Если помните, я совсем недавно писал про один дом в Лялином переулке, перед которым, как утверждают, сохранился чугунный люк, которому больше ста двадцати лет. Мы еще обсуждали, так ли это на самом деле, ведь шрифт, которым на нем исполнены надписи, не напоминает дореволюционный.
Но, так или иначе, на том люке написано: «Шведско-Датско-Русское телефонное акционерное общество».
Вот о нем как раз и будет моя сегодняшняя статья. Не о люке системы городских коммуникаций, конечно, а про Телефонное общество.
Массивное серое здание в Милютинском переулке, по соседству с доходным домом архитектора Фалеева, и есть...
…Та самая Центральная телефонная станция
Собственно говоря, внимательный путешественник по Старой Москве может заметить эту внушительную постройку еще с Лубянской площади, от самого начала Мясницкой улицы (2 фото).
Да и было ради чего возводить такую махину.
Наступил двадцатый век, и телефоны стали появляться не только у первых лиц города и в государственных конторах, но и во многих квартирах. В какой-то момент в одной только Москве число абонентов достигло шестидесяти тысяч.
Ради обеспечения связи было решено выстроить новое здание Центральной станции.
Для ее организации московские власти привлекли основателя шведской телефонной компании Ларга Магнуса Эрикссона. Тот отвечал за оборудование, а непосредственное строительство в 1901 году поручили архитектору Александру Фелициановичу Мейснеру.
Но что-то у них пошло не так, и в итоге был принят другой проект, предложенный мастером московского модерна Адольфом Эрнестовичем Эрихсоном, который к 1904 году выстроил неоготическое краснокирпичное здание в глубине участка. Сейчас это дом №5, строение 2 по Милютинскому переулку (9 фото).
И, надо сказать, телефония, организованная Шведско-Датско-Русским обществом, была гораздо выгоднее для абонентов, чем услуги, предоставлявшиеся до этого Международной телефонной компанией Александра Белла – 79 рублей в год против 250.
Чуть позднее, в 1907 году приступили ко второй очереди строительства.
(9 фото)
И как раз тогда Отто Вильгельмович фон Дессин, один из соавторов постройки знаменитого комплекса зданий страхового общества «Россия», при участии архитекторов Ивана Ильича Герасимова и Федора Федоровича Миритца возвел вплотную к красной линии переулка серое монументальное здание на железобетонном каркасе, нынешний дом №5, стр. 1.
И на тот момент это было...
...Самое высокое в Москве нежилое сооружение
И то сказать, в высоту оно достигало целых 76 метров.
(4 фото)
В нем также присутствовали готические мотивы, но на сей раз скупые, северные, скандинавские (7 фото).
Глухие серые стены, арочные окна и ниши, маленькие резные башенки по углам кровли. И арочный же, полуциркулярный входной портал (5 фото).
А главным украшением фасада сделались две стилизованные фигуры – разговаривающие по телефону мужчина и женщина. Дама о чем-то весело и самозабвенно щебечет, мужчина же явно чем-то недоволен и не скрывает этого (2 фото).
Смотрю на эту парочку и улыбаюсь. И сразу на память приходит сценка «Асисяй» из «сНежного шоу» Славы Полунина.
Очень скоро московская станция была признана одной из лучших в мире на тот момент. Даже телефонные провода в Москве убрали под землю, а не пускали по воздуху, как в Европе. Помним про те коллекторные люки.
«Станция является последним словом техники и строительного искусства. До сих пор стокгольмская станция считалась первой по внутреннему оборудованию, но московская станция превзошла ее во всех отношениях».
(Из статьи, опубликованной в журнале «Нива»)
Около тысячи телефонисток работало здесь. На работу принимались девушки от 18 до 25 лет, незамужние – считалось, что таковые будут более собранными и трудолюбивыми, не отвлекаясь на мысли о домашних делах, ростом не ниже 155 сантиметров, выносливые, с прекрасной дикцией и непрошибаемой стрессоустойчивостью.
А теперь, если мне будет позволено моими дорогими подписчиками...
...Немного уклонюсь в сторону от повествования
Вот та цена за услуги телефонной связи в первые годы двадцатого века, 79 рублей в год, это много или мало? Для сравнения процитирую уже не раз упоминавшуюся мной книгу Сергея Дурылина «В родном углу».
«Сколько нужно было, чтобы в Москве в первой половине 1900-х годов сытно пообедать одинокому человеку в теплом помещении за чистым прибором, за столом, накрытым скатертью?
В любой столовой попечительства о народной трезвости, которых с начала 1900-х годов пооткрывалось много в людных местностях Москвы, в том числе и на Немецком рынке, пообедать там стоило 7 копеек. Я сам много раз обедывал за эту цену, и вот как обедывал.
За эти 7 копеек давали глубокую, с краями, тарелку жирных мясных щей и такую же тарелку гречневой каши с говяжьим салом. Черного хлеба при этом полагалось есть «сколько влезет». После такого обеда – по желанию с фунтом, с полутора, с двумя черного хлеба – человек вряд ли мог уже не только «умереть с голоду», но вряд ли к человеку, ежедневно так обедающему, шло бы название «голодающего» или «недоедающего». На такой обед же требовалось всего иметь 2 рубля 10 копеек в месяц.
Если б человек этот в той же для всех открытой столовой пожелал пообедать еще сытнее, то ему подали бы тех же щей с большим куском говядины, а в кашу положили бы не сало, а русского масла, – и за это взяли бы еще пятачок; обед обошелся бы в 12 копеек.
<...>
В Москве нельзя было умереть с голоду не только тому, кто не хотел работать, но и тому, кто не хотел или не мог ни работать, ни просить.
Этот же ответ мне пришлось дать и тогда, когда я задумался о житье-бытье учащейся молодежи в Москве.
Как я уже говорил, цены на хлеб и все припасы в Москве сильно возросли после первой половины 1900-х годов, но и в 1914 году, накануне Первой мировой войны, прекрасный обед из двух блюд (с неограниченным количеством хлеба, черного и белого) в столовой «Общества пособия студентам Московского университета» стоил всего 23 копейки.
<...>
Целые кади были полны черным жемчугом икры – зернистой и паюсной. Я говорю «черным», потому что красной кетовой икры тогда и в помине не было, она появилась в Москве после японской войны, и сначала на нее недружелюбно косились, как на щуковину или сомовину: эта рыба-де для нехристей, а эта икра-де – икра для нехристей, недаром, мол, она добывается из «кита-рыбы». Да и какая была особая нужда в этой новой красной икре, когда лучшая черная паюсная осетровая икра стоила 1 рубль – 1 рубль 20 копеек, а зернистая – 1 рубль 10 копеек – 1 рубль 50 копеек за фунт?»
(Сергей Николаевич Дурылин, «В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва»)
К слову, жалование телефонисток на станции достигало 30 рублей и считалось весьма приличным для гражданского служащего такого ранга.
До самой революции проработала станция Шведско-Датско-Русского телефонного общества. А в конце 1917-го ей на смену пришла Центральная телефонная станция.
Вначале важный стратегический объект захватили юнкера, отрезавшие большевиков от связи. Но через три дня непрекращающихся атак под командованием Григория Александровича Усиевича революционные войска отбили станцию (4 фото).
На фото текст читается не слишком хорошо. Вот он:
Здесь в октябрьские дни 1917 года происходили ожесточенные бои революционных отрядов с белогвардейцами за овладение Центральной телефонной станцией
Но что же было здесь до того, как компания Ericsson провозгласила девиз «Каждой московской квартире – телефон»? Традиционно, как я это стараюсь делать почаще...
...Расскажу предысторию этого места
Самое интересное, что и здесь сыграл свою роль тот самый «калейдоскоп московских историй», о котором я начинаю заговаривать все чаще в связи со своими длинными фото-прогулками.
Только что я гулял неподалеку от Земляного Вала и упоминал Казенную слободу. Думал, что та серия завершена, и снова ненадолго вернулся к Мясницкой улице.
И вот вдруг оказалось, что переулок, который сегодня называется Милютинским, до середины восемнадцатого века был известен как Казенная улица. А до этого назывался Старым Казенным переулком.
Я уже говорил в одной из недавних заметок, что Казенная слобода была одной из самых обширных и простиралась от Большого и Малого Казенных переулков до Покровки. Но, как видно, тянулась она и много дальше, до самой Мясницкой.
Во второй половине восемнадцатого столетия по имени домовладельца Алексея Яковлевича Милютина переулок получил свое современное название.
А на этом самом месте стоял жилой дом конца восемнадцатого столетия. С 1780 и до 1820 года в нем проживала семья российского медика венгерского происхождения, профессора анатомии и хирургии Франца Керестури. Франц Францевич был известен тем, что он первым начал проводить со своими студентами систематические занятия на трупах, ввел в обиход эксперименты над животными. Преподавал анатомию, хирургию и повивальное искусство. Ратовал за открытие анатомического театра.
Сын и наследник Франца Францевича, пошедший по военной линии, Николай Францевич в 1820 году продал дом астраханскому купцу армянских кровей, надворному советнику Мкртычу (по-русски его звали Никитой) Осиповичу Аскарханову, от которого тот через полвека, в 1871 году перешел по наследству сыну Ивану, а от него, умершего в 1894-м бездетным, дворянам Херодиновым.
У Херодиновых участок и был приобретен в 1902 году для строительства на нем телефонной станции.
Вплоть до недавних лет в здании располагался один из офисов МГТС. Теперь же историческое сооружение, внесенное в Красную книгу Архнадзора как объект культурного наследия Москвы, находящийся под угрозой, пустует, а внутри, как о нем рассказывают активисты, царят разруха и запустение.
* * *
Мои дорогие подписчики и случайные гости «Тайного фотографа»! Большая и искренняя благодарность каждому из вас, кто дочитал рассказ до конца.
У меня к вам большая просьба: подумайте, кому из ваших друзей была бы интересна моя страничка, кому вы могли бы ее порекомендовать? Давайте вместе увеличим число единомышленников, кто любит гулять по Москве, изучать историю ее улиц и обсуждать эти истории друг с другом.
И конечно, не пропустите новые истории, ведь продолжение следует!
А заодно напоминаю о нашем нововведении: телеграмм-чате для неформального общения и обмена фотографиями, мнениями, впечатлениями и местами для интересных прогулок.