Весна. Дуняша смотрела, как грачи важно прохаживались по улице. Удивлялась всегда она тому, что птицы осенью улетают в теплые края, а весной возвращаются обратно. И как только они дорогу домой узнают, не забывают ее.
Так бы и люди. Всегда возвращались обратно. Вот уже три месяца прошло, как забрали ее любимого. Столько слез она выплакала в предновогоднюю ночь. Второго января было предписано ему явиться в военкомат.
Кто то праздновал наступление Нового года. Сводки, приходившие с фронтов, обнадеживали, что наступает наша Красная Армия, хоть и не так быстро, но гонит фашистов. Сопротивляются они, обороняются, но все равно с каждым днем все ближе долгожданная победа.
Дуне было уже все равно, близко ли победа или далеко. Даже на один день не хотела она отпускать своего любимого от себя. Митька, осунувшийся и разом повзрослевший, успокаивал жену как мог. Но все слова его улетали в пустоту. Никогда не думал он, что расставание будет столь тяжелым. Он даже Наталью просил, чтоб оставила та Дуню дома, не надо ей на станцию ехать, да провожать его. Как бы ладно с ребеночком было.
Тогда и пригрозила Наталья, что если Дуняша будет так же убиваться, то запрут они ее в доме на замок и на станцию не возьмут. Молодая женщина пообещала, что будет себя сдерживать и постарается, чтоб проводы для Митьки не были тяжелыми. Пусть он запомнит ее спокойной и уверенной в себе.
Только одного Митьку и провожали в тот день из деревни. Мужиков то совсем не осталось. Даже стариков уже мало-мальски годных для службы еще в том году всех отправили. Остались только молодяжки, которые до возраста призывного подрастали. С утра Наталья запрягла свою лошадь. Отправились вчетвером, Митя да мать с тещей и жена молодая. Дуняша прижималась к Митьке, но не ревела, только жалась к нему все сильнее и сильнее, словно врасти в него хотела.
Людмила крепилась изо всех сил. Слезы свои она до этого все выплакала. А теперь ей надо было быть стойкой и надежной, чтобы сынок ее был уверен, что оставляет свою любимую в крепких руках. Уж не столько о себе, сколько об этой девчонке да еще не родившемся внуке переживала Людмила.
В военкомате царила суматоха. Сколько таких провожатых собралось, со всего района отправляли сегодня. В коридор вышел военный и объявил, чтобы люди не толпились здесь. Новобранцев уже увели, так что здесь больше нечего делать. Попрощаться можно будет на вокзале, к поезду приведут колонну и дадут время на прощание с близкими.
Никто из провожатых даже подумать не мог что так получится. Думали, что вот запишут солдат или что там еще нужно сделают и потом те вернутся снова к родным. Пополз недовольный шум по коридору. Но с людьми никто особо не церемонился. Попросили очистить помещение, да еще и пригрозили милицией.
- Пойдем, пойдем, доченька, - Наталья чуть не волоком потащила Дуняшу из здания. С другой стороны ее подхватила Людмила. Уже только трое уселись в сани, поехали на станцию.
- Поедем, узнаем, когда поезд на запад будет, скоро или нет.
В маленьком вокзальчике, и без того всегда в полном пассажиров, сейчас было особенно многолюдно. Не то чтоб где то присесть, стоять то толком места не было. Людмила потянула всех на улицу.
- Там задохнуться можно, дышать не чем. Иди, Дуняша, в сани садись, да тулупчиком хорошенько прикройся, чтоб не замерзнуть. И ты, Наталья тоже иди. А я схожу и все узнаю.
Она, привычная к городской сутолоке, шустро пробралась к кассе. Окошко кассы было закрыто. Но очередь из желающих уехать никуда не делась. Так и стояли люди и строго следили, чтоб не дай Бог кто то в эту очередь влез.
- А почему закрыто? - спросила Людмила
- Сказали, что никаких билетов нету, кто с нами больно то разговаривает.
Людмила подошла поближе к окошку, очередь загудела, чтоб ее не пускали вперед.
- Да мне не надо никуда ехать, я только спросить.
Казалось, что кто-то растревожил пчел в улье, тихий гул начал нарастать.
- Да что вы, люди или нет в конце концов, - не помня себя закричала Людмила. - Я сына своего сегодня на войну провожаю. Мне только узнать, когда поезд будет.
Гул потихоньку начал стихать. Женщины в полушубках, замотанные шалями перестали отталкивать Людмилу, пропустили к окошку. Добравшись до цели, она решительно постучала. Окно открылось Уставшая кассирша закричала.
- Чего стучитесь. Сказано ведь, что билетов нет. Как будут, так и открою.
- Нет, нет, я не про билеты, - тихо и вежливо начала Людмила. Спокойный голос отрезвил раздраженную кассиршу. Уже спокойно та ответила, что поезд на запад идет с опозданием на три часа, расписание нечего и смотреть. Точно когда будет, неизвестно. Может через три часа, а может и раньше. По громкой связи объявят, как будет прибывать.
Поблагодарив кассиршу хотя бы и за такой ответ, а за одно и женщин, пропустивших ее к кассе, Людмила вернулась с своим.
- Долго ждать еще придется. Ты как, Дуня, не замерзнешь совсем. Может вы домой поедете. А я здесь подожду. Потом пешком домой приду.
Но Дуня даже договорить ей не дала. Сказала что будет ждать тут, пока не проводит Митьку.
Они все трое закрылись получше в тулупе, прижались друг к другу. Сколько времени прошло, неизвестно. Вдруг на дороге, ведущей к станции показалась крытая брезентом машина. Военная. Женщины встрепенулись. Не иначе как из военкомата.
И вправду, из кузова начали выпрыгивать мужчины с вещмешками за плечами.
Все трое разом увидели знакомую фигуру.
- Митька! - закричала Дуня что есть мочи.
Он повернулся, увидел их, помахал рукой. Строгий окрик командира заставил встать в колонну. Колонна новобранцев двинулась в сторону вокзала, женщины засеменили за ней. Откуда не возьмись появились еще люди.
На платформе новобранцам разрешили покурить. Колонна рассыпалась. Митька тут же подбежал к своим любимым женщинам. Время для них остановилось. Прозвучавшая команда строиться прозвучала неожиданно для всех. К платформе, скрипя тормозами, подходил состав.
Дальше было все, как в тумане. Быстро погрузились в вагон и состав тронулся. Видимо опаздывающий, он на каждой станции нагонял время. У Дуняши все потемнело в глазах. Она махала рукой, но ничего не видела. Поезд уже не было видно и платформа опустела, а она все стояла и махала, махала вслед.
- Дуня, ты что, пойдем.
Женщина вздрогнула, словно очнулась от тяжелого сна. Ну вот и проводила, уехал. Как теперь она будет жить. В это время у нее в животе как будто заурчало. Дуняша испуганно положила руку на живот.
- Мама, что это? В животе что то крутит.
Наталья посмотрела на дочку.
- Может ребенок зашевелился, хотя вроде рано еще.
А что еще такое Дуня могла почувствовать. Может и рано, но он дал ей почувствовать, что не только о себе надо думать, но и о нем. А Дуня после слов матери словно протрезвела. В одночасье и глаза ее стали ясными и слезы высохли на глазах.
Все это вспомнилось Дуне на мартовской дороге по пути на работу. Она погладила рукой свой заметно подросший животик. Теперь то она точно знала, как шевелится дите в ее животе. Стоит попереживать или подумать только о плохом, так и напоминает о себе малыш. Так начнет ворочаться.
Три месяца прошло. Свою жизнь теперь Дуня делит на до и после. Митька шлет ей письма. Слава Богу у него все пока хорошо. И не воюет он, а отправили его на какие то командирские курсы. Глубоко в тыл перебралось Львовское пехотное училище. Вот там и учится ее Митька на командира.
Дуняша улыбнулась, представив, как командует ее вихрастый Митька солдатами. Тоже мне, командир. Подумала, вот и хорошо, пусть подольше учится. А там, глядишь и война закончится.
На ферме она встретила Семена Михайловича. Тот давно уже вернулся из больницы. Не стали ему операцию делать. Как и там, в далеком полевом госпитале, побоялся хирург тревожить прижившийся кусочек металла. Пряча глаза, так и сказал Михайлычу, чтоб жил с ним сколько сможет. А уж в самом крайнем случае придется ему лишиться всей ноги.
Михайлыч скользнул взглядом по округлившемуся животику. Не сдержал он слова, не нашел работы для Дуняши полегче. Где ее легкую то работу в колхозе возьмешь. Единственное, чем смог помочь, так тем, что приставил к ней парнишку малолетку, чтобы навоз чистил да воду коровам носил.
- Дуня, - окликнул ее Михайлыч. - После дойки всем в Красный уголок надо собраться. Из района приедет кто-то
- А что будет то?
- Лекция наверное.
Закончив дойку и накормив своих коровушек, Дуня пошла в Красный уголок. Там уже набилось полно народу, не только с фермы, но и ремонтная бригада, и разнорабочие.
Представитель из района, кругленький, лысенький, начал свое выступление. Об успехах Красной Армии в наступлении колхозники и без него знали из сводок по радио. Но сообщение о том, что 26 марта Красная Армия не только подошла к Государственной границе, но и переступила ее, было встречено бурным ликованием. Люди искренне радовались наступившему перелому. Пусть это еще не Германия, но наши войска и дальше будут гнать фрицев до самого Берлина.
А потом представитель перевел свое выступление на более деловой лад. Начал говорить о планах по повышению надоев, производству мяса, расширению посевных площадей. Когда он спросил, какие будут вопросы, Дуня не удержалась.
Она встала.
- Вот вы говорите о повышении надоев. Да откуда молоку то взяться, если мы в этом году первый раз за войну коров не привязываем. А то ведь стоять не могли, падали. Да толку то что. На одной соломе молока не получишь. Так мало того, как пахота начнется всех коров, что посильнее на пахоту погонят. А коровушки то и теленка выносить не могут, обессилели совсем.
Семен Михайлыч заерзал на месте. Ох уж Дунька эта, ничего не думает. Не любит начальство когда такие речи говорят. Он подтолкнул доярку, коммунистку в годах уже, поднаторевшую на выступлениях на различных митингах. Та встала и перебила Дуню.
- Глупая ты, не понимаешь. Нынче то на ферме лучше, чем в том году. И приплод больше. И молока от каждой коровы больше получили.Скоро трава пойдет. Так на траву сразу выгоним стадо Да и пахать на коровах нынче не будем.
Она еще долго говорила, в завершении своей речи сказала, что заверяет родную партию, что не посрамят колхозники ее своим ударным трудом.
Лицо представителя начало оттаивать. А уж когда потом еще и Михайлыч выступил и такого наговорил, что хоть в передовики их ферму записывать впору, чиновник вовсе растаял. Решил, что на выступление взбалмошной девчонки не стоит и внимание обращать. Речь бригадира закончилась бурными овациями.
Представителя проводили до самой машины. Только тогда Михайлыч напустился на Дуню.
- Ты что, совсем что ли одурела. Разве можно такое властям говорить. Мог бы за саботаж тебя привлечь или за паникерство. Да мало ли за что могут на воронке увезти.
Дуня только глазами моргала. Она то ведь хотела как лучше. Сердце кровью обливается смотреть на коров. Кожа да ребра остались. Думала, что хоть сверху может какая помощь придет. А тут вон что выходит. Молчать надо.