-Признаться, по началу я не знал, как к этому относиться. Нун не сразу стала хозяйкой в доме, потому как не привыкла командовать, да и не к такой жизни ее готовили, однако Адаир позаботился о том, чтобы кумушки Олмар и Эваллы, из тех, кто готовы надавать советов новобрачной, а то и вместо нее начать самоуправствовать в доме, почувствовали себя в имении неудобно и приходили туда только гостями. При этом он взял приданое за Нун не только участком, но и ее служанками, довольно толковыми тетками. Так что к первому году Нун в доме вполне освоилась, и стала госпожой. Со мной держалась поначалу пугливо. Так уж бывает, что от предыдущих браков молодым женам достается в наследство родственники от прежней жены. Но… сам не знаю как, но я и с ней начал находить общий язык...
Внезапно за спиной у Вилхо появилось свечение, и Раэ, как на фоне облачка в воздухе увидел сияющее изображение. В нем проявилась светлица – и Раэ ее узнал да так, что сердце екнуло: на все четыре стороны были прорублены знакомые огромные окна с резными подоконниками, посреди светлицы стоял огромный ткацкий станок, а за ним сидела молодая круглолицая женщина с косынкой, закрученной тюрбаном на голове так, как это делала мать Раэ. Только из-под этого тюрбана выбивались не русые вьющиеся штопором пряди, а прямые, темные, такие же темные, как черный виноград, глаза смотрели на Раэ так, словно его видели, и женщина робко улыбалась, не показывая зубы. Она беззвучно смеялась, с кем-то разговаривая.
-О! – воскликнула Мурчин, так же заметив видение, - подождите… думайте о том времени… я хочу ее рассмотреть… ее-то портрета у вас нет…
Ведьма заступила за спину колдуну, но видение исчезло. На том месте не стало ничего, кроме темноты.
-О, подумайте о ней еще раз! У вас так хорошо получается изобразить воспоминания, - сказала Мурчин, - я ее почти успела рассмотреть!
-О, у меня это по желанию не получается, - тихо рассмеялся Вилхо, - иногда мне получается показать что-то…
Разочарованная Мурчин остановилась за спиной у Вилхо, и Раэ только по ее позе – ее лица он не видел в полумраке, - понял, что она раздосадована как тот, кто упустил случайно опустившуюся на подоконник красивую бабочку.
-Она и впрямь не очень-то красива, - сказала Мурчин, - если судить по тому, что я успела рассмотреть… в этом вам можно верить. А вызвать из памяти вид мейден Морель у вас получится?
-О, право же, не знаю. Как я уже сказал, по желанию у меня это не получается. Мне надо довольно глубоко погрузиться в воспоминания и довольно долго их обсуждать. Но вы можете увидеть ее портрет в галерее ковена Ущербной Луны. Только нарочно Бриуди не спрашивайте. Если представится случай оказаться у него в гостях, загляните в портретную галерею. Там висит ее автопортрет. Вы не останетесь без впечатления…
Мурчин разочарованно вздохнула, затем лисичкой вернулась к Вилхо, устроилась на пуфике перед его креслом, проворно налила ему кубок вина и протянула так, словно предлагала не отведать вина, а просто занять пустые руки. Однако Вилхо разгадал эту относительно невинную уловку Мурчин, усмехнулся и принял вино, отпил глоток.
-Попробую вас порадовать еще каким-либо зрелищем из пошлого…
Раэ тоже понял, что в ногах правды нет, и присел на толстый ковер, погрузил в него саднящие ноги. Пожалуй, это неплохо, что он пробрался сюда…. Тем временем колдун продолжал рассказывать историю его семьи.
-…Я потом сообразил, что спустя несколько месяцев брака между Адаиром и Нун такое взаимопонимание, какое порой не бывает между магистром и мейден спустя сотню лет, прожитых в одном ковене! И что… между ними нет тайн! Это была еще одна вещь, которую я до сих пор не могу постичь. Сначала Адаир принял легко то, кто такая Морель и какова его доля – так легко, что не пойми когда он догадался, а потом как-то запросто это восприняла и Нун! Как будто это данность! Как будто это одна из особенностей усадьбы Олмар! Во всяком случае, не успей я все обговорить с Адаиром, как однажды, когда я навестил Морель, я застал Нун во флигеле с девочкой на коленях, и при этом она болтала с няней и кормилицей так, запросто, об обычных женских делах. Я… я только обменялся с Нун взглядами, по которым мы оба друг друга поняли и не обсуждали особенностей ее падчерицы. Ни разу. А еще… а еще я ощутил свое бессилие на что-то повлиять. Все зависело только от намерений Адаира и Нун.
Потом… потом я увидел, как Нун направилась в дом, теперь в свой дом, с девочкой под мышкой, как будто это была не великая мейден одного из могущественных ковенов, а… котенок!
И взор Вилхо затуманился, а за спинкой его кресла опять вспыхнуло, как северное сияние, видение, как в малой картине – залитая солнцем, насквозь прорезанная лучами солнца абрикосовая аллея, по которой шла та самая женщина, что ранее сидела за ткацким станком, в одном нижнем платье, подоткнутом так, что были видны толстые щиколотки ее загорелых, усыпанными пятнами веснушек ног, щурилась от резавшего ее глаза солнца, одной рукой оправляла выбившиеся из-под тюрбана волосы, а под мышкой другой небрежно, обыденно несла девочку, которая дрыгала ногами из-под сорочки, перешитой из мужской исподней рубахи, морщилась для того, чтобы заплакать. У девочки уже была поразительно густая копна черных, отливающих синевой волос, мало похожих на детские. Но иных странностей Раэ при виде девочки не заметил. Мурчин хмыкнула, и от ее хмыканья виденье тотчас исчезло. Вилхо как очнулся и продолжил:
-Я всегда должен был помнить, что за Нун вечно бегали дети, даже если никто не поручал ей с ними сидеть, вечно она с ними возилась… а они к ней так и липли целыми стайками, и с Морель она стала возиться так же, она там как растворилась среди детей имения. Когда я отбывал в Ивартан, - конечно, для простецов я говорил, что уезжаю по фамильным делам в Ортогон – я был спокоен за Морель. Она была весьма удачно спрятана в куче ребятишек. Всем было не до того, что она какие-то вещи делала слишком рано для младенца или что у нее за странности – она была одной из многих, поэтому ей не уделяли столь уж настырного внимания…
Она тогда жила на два дома – то во флигеле, то в гостиной Нун, где в вольерчике рядом с ней лазили еще двое-трое карапузов. То ли ее племянников, то ли детей ее служанок… там еще были эти мальчишки, то ли братья ее, то ли двоюродные племянники… в общем, эти младенцы… их стало вдруг с приходом Нун очень много… просто в доме, особенно на женской половине, стало вообще невозможно находиться, да и мужская была изрядно разгромлена мелюзгой…
-Я думаю, вы оттуда просто бежали, - сказала насмешливо Мурчин и в полумраке было видно, как она сморщила нос.
-О да, - рассмеялся Вилхо, - одно меня волновало: как бы Нун не начала предпочитать чужим детям своих. Да и Адаир тоже. Как я сумел определить, Нун понесла довольно рано – в первую же неделю брака. Два месяца спустя она еще не знала, что беременна, а я уже знал, что будет сын… Ах да, кстати, потом, когда ее живот начал расти, Лиота выкинула пакость. Наслала на сестрицу проклятье черного зимовника. Но поскольку брак был освещен…
-Проклятье свалилось на нее саму, - горько усмехнулась Мурчин.
Тут за спиной Вилхо снова возникло видение, то была другая горница, незнакомая Раэ, на три окна, явно в старом доме, где стены были завешены старыми, траченными молью шпалерами. В углу забившись, съежившись, сидела девчонка в съехавшем чепце, перекрученном платье и зыркала огромными знакомыми глазами на невидимого собеседника. Судя по ее виду, она беззвучно оправдывалась перед кем-то. И Раэ не сразу, но узнал, что перед ним – Лиота, только выглядела она моложе. Точнее, младше.
-О да! Я тогда сам на себя подосадовал: у меня под боком обиженная ведьма-самоучка, а по соседству с ней беззащитная Морель, которой только того и не хватало, чтобы в эти края нагрянули выжлятники из Цитадели. Я должен был предвидеть, что Лиота продолжит лезть, куда не следует, просто купанием в магических травах у нее дело не закончится. В один прекрасный день я ощутил, что в имение Олмаров хотела вторгнуться какая-то порча, затем понял, что она не поразила того, кого надобно… и через насколько часов к Нун приходит известие, что ее сестрица взбесилась, стала метаться по дому, потом в изнеможении упала, ее с трудом уложили в постель, послали за врачом и священником. Мне пришлось срочно пробираться в дом Эваллов и снимать с этой дурехи порчу, которую она сама на себя свалила. Так мы с ней и познакомились по-настоящему.
-Вот тут-то ей повезло, - захихикала Мурчин.
-Ну, так-то да. Она ж тогда училась с бору по сосенке. Как что узнает краем уха, так и пробовала. И все на себе. А что она такого могла наслушаться в Семикняжии? Нашла каких-то подруг, которые бегали в город и смотрели в рот одной полубезумной низшей ведьме, которая учила их вышивать бисером. И она с ними…
-И как ее семья? Догадалась в чем дело?
-Нет. Они решили, что кто-то из зависти к красоте девушки наслал на нее порчу, но ее удалось отмолить. Думаю, ей даже повезло, что она себя сама околдовала. Ту низшую ведьму как раз отловили ведьмобойцы, а вслед за этим стали шерстить всех девчонок, которые бегали к ней шить бисером. Кое-кто из них кое-кого сдал… Их наказали по мелочи, но сама понимаешь, один раз в Семикняжии себя выдашь, потом с тебя глаз не спустят, да и семью за подобное позорят. Так что Лиота с себя таким образом, сама того не зная, сняла подозрение и заслужила сочувствие округи, как жертва колдовства. Над ней даже перестали посмеиваться после того злосчастного сватовства. Когда она встала на ноги, ее отправили в паломничество, чему я был очень и очень рад. Мне надо было отправляться с Ивартан, и я был не до конца уверен в том, что Лиота прислушалась к тому, что я ей тогда сказал насчет колдовства без наставника. И что она до конца осознала, что бы ее ждало, проболтайся та безумная старуха и прислушайся ведьмобойцы к нытью девок, что «девица Эвалл к ней тоже бегала». А в паломничестве она должна была пребывать несколько месяцев, так что хоть не смогла попытаться снова устроить нечто, подобное «черному зимовнику». Да и ведьмобойцы, когда узнали, что девица, которую сглазили, исцелилась и поспешила в паломничество, не стали приезжать в Алорк ради того, чтобы ее допросить. Раз отправилась в паломничество, значит чиста. И вот мне пришлось уехать в Ивартан. Я там задержался на больший срок, чем я предполагал. Мое счастье, что Лиота Эвалл в паломничестве и нашла себе жениха, так что ее злость на сестрицу прошла. Сильфы время от времени мне приносили сведения о Морель, но все отрывочные и неполные. Больше я узнавал из кратких писем Адаира, с которым условился, что он мне будет постоянно писать и рассказывать, как она растет. А что он, простец, мог мне рассказать кроме того, что девочка растет и здоровье у нее отменное? К тому времени Бриуди несколько подзабыл Морель. У него за эти пять лет сменилось несколько амант, а моя комтесса по-прежнему была его официальной фавориткой.
Когда я вернулся в Ладилис, там, в поместье Олмаров, изменилось многое. Адаир проложил дороги, прорыл каналы, заложил еще виноградинки и фруктовые сады и породил троих детей. Когда же я их навестил… Нун меня удивила. В ее глазах я прочел испуг. Она очень боялась, что я заберу Морель!
И тут за спиной у Вилхо снова засветилось подернутое дымкой видение – терраса дома, лето, зелень абрикосовых деревьев, подступивших к самой террасе, а на ней – беременная почти на сносях женщина в засаленном платье, грязном переднике, всклокоченными темными волосами, перехваченными старым шарфом, на локте одной из рук у нее была намотана шерстяная пасма, а в ее юбку уткнулась черная кудрявая голова пятилетней девочки. Так делают дети, когда стесняются кого-то чужого. И женщина, испуганно глядя на кого-то, опустила ладонь на голову девочке, как защищая ее…
-И Морель… - покачал головой Вилхо, - она вела себя как пятилетняя девочка!
-Бывает, - сказал Мурчин, - прошел только первый люстр! Тем проще для нее и окружающих…
-Я тоже себе так сказал. Я попытался с ней завести разговор – она в слезы. Мне казалось, что младенцем она была умнее! Мне пришлось с ней вести себя как с маленькой, чтобы расположить ее к себе. Купить пряников и игрушек! И лопотала она на семикняжеском… ваграмонского не понимала… а ведь Морель знала двенадцать языков!
-Это тоже бывает, - сказала Мурчин, - голова еще маленькая… пять лет…
-Но что-то же она должна была помнить! А она… я так ничего от нее и не добился. Надо было тогда, тогда забирать ее ! Но у меня тогда не было возможности. Мне предстояло почистить свой ковен от кое-кого… кто тянул свои шаловливые руки к браздам правления…
-Вашу прежнюю мейден, -усмехнулась Мурчин.
-Да… а Бриуди… тот бы ее забросил у себя в ковене. Или поручил в те руки, которые бы мигом сгубили Морель. На ее место мейден слишком многие претендовали. И знаете… я тогда очень, очень быстро убедился, что Нун за Морель будет стоять горой… Одна из стихийниц ковена Бриуди прознала с помощью гадания на Имболк, где находится Марель. В точности у нее не это узнать не получилось, но на город ей указали, и на то, что Морель переродилась. На наше счастье она не сказала об этом кому-либо еще, а просто попросила разрешения Бриуди покинуть ковен и тотчас отправилась в Алорк… Там она выяснила, кто растит Марель и попыталась наняться в дом Олмаров. Только Нун не взяла ее в служанки. При ней был ее первенец, тот самый, на которого Лиота пыталась наслать проклятье черного зимовника. При виде ведьмы у него начало ломить под грудиной… иногда простецам достается такая памятка от этого проклятья, если оно сколько-то потревожило их в утробе матери… Нун об этом признаке кто-то рассказал… И хозяйка дома просто выпроводила несостоявшуюся убийцу Морель за дверь. А потом, когда та сидела в гостинице Алорка и прикидывала, каким образом еще пробраться в дом Олмаров, в дверь ее комнаты постучались ведьмобойцы…
-Ох, - вздохнула Мурчин, явно недовольная тем, что кто-то так легко попался в лапы всеобщих для колдунов врагов, - представляю, как был недоволен Бриуди!
-Еще как! Он думал, что ведьма в Ивартане, а ее жгут на пустоши за Алорком! Но он больше сердился на ее непослушание. Все в Ивартане недоумевали, с чего бы это ее, одну из лучших стихийниц Бриуди, его аманту, которая вот-вот станет еще и метрессой, вдруг понесло в Семикняжие, но мы-то с Бриуди догадались о причине. Я срочно прилетел в дом Омаров. И тогда Нун мне сказала: «мне сердце подсказало, что Мими грозит беда!» Мими! Великая мейден – Мими!
Мурчин расхохоталась.
-Ох уж эти простицы! Удивляюсь порой – у них иногда возникает ложная щенность, и они…
Вдруг ведьма внезапно осеклась, как будто вспомнив что-то, а затем пробормотала:
-Впрочем, даже очень опытные ведьмы порой так относятся к детям… думаю, это у них остатки человеческого… не самого дурного… а то бы мы не выжили. Все-таки и ведьмам приходится заводить детей.
-Для Нун Морель была одной из ее детей. И я тоже тогда подумал, что у нее что-то вроде того. что ты назвала ложной щенностью. Лань, кормящая волчат! Она не притворялась. И если Адаир мне не переставал мне напоминать об уговоре – через два люстра забрать Нун и исчезнуть, - то Нун… она в самом деле… любила Морель.
И Вилхо зажмурил глаза. Раэ уже знал, что колдуны так делают, когда могли бы прослезиться, будь они простыми людьми. И что им в тот миг больнее, чем простецам… И позади колдуна вспыхнуло видение, как по дороге меж виноградников, под ясным небом Ладилиса катит двухколесная тележка, запряженная мулом, а в ней сидят в нарядных платьях Нун, подросшая Морель и еще две какие-то девчонки, в которых Раэ почуял свою родню. Морель в тот миг подняла глаза на Нун и поглядела на нее каким-то взрослым осознанным взглядом.
-И когда миновали эти два люстра? – спросила Мурчин для того, чтобы вернуть Вилхо самообладание.
-Они не миновали. Морель ушла из жизни в девять лет. Она… она… ее просто нашли мертвой на ступеньках семейной часовни. Ее нашел Адаир, когда утром шел в нее. И Морель лежала уже холодной. На ее лице у нее было выражение ужаса, будто она заглянула в самую бездну. А в ее волосах… были седые пряди. У нее был разрыв сердца…
-Может… может, ее убил кто-то из ковена?
-Нет, - покачал головой Вилхо, - она в тот вечер все вспомнила. Мы с ней уговаривались, что когда она все вспомнит, то вспомнит вдобавок и где ключ от кладовой с ее вещами. Он был при ней тогда, на ступенях… Только она им не воспользовалась. Да – она все вспомнила! Внезапно…и она не была к этому готова. Мы сначала так и не поняли, почему она умерла. Что ее так напугало или огорчило. Тоже сначала думали о том, что кто-то из ковена Бриуди достал ее в тот последний момент, когда она все еще была беззащитна… все эти размышления и сомнения Бриуди спасли Олмарам жизнь. А еще то, что все они искренне ее оплакивали. Так Бриуди тогда и не понял, что же убило великую мейден. А я тогда начал догадываться.
-И что же? – жадно спросила Мурчин.
-Как раз по тому, как они ее оплакивали – и Олмары, и Эваллы, и слуги, и домочадцы, и дети Нун и Адаира – Морель для них была обычным ребенком! Обычным ребенком! И это при том, что во младенчестве ее наоборот опасались. А потом ее особенности прошли да так, что о них никто и не вспомнил! Обычный ребенок! И для себя самой она была обычным ребенком.
-Но… что-то же она должна была вспоминать про себя!
-Ничего! – отрезал Вилхо, - и тогда понял почему. Нун молилась за нее. Адаир молился за нее. Она жила в намоленнном доме и в каждую неделю ее таскали в храм.
-Ну и что? – хмыкнула Мурчин, - многие ведьмы так живут.
-О да – многие! Взять хотя бы Лиоту, которая вела внешне тот же образ жизни. Из нее вышла отличная ведьма! А все потому, что она не верила в то, что ей говорят родные! А Морель была обычным ребенком, который верил матери Нун. Она воспитала девочку благочестивой простицей. И когда та внезапно вспомнила, как жила до этого, что делала… то, что идет в разрез их убеждениям… то, что они считают гибелью своей души… да, так оно и было: внезапно она себя вспомнила и посмотрела на себя глазами Адаира и Нун. И кинулась к часовне…и умерла на ее ступенях… ужаснувшись самой себя.
Некоторое время Вилхо и Мурчин молчали. И за спиной Вилхо была лишь темнота. Лишь несколько полупогасших огоньков плавало рядом с портретом Адаира, и тот смотрел на колдунов и невидимого потомка лучистыми ясными глазами, в которых в глубине читался и покой, и некоторая настороженная горчинка.
-Не домысливаете ли вы? – спросила Мурчин, - ведь вы не были при том, и имели дело только со свершившимся…
-Я жил в доме Адаира Олмара, - сказал Вилхо, - и я понял то, что не сразу дошло до Бриуди. Тогда, когда Морель умерла, он словно сошел с ума. Никто бы и не подумал, что он ее так ждал. Он как спохватился, что ее больше не будет с ним. Сначала пришел в ярость. Натворил кучу глупостей. Даже рассорился окончательно с моей комтессой, и тогда мы стали друг от друга отдаляться… да что тут говорить! Нас объединяла только Морель, за чью благосклонность боролись мы оба. Нас скрепляла дружба-соперничество. Мы оба делали вид, что нас забавляет погоня Морель за Адаиром, и одно время оба жаждали оказаться на его месте. Бриуди очень стыдился своей ревности. Настолько, что смог бы испепелить любого, кто бы его в этом заподозрил. И вот когда Морель не стало… о, он бы очень хотел протянуть свои когти к Адаиру! Сначала только потому, что ревновал. Собственно, я тогда его спас, когда спросил – «уж не ревнуешь ли ты? Если нет, то чего ты не оставишь его в покое?» И Бриуди в то время оставил его в покое. Потому, что тогда его тревожила только ревность и досада, что последние годы Морель отдала не ему. А потом… А потом он понял, запоздало понял, что убило Морель. Кости Адаира уже упокоились в фамильном склепе, а по земле ходил другой ненавистный ему Олмар.
-Его внук Армаллам?
-О нет, о нет! До Армаллама еще так далеко! Был еще одни Олмар, который его чуть не свел с ума! Через него судьба здорово поглумилась над Бриуди!
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Неомения. Глава 204.
