Первые годы жизни в обители особенно тяжело дались. Марии казалось, еще немного и превратится в бесплотную черную тень. Господи, по сей день не поймет, как выжила! Не иначе и впрямь, как матушка Нектария повторять любила, молитва животворящая помогала. Инокиня прикрыла глаза и зябко передернула плечами.
В мрачных кельях Николовыксинского монастыря даже летом холодно было. Что уж о зиме говорить! Иногда по утрам волосы к стене примораживало, а ресницы инеем покрывались. Более опытные монахини учили — сразу глаза не открывай, от мороза лопнуть могут. Потому веки, как они советовали, вначале ладошками грела. Привычка на всю жизнь осталась. Даже теперь, когда в теплой келье обитает, после пробуждения, несколько минут веки руками прикрывает.
По сей день стыдно делается, как ей, грешнице, думалось — монахиням льстит, что вместе с ними царица молится. Потому-то и относятся столь любезно. Все время о жизни в царском тереме расспрашивали, царящих там нравах да обычаях. Восторженно ахали, когда про свои наряды рассказывала, а потом, опомнившись, прикрывали рты пахнущими ладаном да душистыми травами ладошками и испуганно оглядывались по сторонам: не приведи Бог, кто посторонний прознает, как они любопытничают! Грех-то какой!
Потом поняла — ведут себя совершенно искренне. В силу того, что живут оторванными от мира, любую информацию воспринимают как сказку. Но, самое главное, души их не только к Богу, но и к ближним открытыми остались. Постепенно и она их добротой проникаться стала. Случилось чудо — в холодной обители сердце ее застывшее согрелось, а душа теплом наполняться стала. Понимать стала: если друг друга не поддерживать, в суровом краю не уцелеть.
Именно забота сестер помогла не упасть духом и с надеждой смотреть в будущее. Более того, эти хрупкие женщины сумели на время ее от гнева государева надежно укрыть А ведь поначалу стрельцы чуть ли не каждый день приезжали в обитель и проверяли, чем молодая монахиня в монастыре занимается. Ежели видели праздно сидящей, спешили к игуменье и грозили всех в обители голодом заморить. Нектария в ответ на их угрозы смотрела отрешенным взором, перебирала четки и молча крестилась. Обнаглевшие от своей безнаказанности стрельцы повадились приезжать в обитель в день по нескольку раз. Налетят, все вокруг разбросают, затопчут, а сами гогочут, аки жеребцы.
Даже не пытались скрыть своего удовольствия, наблюдая, как монахини с визгом разбегаются. Потом и вовсе стали к заутренней приезжать. И не лень же было так рано вставать! Едва все к молитве собираются, как являются. Какое там общение с Богом! Хорошо, коли после подобных визитов молитвенные слова в памяти останутся... Видать, надеялись, что монахини направят свой гнев на Марфу-Марию. Да только наоборот случилось. Сестры их бесами называть стали.
Потом новую забаву придумали. Начинают сестры на огороде монастырском послушание выполнять, они мешаются. В результате Нектарии это порядком надоело.
— Не пора ли на покой отправляться, — вопросила строго, — вам развлечение, а нам зимой придется впроголодь жить. Усатый командир скабрезно усмехнулся:
— Господь Бог поможет!
Ух, как же матушка взъярилась! Грозно так крестом своим тяжелым, вырезанного из кости неизвестного Марьюшке животного, взмахнула несколько раз в воздухе и взглянула выразительно. Удивительно, но охальники смешались. Головы в плечи втянули и побелели. Затряслись все, словно листы осиновые.
Игуменья воспользовалась их замешательством, вытолкала в спину, велела бесовскими очами сестер не смущать и на пороге не показываться. Пообещала проклясть да так это уверенно молвила, что втянули храбрецы поспешно ускакали.
Набеги прекратились. Обитель облегченно вздохнула. Однако сестры по-прежнему в испуге поглядывали на единственную дорогу, что вела к монастырю — не скачет ли кто? И крестились с облегчением, коли день без визитеров незваных проходил.
Один Господь Бог знает, чем она обязана этой сухонькой женщине с огромными, будто прозрачными глазами. Именно Нектария не побоялась гнева царского, к патриарху обратилась, просила дать послабление несчастной затворнице. Описывала, как страдает и кается молодая инокиня Марфа. Советовала не брать греха на душу, ежели умрет молодая вдова.
Замечала резонно — кому от этого лучше станет? А вот ежели жива останется, сколько пользы церкви принесет! Известно ведь — как богата и наследством своим пока не распорядилась. Следовательно, не оставит Горицкий монастырь без богатого вклада, писала патриарху своим торопливым почерком.
Трудно сказать, что помогло — постоянные прошения, жажда стяжательства его Святейшества или же рождение у царской четы долгожданной дочери Феодосии. От радости в те дни Федор Иоаннович не знал, что делать и кому молиться. Надо полагать, именно тогда патриарх и подсунул указ о переводе опальной царицы из холодной Выксы в Горицы...
Царь подмахнул не глядя, а потом опомнился. Но не станешь же обратно бумагу поворачивать. Елейным голосом промолвил:
— Пусть пользуется моей добротой. Начнет противиться, зашлю так, что никто не отыщет!
Как бы там ни было, молодая монахиня осталась ему благодарна. Не прояви государь тогда милосердие, кости ее оказались бы на погосте, ибо здоровье все хуже и хуже становилось. Сухой кашель разрывал тело на части, в горле постоянно першило, глаза слезились, а волосы, как тогда в Угличе, прядями выпадать стали.
Марьюшка очень не хотела с Нектарией расставаться, но матушка настояла. Сказала, что ей недолго осталось по земле ходить, а как помрет, заступиться за несчастную будет некому.
— Вижу, что у тебя другой путь начертан, вот и ступай по нему. Постарайся пройти достойно, дабы мне за тебя на том свете не стыдно было! — строго молвила настоятельница. — Нам в этом скиту все равно не жить. Мне видение было. Не простит новый царь, который вот-вот на престол взойдет, общения с тобой. Всегда будет думать, что ты нам тайны дворцовые открыла. Уезжай с Богом. Не могу сказать, что тебя на новом месте ждет, но в одном уверена: лучше, чем у нас жить станешь. Только всегда помни: рта за зря не открывай! Молчи и крестом защищайся!
Поплакали они в голос, перекрестили друг друга и навеки расстались. Вскоре все, как она говорила, случилось. На престол взошел царь Борис, а из Москвы прислали приказ, где значилось: на этом месте заложить мужской монастырь, а монахинь всех по другим обителям разослать...
Много лет спустя слух дошел: местные жители в память о высокородной затворнице назвали поляну Царской. Сложили легенду, что приходила на это место каждый день и горько плакала. Оно, конечно, приятно, да только вранье все это. Ничего этого не было. Нектария, пусть и душевной женщиной слыла, не позволяла царской вдове из обители выходить. Строго за каждым шагом следила и при случае напоминала о содеянном убийстве, грех за которое ей ей всю жизнь отмаливать придется.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 21
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке