивается стекло. Послышался стук колёс кареты: должно быть, доктор приехал, которого вызывал граф де Персеваль. Леон возблагодарил небо и спустился со ступенек встретить гостя. Это и в самом деле был доктор – сухой серьёзный старичок с белой аккуратной бородкой и синим потёртым саквояжем, в котором находились медицинские инструменты.
Без лишних разговоров он стремительно зашёл в дом, со знанием дела осмотрел лежащего по-прежнему без памяти Жана-Луи и через несколько минут выдал диагноз. Он сказал, что у молодого человека сломана рука и отбиты внутренности, но особых осложнений нет и всё должно зажить быстро и незаметно по причине молодости и крепкого цветущего здоровья.
Во время осмотра, вероятно, от резкого прикосновения холодными металлическими предметами, больной пришёл в себя и с интересом следил за манипуляциями.
- Доктор, скажите, а когда я смогу пользоваться своей рукой? – тихо пролепетал Жан-Луи, морщась от боли.
- Скоро, молодой человек, очень скоро, если будете скрупулёзно выполнять все мои указания и не пытаться вставать и ходить раньше времени. Постельный режим, только постельный режим, пока я не отменю! А для начала давайте переправим вас в более спокойное место, где вы обычно находитесь. Где тут ваша спальня?
- Там, наверху…
- Отлично, просто превосходно. Так, сударь, - на этот раз доктор обратился к Леону, найдите-ка себе помощничков и аккуратненько перенесите данное тело в нужную точку. Принесите для начала одеяло и соорудите из него носилки – так вы ничего не повредите больному. И побыстрей, пожалуйста, мы теряем время. А вы, уважаемый граф, распорядитесь, чтобы согрели воды и прокипятили инструменты, будьте так любезны. Да не волнуйтесь, скоро ваш юный подопечный будет, как новенький!
Весь дом пришёл в движение. Слуг у графа-отшельника было очень мало, но находчивый доктор загрузил поручениями всех, кого нашёл, в том числе, и самих господ. Вскоре Жан-Луи был уже наверху, покоился в своей постели и по-прежнему тихо постанывал, иногда перемежая стоны ругательствами и недовольными высказываниями. Но все понимали, как ему плохо, поэтому не обижались и старались как-то успокоить его и подбодрить.
Доктор обработал раны и зафиксировал перелом, убедился, что Жан-Луи достаточно хорошо себя чувствует, нет ли сотрясения мозга и уточнил, кто будет ухаживать за больным. Ему показали на молчаливую женщину средних лет, которая обычно занималась уборкой в доме. Старик оценивающе посмотрел на неё и, видимо, оставшись доволен, согласно кивнул. Следующие несколько минут он объяснял ей, что нужно делать, чтобы молодой человек как можно быстрей встал на ноги. Рецепты, настойки, процедуры, порошки, питьё… Тётушка Луиза – так звали женщину, которая принимала на себя обязанности сиделки и сестры милосердия, всё поняла и сказала, что однажды она ухаживала уже за раненым и ещё помнит, как это делается. Чтобы увериться в таком заявлении, старик проэкзаменовал её и одобрительно кивнул, показав тем, что остаётся спокоен за здоровье пациента.
Позже он ещё выпил со старым графом де Персевалем, своим давним другом, хорошего вина из личных погребов, потом они посидели недолго у камина и уже поздно ночью нехотя распрощались.
Продолжение здесь:
Начало здесь: