Зима 1378 года выдалась суровой настолько, что казалось и птица на лету могла замерзнуть. Лютые морозные дни сменялись не менее страшными ураганными ветрами, вырывавшими с корнями деревья, срывавшими с домов крыши. И в простых избах, и в богатых хоромах, без остановки топились печи и животину приходилось брать в дома, чтобы не околела она в хлеву. Даже в княжеском тереме, в теплых сенях, жались друг к дружке умные охотничьи собаки князя Дмитрия, сберегая драгоценное тепло. Благо, что предыдущее лето выдалось урожайным и от запасов ломились закрома. Хоть голод людям был не страшен.
Митрополит Алексий, давно уже предчувствовавший приближение конца своей земной жизни, совсем слег. Ноги его распухли и он не мог уже подниматься. Лежал он в своей жарко натопленной комнате, а над ним хлопотали монахи. Княгиня Евдокия и князь Дмитрий, несмотря на морозы, часто навещали болящего, а он, даже на смертном одре, пытался ободрить их, призывая с верою в сердце преодолевать все трудности, ибо нет такого испытания, что не по силам было вынести человеку.
Ранним утром, 12 февраля, в светлицу к Евдокии, уже поднявшейся для молитвы и кормления младшей дочери, постучали. Акулина открыла дверь и обнаружила за нею монашку, с покрасневшими от слез глазами. Монашка что-то шепнула Акулине на ухо и та, изменившись в лице, поспешила к княгине.
-Митрополит наш, Владыко Алексий...преставился! - тихо сказала она Евдокии и искренние, скорбные слезы побежали из ее маленьких глаз.
Евдокия отдала ребенка в руки няньки, тоже зашмыгавшей носом, встала и подошла к образам, висевшим в углу. Слова молитв не шли в голову, а потому она просто шептала: "Прими его, Господи!"
Траур по Алексию был великий! Пожалуй так провожали в последний путь только князей, да и то не каждого, а лишь такого, который всю жизнь свою положил на возвеличивание своих земель. Укутанные в самые теплые шубы, бояре, воеводы, простые горожане, даже прибывшие из других поселений Московского княжества люди, шли тихой поступью за гробом, который несли на своих плечах высокие, крепкие монахи - ученики и последователи Алексия. Несли тело Алексия в Чудов монастырь, обо Алексий сам завещал погребсти себя там. Шел и князь Дмитрий, чуть впереди всех. Как ни упрашивала его Евдокия, пустить и ее в скорбный путь с митрополитом проститься, не дозволил, проявил на сей раз твердость. Жена рожала одного младенца за другим, проводила все дни в заботах о детях собственных и сиротах, малоимущих, которых всех, без исключения, считала нужным взять под свою опеку. Оттого Дмитрий побоялся застудить ее, тем более, что день выдался снежный и ветренный.
Евдокия оплакивала своего духовного наставника в тепле своей горницы. Знала, как будет не хватать ей и Дмитрию советов мудрого старца, почитаемого княжеской четой за отца. Об умении Алексия миром вершить любые дела ходила на Руси слава. Мог бы игумен Сергий занять его место, да по душевному смирению и кротости своей, отказался. Алексий, до самой своей смерти, передавал опыт Митяю, за которого ратовал Дмитрий. Евдокия не могла понять чем, Митяй не нравился ей, однако перечить Дмитрию она не стала, как впрочем и Алексий, тоже не сильно жаловавший своего преемника. И если Алексию не нравилось в Митяе то, что мало он провел времени в дали от искушений плоти, был любителем пиров и праздного времяпровождения, то нелюбовь Евдокии была глубже и неопределеннее. Едва тело Алексия погребли, Митяй отправился в Константинополь, дабы получить утверждение на чин митрополита, зная, что московское духовенство, несмотря на благословление Алексия, принимать Митяя не желало. Своим новым митрополитом они видели святителя Дионисия и, едва прознав про то, что Митяй отбыл, отправили Дионисия за ним следом, надеясь опередить или убедить, что Митяй не достоин такой чести.
Евдокия понимала, что раскол среди духовенства так же страшен, как разлад между соседями, которые в порыве ненависти готовы причинять тяжкий вред друг другу. Это сильно печалило ее, но что могла она поделать, кроме как молиться о благополучном исходе этой битвы за митрополитский престол?
Между тем, князь Дмитрий, своею волей определивший будущего митрополита, и думать забыл о распрях церковных, устремив все свои помыслы в сторону Орды. Разведчики доносили, что Мамай явно готовится к походу и скорее всего стопы его будут направлены на Русь. Не мог Мамай простить дерзкую выходку Дмитрия, а вылазка ушкуйников новгородских показала, что промедление грозит Орде всеобщим неповиновением Руси. Дмитрий лихорадочно готовился отразить атаку. "Как только отступят морозы, следует выдвинуться в путь с войском!" - думал он. Врага Дмитрий хотел встретить не на своей земле. Допускать ордынцев на земли московские он не желал. Но по весне так много дел, что опять отрывать от своих дел народ, чтобы вести на погибель не хотелось. Эх, если б не было над ними власти Орды! Сколько раз Дмитрий размышлял над тем, откуда взялась эта темная сила и как смогла она покорить столько русских земель? Ответ лежал на поверхности - не в ладу были друг с другом князья, не шли друг за друга горою! И сомнения брали его после таких дум - а ну, как напрасны и все его труды, а обещания соседей - князей, оказывать друг другу поддержку, зыбки? Что если в самый трудный час останется он один против многочисленной Орды? Евдокия, видевшая метания мужа, уговорила его наведаться к игумену Сергию. Уж кому, как ни ему, давать теперь советы, тем более, что ставленника Дмитрия, Митяя, в Москве не было. Выбрав подходящий денек, Дмитрий отправился в путь.
В полях, снежными холмами, лежали сугробы. Даже на проложенной санями дороге, копыта лошадей увязали в снегу. Деревни, лежавшие вдоль санного пути, почти не было видно из-за снега, только дымок, тянувшийся к небу из печных труд, указывал, что неподалеку есть жилища. Но Дмитрий, не обремененный поклажей и большим сопровождением, добрался до обители Сергия быстро. Игумен лично встретил его, а встретив, внимательно выслушал. Глядя в голубые, безмятежные глаза Сергия, Дмитрий чувствовал, как уходит тревога. Евдокия оказалась права, надоумив его приехать сюда!
-Не спеши, по весне не пойдет Мамай! - заверил князя Сергий.
-Отчего так считаешь, отче? - спросил Дмитрий.
-Чувствую... -протянул Сергий и не солгал.
Он действительно не смог бы объяснить природу своей уверенности, не знал откуда она происходит. Знал лишь, что если отбросить сомнения и поверить, то сбудется все то, что являлось ему откровением.
-Не пойдет! - еще раз повторил он твердо, - Туго у Мамая и с людьми, и с провизией! Пока туго!
Такой расклад Дмитрию понравился, хоть мирская часть его души и оставила внутри каплю сомнений.
-Как там княгиня? - спросил Сергий, после обсуждения проблем, интересующих князя.
-О детях тревоги ее, да о сиротах!
-За то, Господь и даровал вам деток, и еще дарует! - посулил Сергий и Дмитрий улыбнулся довольный.
В Москву князь вернулся успокоенный, хоть и не терял бдительности. Его ордынские разведы и соглядатаи подтверждали сказанное Сергием - Мамай к походу готовится, но выступать не торопится. Дмитрию оставалось только ждать...
Пророчество Сергия сбывалось. Весна была в самом разгаре, а Мамай все сидел в Орде. Правда к нему продолжала прибывать отовсюду татарва, а значит войне все же быть! Дмитрий не скрывал этого ни от воевод, ни от бояр, ни от простого люда. А те, в свою очередь, спешили покончить с делами, пользуясь каждой дарованной минуткой, чтобы нагнать быстро стремящееся к зениту лето.
И вот, наконец, Дмитрий получил весть, что Мамай все же решился. Наступил август - пора горячая, страдная. Однако пришлось забросить или переложить на плечи женщин и стариков оставшуюся работу, взять в руки загодя заготовленные мечи, щиты, натянуть кольчуги и вслед за князем трогаться в путь.
Князь Дмитрий знал, что сам Мамай остался в Орде. Говорили, что за последние годы, бейлербек сильно огрузнел и здоровье его пошатнулось. Да и по всему видать, боялся он сойти с насиженного своего места, опасаясь, что его займут другие. В том был свой резон. Сильно было роптание в Орде против Мамая. Баламутили воду потомки Чингизовы, подросшие и не желавшие терпеть над собой власть безродного, каким спесиво считали Мамая. Все былые заслуги Мамая, сделавшего так много для возвеличивания Орды, были или забыты, или участие в них Мамая искажалось, сводилось к нулю.
Мамай поставил во главе войска, собранного идти на Москву мурзу Бегича. Человек этот, за долгие годы службы бейлербеку, проявил себя человеком ловким, жестким и умеющим любую ситуацию обратить себе на пользу. Бегичу досталось пятидесятитысячное войско, которое он счет чрезмерным, но перечить Мамаю не стал. За многие годы набегов и стычек с русскими, Бегич, как и почти все ордынцы, не считал русских серьезным врагом. Сколько раз, он сам, всего лишь с небольшим отрядом, оборачивал в бегство целое русское войско! Бегич думал даже, что вряд ли вообще суждено им вступить в бой. Ведь стоит русским увидеть такую рать, как они и без боя пустятся спасать свои жизни! А Бегич не любил без боя! Для него визг стрел и звон скрестившихся мечей казался слаще самой прекрасной музыки. Пообещав Мамаю вернуться скоро с победой, Бегич повел войско за собой. Путь его на Москву лежал путем кратчайшим, через многострадальные Рязанские земли. Свежо было в памяти татар, как недавно князь Олег рязанский спрятался где-то, оставив им на разорение беззащитных и беспомощных людей. Потому шли без опаски, не боясь нападений. Да и кто посмеет напасть на такую рать?
Однако, когда войско уже шествовало по рязанским землям, Бегичу стали доносить тревожные вести - войско князя Дмитрия Московского, и войско не малое, приблизилось к реке Воже, которую сами ордынцы планировали перейти в брод на пути к Москве. Бегич понял, что князь московский не сидел сложа руки и подготовился к битве. "Ну что ж, чем беспощаднее битва, тем сильнее удовольствие от победы!" - сказал сам себе Бегич и даже настроение его заметно улучшилось от мысли, что битве все же быть. Он велел своим воинам поторапливаться - так не терпелось вступить в схватку, и сам, показывая пример, устремился вперед....
Или:
Юмани карта: 2204120116170354
