Маркиза Рипон как-то в споре с Дягилевым касательно размолвки с Михаилом Фокиным призналась, что говорит с ним, как мужчина с мужчиной. Гендерно Дягилев ассоциировал себя с женщиной. Именно поэтому его сердечные зазнобы практически всегда были (назовем это литературно) мужчины, которые потом женились на женщинах и, конечно, оставляли Сергея Павловича не у дел.
Но поговорим о самой маркизе Рипон...
Первое выступление «Русских сезонов» в Лондоне состоялось 21 июня 1911 года в «Ковент-Гарден», членом попечительского совета которого был супруг маркизы Рипон, «началось с участия в коронационных торжествах и прошло блестяще». Газета The Daily Mail по этому случаю опубликовала лестную заметку.
«В тот же год леди Рипон переделала свой бальный зал в Кумбе в прекрасный маленький театр. Бакст оформил его в своих излюбленных тонах — голубых и зеленых, он был первым, кто осмелился соединить их на сцене. С тех пор «голубой Бакст» вошел в моду и пользовался невероятной популярностью… Маленький театр использовали и для другой цели — леди Рипон устроила там костюмированный бал… Небольшая группа с Дягилевым во главе пришла рано, хозяйка еще не спустилась. Сквозь открытую дверь проглядывал мягкий, чуть затуманенный росистый вечер великолепного июля. Белая балюстрада веранды, французские партеры внизу, склоненные ивы в конце аллеи и кусочек неба, потемневший от наступающих сумерек…
Sur le monde assoupi les heures taciturnes
Tordent leurs cheveux noirs, pleurant des larmes nocturnes.
[В мире, засыпающем в молчаливые часы, завивают свои черные волосы, плача слезами ноктюрнов (фр.). - прим. автора]
Несколько кратких мгновений тишины и покоя в бурном водовороте дней и месяцев; все разрозненные дары рога изобилия жизни собрались в одно несметное богатство».
«В роскошном своем имении Кумб-Корт под Лондоном она часто принимала и каждый прием умудрялась сделать особым, но таким именно, каким быть ему надлежало. Особы королевской фамилии встречались строжайшим этикетом; государственные мужи и ученые — достойно и корректно; артисты — без фамильярности утонченно. Лорд Райпон, любя скачки, светской жизни не любил и на жениных вечерах показывался мельком и редко».
Как бы ни были близки культуры и повадки русских артистов и английских зрителей, было мало надежды, что чужеземца примут «всерьез до тех пор, пока какой-нибудь заслуживающий доверия поручитель не представит его тебе. Если же представление сделано должным образом, вы не найдете более верной в своих привязанностях страны, чем Англия… Возможно, у Русского балета были шансы добиться успеха только благодаря собственным заслугам. Тысячи людей посмотрели бы его спектакли в варьете, сидя в удобных креслах и наслаждаясь ароматом дорогих сигар. Они донесли бы приятные ощущения до дверей театра и в ожидании собственных автомобилей стали бы делиться своими впечатлениями от Русского балета: «А этот парень со смешной фамилией здорово прыгает, не правда ли? Довольно забавно!..», и это был бы совершенный предел, потолок, о который бы многие годы, старея и слабея от тщетности, бился бы талант Русского балета».
Поэтому «леди Рипон понимала, что первое выступление должно непременно состояться в «Ковент-Гарден», и ей удалось это организовать». На самом деле леди Рипон видела ситуацию «Русского балета» гораздо шире: талант не может состояться без самоотверженной помощи его ценителей. Она была уверена, что далеко не всегда таланту нужно всучить удочку и научить его ловить рыбу. Зачастую таланту нужно просто дать эту самую рыбу. Рипон видела большой грех в том, чтобы тратить бесценное время таланта на бесплодное сидение с палкой у водоема в тот момент, когда он обязан творить. Смысл всей его жизни был в сотворении своего шедевра, а не в унылом созерцании дохлого поплавка.
Большинство оставалось равнодушным к поискам Дягилевым средств на авансы для создания новых постановок, мотивируя отказ приоритетностью своего собственного дела: кому-то было важно больше заработать, вложившись в строительство нового конного завода; кто-то покупал акции своих и зарубежных предприятий, делая выгодные инвестиции; кто-то хотел приобрести автомобиль или перестроить дворец; кому-то было важно устроить дочери пышную свадьбу. Но никто из них не понимал, что никакое их дело никому не будет нужно — не будет нужно ни им, ни тем более их детям и внукам, — если помимо этих дел не будет развиваться культура, если будет исчезать ее наследие, создаваемое каждым поколением с огромным трудом, нередко ценою жизни. Они не понимали этого, потому что им казалось, что жизнь заключена в их деятельности, а культура и искусство — это нечто дополнительное, приятное, но добавочное к основному: хозяйствам, заводам, предприятиям, свадьбам, домам и автомобилям, — дивный фон, которым занимаются странные, праздные люди. Среди них, за небольшим исключением: сумасшедшие, инвалидные, алкоголики, наркоманы, блаженные, отверженные, нищие, гонимые и преследуемые законом, дуэлянты и самоубийцы…
Но если бы хоть на мгновение человек представил себе, что проснувшись завтра, он больше никогда не услышит потрясающей душу музыки, не увидит ни единой картины, танца, представления, не сможет прочесть ни одной строчки книги, написанной неповторимыми художниками и что более никогда ничего этого не будет, он поймет гибельность для человека с его умом и его душевными потребностями существования среди кучи вещей, которые не приносят ему истинной наполненности… золото, превращающееся в черепки.
Искусство, как единственная могущественная форма сублимации воображения человека, есть межклеточная жидкость, без которой физическая жизнь клетки, а, значит, и всего тела, невозможна. Человек не только не сможет жить без плодов культуры, чем является искусство, но и не захочет. Оказавшись наедине со всеми своими вещами, его зест тоска, и он начнет создавать что-то сызнова. «А что же другие развлечения?» — скажет иной человек. Спорт разве не может заменить культуру? На это есть простой ответ: может ли заменить желудок, или рука, или почка все целое тело?
Этот вопрос возникает от непонимания того, что культура не является развлечением, как и не является областью деятельности, дисциплиной, которой занят, наряду с конюшней, домом, биржей и свадьбой дочери, человек. Она является мицеллярной субстанцией, контекстом, из которого состоит все окружающее человека: и мода, и спорт, и образование, и конюшня, и биржа, и дочка с будущим мужем.
Культура — это эволюционный костыль, без которого одноногий человек, опираясь только на одну конечность своего материализма, будет бесконечно падать, пока не доползет до палки и не соорудит себе новый костыль.
Выбирая между бесприютным ребенком и алчущим художником, благотворитель готов выписывать чеки и отсыпать серебро на устройство бесприютного ребенка, руководствуясь естественной, инстинктивной и бессознательной гуманностью. И только единицы увидят, что без творения этого художника, выросший в приюте ребенок, неминуемо окажется в неприятной среде и потеряет ориентиры, а, застыв однажды в темной, беспросветной тоске одиночества перед «Тайной вечерей», он, может, страстно заплачет, и прорвется к его груди свет нежданной Божьей помощи.
И все же большинство людей отказывало Дягилеву в поддержке, находясь в траншеях своего дремучего обывательского сознания, через розовый потолочный камуфляж которого кажется розовым его черный, убогий окоп с его бездушными стенами и вечной мерзлотой.
Но те, кто видел дальше огней рампы и понимал, что «Русский балет» является маленьким крестиком на канве, где вышивалась бесконечно подпорка цивилизации всеми, кто имел хоть крохотный кусочек мулине и готов был колоть пальцы, но вышивать, не испытывал сомнений.
Леди Рипон оказалась этим уверенным в своей правоте хранителем. «Вокруг нее царило спокойствие; все посредственное и низкое в ее присутствии исчезало. По доброте душевной она часто становилась слугой того человека, которому оказывала протекцию. Она не только способствовала успеху Русского балета в целом», но и находила силы заботиться о личных потребностях тех, кого она приняла всем сердцем.
А сердце маркизы Рипон в прямом смысле принадлежало русским: бабушкой леди Рипон была дочь русского посла в Великобритании — графа Семена Романовича Воронцова, известного своей англоманией и покровительством масонам. Эта кровная близость к русским отчасти скрепляла ее дружбу с князем Феликсом Юсуповым. К тому же маркиза любила эксцентричных людей, чем мог с лихвою похвастать Феликс Юсупов, неоднократно компрометировавший и Юсуповых, и императорскую семью.
«В отношениях леди Рипон с теми, кого она называла друзьями, всегда присутствовал элемент неожиданности, словно добрая фея, она втайне готовила свои приятные сюрпризы… леди Рипон, активная и вдохновенная покровительница русского искусства в Лондоне, прекрасно понимала, что для завоевания успеха… сезонам необходим прочный фундамент, а его может создать только общественное мнение и любовь публики».
«Мой дорогой маленький друг», — написала она «в день именин королевы Александры» Карсавиной, «может, вы приколете на плечо этот букетик роз, когда будете вечером танцевать в «Призраке розы», мне кажется, это понравится вашим зрителям...».
На торжественном ужине в честь королевы Александры в 1911 году «леди Рипон не задумываясь посадила Нижинского по свою правую руку. Никто и глазом не моргнул, и пиршество развернулось, как настоящий балет».
Леди Рипон до конца жизни сохранила преданность своим друзьям. Умерла она в октябре 1917 года в возрасте 58 лет. Ее друзья пространно говорили, что в такой ранней смерти повинен образ жизни, который вела маркиза... Какова бы ни была причина ее ухода из жизни, «рыбу для таланта она предоставляла со всей широтой своей англо-славянской души». Маркиза Рипон точно знала, что хрупкому миру искусства всегда необходимо плечо...
Использованная литература:
- Т. П. Карсавина. Театральная улица: воспоминания. «Центрполиграф», 2010 г.
- Юсупов Ф. Князь Феликс Юсупов. Мемуары в двух книгах / Феликс Юсупов — М. : Захаров, 2023. — 432 с. : илл.
- Мизиа Серт. Пожирательница гениев. — М., Издательство «Альпина Диджитал», 2008 г.
- Кэтрин Дюпре. Джон Голсуорси. — М. : Издательство «Радуга». 1986 г.
