Глава 42
Костя
– У пациентки церебральная эдема, – говорит ординатор Парфёнов пожилой женщине, стоя возле палаты.
– Что это такое? – спрашивает она настороженным голосом.
Костя закатывает глаза и думает: «Вот народ, а? У каждого в руках смартфон с интернетом. Ну возьми, почитай, почему я на тебя лишнее время тратить должен?» Но вслух говорит:
– Это полиэтиологическое патологическое состояние, при котором происходит аккумуляция внеклеточной…
Глаза бабули становятся ещё больше. Парфёнов понимает, что напугал её ещё сильнее.
– Это отёк головного мозга, при котором в нём скапливается жидкость, что приводит к увеличению объёма мозга и повышению внутричерепного давления.
Старушка кивает.
– Мы не стали зашивать рану, потому что необходимо снизить давление. Из-за аварии сместилась средняя линия мозга. Когда она очнётся, вероятно, она не сможет вести прежнюю жизнь.
– То есть её мозг отёк? – спрашивает женщина.
– Да, верно.
– Вы говорите, нужно подождать и посмотреть, как она будет восстанавливаться?
– Именно.
– Хорошо. Спасибо, доктор, – старушка вдруг начинает улыбаться. Кивает и уходит в палату.
– Не за что.
– Все в конференц-зал, – слышит Парфёнов за спиной голос профессора Артамонова. Оборачивается нервно. Стоящий рядом с Олегом Павловичем Максим Подберёзовиков кивает коллеге. Пошли, мол, скорее.
Костя присоединяется к нему, оба чуть отстают от профессора.
– Что случилось? Почему главный нас всех собирает? – шепчет Костя.
– Моя чуйка подсказывает, что он сейчас злющий.
– Может, это из-за нападения на босса? – предполагает Парфёнов.
Когда коллеги входят, небольшой конференц-зал уже почти заполнен. Здесь оказываются ещё и студенты-практиканты, и ординаторы всех лет обучения, – Артамонов позвал, оказывается, практически всех из нейрохирургического отделения, которым руководит. Сам он стоит на подиуме, сунув руки в карманы брюк, и недовольно смотрит на припозднившихся. Те быстренько усаживаются.
– Все собрались, – говорит Олег Павлович.
– Да! – бодро говорит Парфёнов.
– Константин.
– Да?
– Повтори, что ты сказал той пожилой женщине.
– Конечно. У пациента эдема головного мозга. Нужно снизить давление. Поэтому мы не стали закрывать черепную коробку…
– Хватит, – перебивает Артамонов. – Что в этом не так, коллега Подберёзовиков?
– Я знаю, в чём проблема. Но не могу сказать, – мнётся ординатор.
– Невероятно! – возмущается Олег Павлович. – Вы, ребята, пытаетесь прикрывать друг друга и разделяться на группы? Сколько раз я вам говорил: объяснять медицинские термины доступно! Пока я глава нейрохирургии, это правило. Вот чему я вас учу! Как вы смеете бросаться терминами? Знание терминологии не даёт вам преимущества.
– Прошу прощения, – говорит Парфёнов с виноватым лицом.
– Вы все студенты и ординаторы. Другими словами, недоврачи. Вы должны учиться отношению, а не только навыкам, – поучает Артамонов. – Поняли?
– Да, – раздаются разрозненные голоса.
– Не понял?
– Да!
– Снова не слышу.
– Да, Олег Павлович! – громко хором орут почти тридцать человек единым хором.
– Вот теперь слышу. Возвращайтесь к работе, – разрешает Артамонов.
***
Полина
Стою в коридоре, ожидая Алексея Петровича. Тот выруливает из-за поворота и, увидев меня, шутливо делает вид, что испугался.
– Ох! – игриво восклицает. – Когда ты пришла?
– Недавно. Написала бы, я бы примчался. Проходи.
– Ох… – он пинает стоящую прямо у входа картонную коробку с папками. – Я тут не убирался, так что даже некуда присесть. Прости, я ещё не вступил в должность.
– Поздравляю с началом работы в больнице имени Лёвушкиной, – говорю и вручаю ему цветок.
Алексей Петрович удивлённо смотрит на презент. Берёт его с широкой улыбкой.
– Спасибо, не ожидал от тебя такого. И какое название у цветка? Не чистая любовь, случайно?
– Не знаю. Я купила его просто потому, что он красивый.
– Просто. Это моя фраза, но ты ей даже чаще пользуешься, – Алексей Петрович белозубо улыбается, и его глаза искрятся от радости. Мне так приятно, только… я здесь не затем, чтобы любезничать.
– Я даю вам взятку. Вы должны мне помочь, – протягиваю ему тот самый листок, который извлекла из толстого фолианта про нейрохирургию.
– Что за цифры? – интересуется коллега.
– Номер бабушкиной карты, но у меня нет доступа к записям, потому что я начинающий работник. А вы старший врач, в штате, у вас доступ должен быть. Покажите мне всю мощь своей высокой должности, – делаю небольшой комплимент.
– Хм, – произносит Алексей Петрович задумчиво. – Зачем тебе её данные?
– Прошу, найдите файл и распечатайте всю информацию. И скажите, кто из сотрудников был на её операции.
– Ты поэтому отказалась от места в муниципальной больнице и пришла сюда?
– Я думала, что смогу посмотреть все данные. Должна сказать, главврач очень примечательный. У больницы потрясающая охранная система.
Алексей Петрович вдруг медленно разрывает листочек. Один раз, второй… Потом бросает в ведро.
– Забудь, Полина… – говорит мне.
– Как я могу забыть?
– Давай будем объективными. Ты же хирург. Никто не застрахован от врачебной ошибки.
– Я думала, что пойму это, когда стану врачом. Но став им, я не понимаю ещё больше. «Мы сделали всё возможное. Есть ограничения. Мы старались, но не получилось, так что не мешайте нам больше». Разве так нужно себя вести, когда человек умер? Моя бабушка верила доктору до самого порога операционной. Я должна знать всё, что там произошло! – убеждённо говорю, глядя Алексею Петровичу прямо в глаза. Пусть видит: я искренна и целеустремлённа в своём желании добиться правды.
– Ну, узнаешь. И что будешь делать? – спрашивает он.
– Когда узнаю, тогда и решу.
Коллега тяжко вздыхает.
– Срок давности врачебных ошибок 10 лет.
– Вы говорите, что ошибки нельзя отменить или исправить. Но сердце может меняться. Как вы могли её порвать?
– Ну… прости. Я переживаю за тебя. Ты теперь врач, и люди тебя уважают. Ты не можешь просто наслаждаться жизнью, как все остальные.
– У меня никогда не получалось быть нормальной, – отвечаю. Делаю паузу. – Забудьте. Если вы не сделаете это, найду кого-нибудь ещё. Или просто хакну систему.
Всё. Не о чем больше разговаривать. Выхожу из его кабинета. Меня постигло горькое разочарование. В мужчине, который мне нравится всё сильнее. В коллеге, которому я доверяю. Или после такого надо употреблять этот глагол в прошедшем времени? Эх, Алексей Петрович! Как вы могли?..
Иду в парк, чтобы успокоить нервы. Сижу, тру лоб, не понимая, как быть дальше. Слышу шуршание рядом, вроде ветер качает ветку, а потом резко раздаётся мужской голос:
– Вы плачете? – участливо спрашивает он, заставив меня вздрогнуть и резко обернуться. Жильцов!
– Я медленно реагирую. Но вы ещё хуже. Нормальные люди в таких ситуациях не подходят.
– По крайней мере, вы не плачете. Но казалось, что плачете… – Дмитрий делает паузу, запутавшись в словах. – Да, я чего пришёл? Полиция просит прийти и дать показания. Нас обоих. Доктор Макаров уже ходил. Он шустро со всем разбирается. Пойдём?
Что ж, раз такое дело, то нужно возвращаться.
***
Алексей Петрович
Я повёл себя, как последний осёл. Ну зачем было отказывать Полине? Что такого особенного, если девушка посмотрит карту своей бабушки? Показал характер, блин. Доказал, кто тут главный. Вот же глупец! Недовольный собой, лезу в корзинку. Достаю фрагменты листочка, собираю их на столе, как паззл, восстанавливая номер. Потом забиваю его в базу данных.
«Поиск пациента… – пишет система, а потом неожиданно выдаёт. – У вас не хватает прав для просмотра истории болезни…»
Как такое? Быть не может. Ввожу данные снова. Результат не меняется. Это уже очень интересно. Закусываю удила. Самому становится интересно, что такого особенного в карточке давно умершей пациентки. Настолько, что даже 13 лет спустя этот документ хранится под грифом «Секретно». А вот ещё: кто его так надёжно спрятал и зачем?
***
Катерина
В регистратуре подхожу к ординатору Подберёзовикову.
– От доктора Озеровой много проблем? – спрашиваю будто просто так.
– Это не от неё проблемы. У неё проблемы. Если бы не Полина Викторовна, он был бы мёртв.
– Кто он?
– Ну, мафиозный босс. Или вы о ком спрашиваете?
Смотрю на него ну очень выразительно.
– Ах, понял! Простите. Кстати, да. И доктор Жильцов тоже бы погиб. Такие дела.
Хмыкаю недоверчиво, смотрю в сторону и вижу, как Полина с Димой, о чём-то премило болтая, идут по коридору. Расходятся возле процедурной. Это уже становится интересным. Они что же, нашли общий язык? Как-то не слишком верится, да и не хочется в такое верить!
– Почему вы пришли вместе? – спрашиваю Диму, когда он подходит.
– Нас вместе опрашивали.
– Раздражает, наверное, находиться в такой кутерьме? Когда она рядом, всегда что-то происходит. Надеюсь, её выгонят, как ты и хотел.
– Больше я этого не хочу, – вдруг заявляет Жильцов, заставляя меня нимало удивиться. – Доктор Озерова хороший человек, как оказалось.
– Почему ты передумал?
– Если тебе нужны детали, то их нет.
– Что за странные чувства? Ты что, влюбился? – спрашиваю, а у самой внутри всё замирает.
– Почему ты так настроена против неё? –
– Я говорила: у меня травма. По её вине. Она была хулиганкой в старшей школе. Школу не закончила, её исключили. Я не рассказывала деталей, потому что её уважала.
– Это лишнее. Я слышал всё от неё самой. И вот что мне интересно: ты правда позволяла ей себя запугивать? – спрашивает Дима. Делает паузу и, не дождавшись моего ответа (я не сообразила, что говорить), делает вывод: – Готов на машину поспорить, что нет.
После этого Жильцов уходит.
– Похоже, в палате босса что-то произошло, – шепчет мне в спину Подберёзовиков. – Наверняка он просто в шоке. Ходит много слухов, но если собрать всё вместе, можно сделать вывод, что доктор Озерова спасла доктора Жильцова от смерти.
Вздыхаю. Как же мне надоело слушать про подвиги этой Полины! Ненавижу её!
***
Дмитрий
Во время осмотра спрашиваю Ольгу Михайловну:
– Какое животное вам нравится?
– Собаки. Они мне нравятся, потому что не предают, – суровым тоном отвечает пациентка.
– Перебеги её в палату, – поручаю Парфёнову.
– Да, хорошо, – с готовностью отвечает он и уходит, а следом является Катя. Этой здесь что понадобилось? Совесть замучила?
– Здравствуйте, – обращается коллега с Гвоздевой.
– Красивый доктор пришла, – смотрит на неё пациентка.
– Вы в порядке?
– Спасибо. Вы все приходите.
– Я же была там, когда это случилось. Поэтому чувствую ответственность.
Усмехаюсь, отводя взгляд. Как же! Так ей и поверил!
– Вы пришли, потому что вам нужно что-то сказать друг другу. Я просто предлог, – замечает Ольга Михайловна.
– Вас не одурачишь, – улыбается Катя. Потом смотрит на меня и заявляет: – Твоя машина моя.
– Чего? Ты за кого меня принимаешь? Почему решил, что меня не обижали?
– Давай позже.
– Давай поговорим здесь. Не стесняйся пациента. Она уже видела, как я устраиваю сцены.
– Это точно, – замечает Гвоздева.
– Ты что, не понимаешь, что не прав? – упрямо спрашивает Катя.
– Прости. Ладно?
– И всё? Извинился и ладно?
– Точно, – комментирует пациентка. – Это совсем не извинение.
– Боже! Вы как лучшие подруги! Беру слова обратно. Ясно? – ухожу и слышу позади:
– Не думаю, что ты главный, раз нравишься мне! Решение за мной! – кричит мне Катя.
Останавливаюсь в соседнем помещении, мою руки.
– Вы мне нравитесь, доктор. Нужно было жить как вы, – произносит Ольга Михайловна.
– У вас такой же характер? – интересуется Катя.
– Сделаете мне одолжение? Скажите моему сыну привезти гадину сюда. Он меня не послушает.
Усмехаюсь. Влипла Катя. Потому что «гадина» – это не какое-то мифическое животное, а известно кто.