Нина Павловна ушла тихо и неожиданно – во сне. Хотя, в этом самом «возрасте дожития», подобных неожиданностей можно было ожидать каждый день.
Жену Николай Петрович любил, и с годами любовь не прошла, как можно было ожидать, а стала еще крепче. И, несмотря на то, что его тростиночка-Нинуля со временем превратилась в толстую тетку с жидким пучком седеющих волос на затылке, ему она всегда виделась прежней: стройной, быстрой, порывистой и нежной – с копной каштановых кудрей и ясными глазами.
Правду говорят, что муж – голова, а жена – это шея: лишившись шеи, голова существовать не сможет. И бравый отставной военный в одночасье превратился в сутулого шаркающего старикашку с потухшими глазами.
- Пап, ты хоть ел сегодня? – дочь Лиза была первой, кому позвонил отец после отъезда скорой.
- Да я не хочу, - тихо отозвался Николай Петрович, смотрящий в одну точку и сразу растерявший свой лоск.
- А у тебя, вообще-то, есть еда?
- Конечно, есть: Нинуля вчера наготовила, - и при этих словах папа неожиданно всхлипнул и виновато посмотрел на дочь: Дескать, не пристало демонстрировать свои слабости. Прости, доченька.
Господи, вот горе-то, - с тоской подумала Лиза. – Как бы не отправился за мамой следом. Вот что теперь с ним делать?
А вслух произнесла: Поехали к нам, пап! Ну, что ты здесь будешь один – с ума, ведь, можно сойти!
Дочь, конечно же, была права: наверное, нужно было уехать из дома, где все напоминало о любимой жене. К тому же, там были внуки, которые затормошат, разговорят и заставят с ними играть – а это, несомненно, отвлечет от горя.
Дочь была поздним ребенком и своих детей тоже родила поздно, поэтому младшему третьему сыну было всего 6: самое хорошее время, чтобы радовать деда с бабой.
При мысли о жене – бабе Нине, на глаза снова навернулись слезы: как-то она там? Смотрит, наверное, на него сверху и думает: Пропадет он без меня.
И это было совершенно справедливо: Нина Павловна делала все, чтобы ее любимому Николаше было комфортно, хотя слова комфортно в ее лексиконе не было.
Они познакомились на танцах, которые тогда так и назывались – никаких дискотек в ту пору не водилось. Он пришел туда с лучшим другом Мишей, а друг захватил свою девушку Нину.
Коля и Нина посмотрели друг на друга, и с ними произошло то, что сегодня принято называть словом пропали: этот день знакомства они потом будут отмечать всю оставшуюся жизнь.
Пронзительно пел Ободзинский про точки в каждой строчке после буквы «Л». Недавно прошел дождь, и в майском воздухе пахло озоном и еще чем- то терпким и пряным: наверное, предвкушением счастья и ожиданием чуда – в молодости возможно все.
После этого вечера они уже не расставались. Надо ли говорить, что дружба с Мишей моментально прекратилась: тот расценил происходящее, как предательство - причем, с обеих сторон.
Вначале Коля сильно переживал: они дружили еще с детства. Но потом мудрая Нинуля объяснила ему, что ничего особенного не произошло – ведь ничью семью они не разрушили. Да и с Мишаней у нее ничего не было – они даже не целовались! Да, честное пионерское!
А то, что кавалер вообразил, что они непременно поженятся, так это его проблемы – она-то ему ничего не обещала!
Да, жена – а они к тому времени уже поженились – умела убеждать: и фактами, и, как говорится, и аргументами – в уме ей, действительно, отказать было нельзя.
Николаю льстило, что столичная штучка Нина предпочла его Мишане: оба были родом из Подмосковья, которое сегодня считается чуть ли не центром Москвы – так она разрослась.
Но девушка, у которой в Москве к тому времени уже была собственная комната, никогда не намекала, что он – дерЁвня: она, действительно, влюбилась в крепкого и надежного парнишку.
Жили хорошо, без недоразумений, ссор и слез: оба были весьма здравомыслящими людьми и смотрели, как говорится, в одном направлении. Жена-москвичка оказалась, на удивление, без претензий: работала инженером на скромной зарплате – профессия тогда считалась престижной и востребованной. А инженер был уважаемым человеком. Особенно, главный.
Кстати, всяких там закидонов насчет красоты в то время тоже не было: максимум – стрижка и маникюр. Шила себе сама – в школах тогда существовали уроки профессиональной ориентации. Вязать и готовить научила бабушка. Все – быстро и качественно: дома всегда было чисто и уютно, муж и дочь ухожены и вкусно накормлены.
Николай не мог нарадоваться на спутницу жизни: он уже работал к тому времени в МО ПВО, полностью обеспечивая семью, и ему, как любому военнослужащему, нужен был такой надежный и качественный тыл. Как, впрочем, и остальным лицам мужского пола: любой другой мужчина тоже бы от этого не отказался.
Дочь Лиза росла и радовала родителей: все катилось ровно по проторенной колее. Она была уже замужем, и в семье подрастали три мальчика.
Родители не работали: мама успела выйти на пенсию, папа в отставку - дружная семья и крепкий, надежный союз, проверенный временем.
И вот семья лишилась своего главного члена, а как с этим справиться, было не совсем ясно. Папа неожиданно потерялся: Лизе показалось, что у него даже обвисли усы, торчавшие прежде задорной щеточкой.
Ехать к дочери Николай Петрович категорически отказался: Хочу побыть один, Лизонька. Не волнуйся, милая – я вечером позвоню.
День похорон прошел, как в тумане. Миновал 9 и 40 день: поминки организовали в кафе. Все было чинно и благородно, папа держался из последних сил.
Потянулись серые дни: вдруг оказалось, что совершенно нечем заняться, хотя раньше не было ни минуты свободной. После завтрака вместе с женой наводили порядок, а потом шли гулять или по магазинам и говорили, говорили…
После обеда отдыхали, вечером жена готовила, а он кое-что чинил – ведь в доме всегда что-то ломается: а руки у Николая Петровича росли из нужного места.
Летом – дача, грибы, ягоды, огород и каникулы с внуками. И всегда вместе, всегда рядом - рука об руку. И теперь вместо привычной руки любимой – пустота: в кровати, на кухне, в ее любимом кресле.
Тоска, навалившаяся сразу, не проходила: да и куда она может деться?
Ужас подстерегал на каждом шагу: вот ее расческа с облачком седых волос. Вот любимая чашка с трещинкой у ободка. А на кресле – брошенное вязание: квадрат спиц и полосатый носочек внуку – завтра она хотела все довязать. Но ее завтра не наступило. Господи, как же все это пережить?
А еще оказалось, что в жизни очень много не нужного: то, что раньше имело значение, как-то смазалось и приобрело нечеткие очертания. Вот, скажите, зачем утром вставать, если можно весь день лежать в постели?
И тогда становятся лишними остальные действия и обычные ритуалы: и махание руками, заменяющее утреннюю гимнастику. И умывание. И приготовление каши на завтрак: прием пищи можно легко перенести на более поздний час и ограничиться бутербродом – все равно, аппетита нет.
А дальше – больше: можно не вытирать пыль, не чистить унитаз – много ли грязи от одного? – и не подметать полы. И однажды Лиза, пришедшая навестить отца и открывшая своим ключом дверь, обнаружила его лежащим одетым на разобранной постели и смотрящим в потолок.
Нужно было что-то делать: все катилось к естественному концу, а этого допустить было нельзя. И тут у Лизы парализовало собаку – старую таксу Филю, которая уже стала членом семьи.
После похода к ветеринару выяснилось, что, к сожалению, сейчас помочь ничем нельзя. Вариантов было два: усыпить сразу или как-то приноровиться к новому статусу «собакена», и ждать улучшения, которое могло и не наступить.
Вариант с усыплением был сразу отклонен: никаких эвтаназий - кто же усыпляет членов семьи, даже если они старые и больные? Правильно – никто.
Решение пришло само собой: решили отвезти Филимона к папе: дескать, помоги, папочка. Приюти на неделю – а детям скажем, что собачка убежала. А потом что-нибудь придумаем. Короче, два в одном: и больную таксу пристроить, и папу чем-нибудь занять, пока с ним от вселенской печали и тоски не произошло что-нибудь нехорошее.
Умная такса, у которой отказали задние ноги, грустно смотрела на нового хозяина, понимая, что ничего ей уже не светит. Николай Петрович, кряхтя, встал с кровати: было ясно, что нужно начинать шевелиться.
Во-первых, припасти тряпки: у собаки, видимо, было небольшое расстройство функции тазовых органов. Во-вторых, позаботиться о корме: дочь кое-что привезла, и этого должно было хватить, но только на первое время. А еще подумать, что можно сделать, чтобы собака гуляла: свежий воздух обязательно нужен!
Тут опять были варианты: выносить пса во двор на руках и носить туда-сюда. Выносить, но на балкон – пусть дышит воздухом там. Но таскать на руках довольно упитанную таксу было уже непросто. И последний, нежелательный вариант: пусть сидит дома.
Николай Петрович был человеком смекалистым и мастерущим. Поэтому, пару минут посмотрев на печального Филю, пошел в кладовку, где, среди прочего, у него хранились инструменты. Все нужное нашлось сразу: деревянные плашки и два колеса.
Работа закипела, и через час была сооружено подобие упряжки: по бокам – оглобли, сзади – колеса и между ними поперечная дощечка для неподвижных ног Филимона, которые закреплялись сверху ремешком.
Радостная такса, стуча по ламинату пластмассовыми колесами, выполняющими функцию задних лап, забегала по квартире, с непривычки натыкаясь на мебель: слава Богу, что Михеевна, жившая снизу, была глуховата.
- Ничего, приноровишься! – сказал Николай Петрович Филе и вдруг понял, что ему стало значительно легче. И это произошло не только от переключения внимания, которое ненадолго отвлекло от горя: чтобы тебе стало легче, нужно помочь тому, кому еще хуже – а собаке было физически значительно хуже.
Внезапно появилось желание что-нибудь съесть. А потом – сходить за продуктами, что он и сделал, взяв с собой Филю. И тут неожиданно оказалось, что собака-инвалид вызывает огромное сочувствие: все люди захотели поговорить с Николаем Петровичем о «бедном песике» и похвалить хозяйскую смекалку – не каждый догадается сделать такую вещь! Для этого нужно быть изобретателем!
Вдовый пенсионер приосанился и расправил плечи: Вот так-то, Ниночка, а ты волновалась!
Домой оба вернулись в хорошем настроении, и у Николая Петровича появилась неожиданная мысль испечь блинчики: он неплохо готовил.
Поужинав – немного блинчиков дал и Филе, оба задремали: пенсионер в любимом кресле Нинули, такса на брошенном на пол коврике, покрытом простынкой. И впервые за прошедшее время сон Петровича был ровным и спокойным.
Наутро он был разбужен робким тявканьем: дескать, давай прицепляй колеса и пойдем! И они пошли. И стали выходить регулярно дважды, а то и трижды в день, если позволяла погода.
Заехавшая проведать папу Лиза его не узнала: поникшие ранее усы, топорщились, как прежде. Глаза горели задорным блеском. А хорошая осанка говорила о неплохом здоровье.
Но Лиза не узнала и Филимона, который, в буквальном смысле, гремя колесами, выкатился в прихожую, услышав голос прежней хозяйки: Видишь? А ты хотела меня сдать на опыты!
И Лиза решила оставить собаку отцу. Тем более, что он сам этого хотел: все-таки, живая душа рядом. К тому же, мы в ответе, сами знаете, за кого. Внукам же было решено купить нового щеночка - на том и порешили.
И жизнь пошла своим чередом. Шло время, менялись сезоны, наступил декабрь и привел с собой череду любимых праздников. Одним предновогодним вечером Николай Петрович, украшавший елку, услышал из прихожей лай.
Филимон был собакой умной и горло по пустякам не драл: значит, произошло что-то, требующее внимания хозяина.
У своей лежанки рядом с входной дверью стоял на трех лапах Филя: двигательная функция потихоньку восстанавливалась. Он гордо смотрел на хозяина: Смотри, как я уже могу! А дальше будет еще лучше!
И Николай Петрович неожиданно всхлипнул. Но это, впервые за долгое время, были слезы радости.
Знакомьтесь с новыми рассказами 👇🏼