Мне собственно противны те недостатки, которых я не имею. Но мои собственные недостатки, когда я их встречаю в других, нисколько не противны. И я бы их никогда не осудил. Вот граница всякого суждения, т. е. что оно «компетентно» или «некомпетентно»; на сколько «на него можно положиться». Все мы «с хвостиками», но обращенными в разные стороны. (из книги "Уединенное")
Финал
Дарья Игоревна никак не могла прийти в себя. Несколько дней ходила задумчивая. Надо же получить такой удар под дых! И почему нельзя, чтобы хотя бы в этот раз всё было без сюрпризов? Для чего бог посылает ей такие испытания? Она ведь и не просила, о том, чтобы рядом с ней появился мужчина. И уж тем более не думала, что возможно познакомиться здесь, в Кузнецово. И вот когда это случилось, вдруг выясняются неприятные моменты.
Конечно, она не была настолько наивной, чтобы не понимать, что у него свой опыт за спиной, не всегда положительный. Как у всех, впрочем. Но чтобы вот так... Нет, она к этому не была готова. Обида, гнев, раздосадованность — эмоции накрывали с головой волнами, и она никак не могла разобраться в них.
Даже дочка, приехавшая на выходные, почувствовала перемены в настроении матери, хотя Дарья Игоревна старалась их не показывать.
— Мам, что случилось? Болит что-то?
— Нет, Яна, всё в порядке.
— Устала?
— Да от чего мне устать? У меня половина огорода пустует, так что я особо и не надрываюсь. Да и основные дела сделаны, поливать уже не надо. Лук хочу выдернуть, пока солнечная погода.
— Странная ты какая-то, иди отдохни, я сама лук выдерну.
— Хорошо. На грядке его разложи, пусть подсыхает. Пойду чайник поставлю, — женщина поднялась на крыльцо.
На следующий день Яна спохватилась:
— Мам, а где Михаил? Чего это он не приходил вчера.
— Не знаю, — поспешно ответила женщина, и по тому, как быстро она отвела взгляд, Яна поняла, что причина материнской грусти в нём.
— Что случилось? Поссорились, что ли? — нарочито бодро поинтересовалась дочь.
— Нет, не ссорились...
— А что тогда?
— Да так, ничего... Не стоит это разговоров.
Но от Яны так просто было не отделаться. Женщины вообще любопытны до отношений, а здесь ещё дело касается матери. В конце концов, Дарья Игоревна всё рассказала дочери, закончив словами:
— Вот так добрый Михаил оказался обманщиком.
Яна, сидевшая на скамье у бани прислонившись к стене, приподнялась.
— Почему обманщик?
— Ну как? Скрыл такой важный момент своей биографии, умышленно умолчал.
— Хм... Мам, а ты тоже всем рассказываешь о своих ошибках или неприятных моментах в жизни?
— Каких, например? Мне нечего скрывать от людей.
— Да ладно?! У каждого человека есть то, что он не хочет, чтобы о нём знали. Так или иначе, все мы прячем скелетов в шкафу.
— Предположим, но это ведь не скелет, а скелетище! Сидеть в тюрьме, это не обзывать соседа матерными словами.
— Мам, а что он тебе должен был сказать? Здравствуй, Даша, я бывший зэк?
— Нет, конечно. Но мог бы рассказать! Мы всё лето беседы беседовали, о чём только не говорили! Я понимаю, что это непросто, но может тогда всё иначе вышло бы. А тут меня будто пыльным мешком по голове ударили.
Яна замолчала, подбирая слова.
— Мам, ты, конечно, не обижайся, но ты слишком категорична. У тебя есть только твоё мнение и неправильное. Шаг вправо, шаг влево — расстрел
— Ну что ты такое говоришь, дочка? Я всегда прислушиваюсь к мнению других людей. Я же педагог — без этого никак в этой профессии.
— Наверное, да. Но только это применимо к чужим людям. К своим ты относишься иначе.
Дарья Игоревна непонимающе смотрела на дочь.
— Яна, я тебя сейчас совсем не понимаю. Что значит «к другим людям»? Я ко всем стараюсь относиться одинаково. Да, кто-то нравится больше, кто-то меньше, но я не считаю, что все обязаны придерживаться моей точки зрения.
— Нет, я не об этом. А о том, что ты к своим всегда строже. Свои должны быть идеальными, а если вдруг случается, что они бывшие зэки, то они сразу низко падают в твоих глазах.
— Яна, ты что-то всё в одну кучу свалила!
— Просто я хочу сказать, что ты иногда ведёшь себя, как судья. Выносишь вердикты виновен — невиновен. А кто тебе давал такое право?
Было видно, что слова даются женщине с трудом, голос её дрожал. Она уже давно встала со скамейки и топталась на месте, теребя волосы, собранные в пучок. Она уже несколько раз распустила их и собрала заново.
— Никаких вердиктов я не выношу! Каждый сам несёт ответственность за свои поступки.
— А почему же ты тогда Михаила даже не выслушала? Не спросила, что случилось? Может там какая-то страшная история.
— Что бы там ни было разбою нет оправдания. Как учитель истории скажу, никакая агрессия до добра не доводила. И вообще, он даже не пытался ничего объяснить.
— Видишь, ты опять своё? Он у тебя плохой. Может, это не он не пытался объяснить, а ты не хотела слушать?
— Нет, если захотел, рассказал бы.
— Мам, ты даже сейчас говоришь, а сама осуждаешь его. Человек же чувствует это, видит. Кому захочется рассказывать, если тебя заранее осудили?
— Яна, после твоих слов я чувствую себя монстром каким-то.
— Ну какой ты монстр, мам! Просто есть в тебе такая черта — категоричность. И тебя не переубедить, если ты вдолбила себе что-то в голову. Но если чужих ты просто вычёркиваешь из жизни, то мы-то так и живём «осуждённые».
— Ну перестань, Яна!
— Знаешь, что? — женщина набрала побольше воздуха в лёгкие и выпалила. — А я, между прочим, курю!
— Что? — Дарья Игоревна распахнула глаза.
— Да, вот так! — Яна подбоченилась, словно гордилась каким-то достижением. — Знаешь, я иногда думаю, что только из вредности к тебе курить начала. Ты же всю жизнь так брезгливо относилась к курящим, будто они прокажённые какие-то. Сейчас я смотрю на сына и вижу, что он что-то делает назло мне, но сам этого не осознаёт. Подростковый бунт. Вот и я, наверное, назло тебе курить начала.
— Новость за новостью, — вздохнула Дарья Игоревна, утерев испарину со лба. — Что ещё скажешь интересного? Я так понимаю, давно куришь?
— Давно, но редко. Когда перенервничаю. Беременная была бросила, а сейчас так... от случая к случаю. Мам, вот ты сейчас узнала обо мне «страшную» тайну — Яна согнула пальцы на руках, изображая кавычки, — И что, я хуже стала в твоих глазах? Перестала быть твоей дочерью?
— Нет, конечно, но не буду врать — я совсем не рада.
— Да дело же не в этом, мам. А в том, что независимо от того курю я или нет, я лучше или хуже не стану. Да, это факт моей биографии, может, не добавляющий мне красоты, но никто не вправе осуждать меня за это. То же самое и с Михаилом. Что-то у него случилось. Ты даже не знаешь, что, а уже назвала обманщиком. Помнишь, несколько лет назад был случай: мужчина защитил детей от насильника, неосторожное убийство и вот он в тюрьме. Формально — он убийца, а фактически — спас детей. Причём не только этих, а ещё и тех, кто мог в будущем пострадать.
— Да, помню эту историю...
— Мам, мир не чёрно-белый. И мы не можем быть идеальными, такими, как ты хочешь нас видеть.
— Поняла я, Яна... пошли чай попьём, голова что-то разболелась.
Сказать «поняла» просто. И умом понять всё возможно. Разложить по полочкам, объяснить самому себе. Да только пока душа и разум не придут к согласию не будет покоя.
Дочь уехала, а Дарья Игоревна осталась одна со своими раздумьями. Она понимала, что Яна высказала то, что давно на душе камнем лежало. И ей было жалко дочь — столько лет носить груз. Было жаль себя — чувствовала себя обманутой. Буря эмоций, которые надо как-то пережить и попробовать принять. Засыпала она в тот день со снотворным, чего не было с тех пор, как переехала в Кузнецово, здесь лучшее снотворное — свежий воздух.
Сейчас ей было тяжело оттого, что всё время дома одна — только возьмёшься за какую-нибудь работу, так сразу мысли возвращаются к тому разговору с дочерью. Она его уже разложила по молекулам, но всё равно мусолила и мусолила его.
— Дашка, ты чего какая задумчивая в последнее время? — спросила бывшая одноклассница.
— Да что-то, Таня, мысли всякие в голову лезут, покоя не дают. Мне вот тут дочь объявила, что курит.
— А-ба!
— Да не в этом проблема, а в том, что она всё это время боялась мне сказать, потому что боялась осуждения. Говорит, мол ты нам такую планку задрала, что ниже не опустишься. И говорит, что слишком я категоричная.
По тому как подруга поджала губы и не поспешила спорить, Дарья поняла, что Яна говорила не на пустом месте.
— Тань, ты тоже так считаешь, да? Вот только честно...
— Даш, как тебе сказать, чтобы не обидеть. Сейчас с тобой проще стало, а помню в когда в школе учились, то рядом с тобой себя неуютно чувствовала. Вот как будто ты выше меня, иной раз что-нибудь скажешь, а ты зыркнешь, как рублём одаришь. Неуютно мне с тобой было. Не буду говорить за других, может, у них иначе было. Но сейчас иначе! — поспешила она добавить. — Сейчас ты мягче стала, ну или я взрослее стала, и мне чужое мнение уже не так важно. Дашут, не переживай ты так. Ну ведь объяснились с Яной-то, разобрались...
— Не только в Яне ведь дело, скольких людей получается я невольно обидела. Помню, ведь и бывший муж мне такие претензии предъявлял, правда, другими словами. А я всё думала, что он это от обиды ко мне. А он пытался объяснить, что тяжело со мной жить.
— Ты знаешь, вот эти твои раскаяния они ведь никому не нужны, — заметив удивлённый взгляд Дарьи тут же поспешила добавить, — Я в том смысле, что главное — ты сама это поняла. Прошлое уже не исправить, но можно ведь не наломать дров в будущем. Ну, придёшь ты сейчас к бывшему, скажешь: «ты был прав» так что это изменит? Ничего! А вот то, что ты дальше можешь иначе жить, это для тебя самой нужно. То, что было — прошло! Вот сижу же я с тобой, чай пью, говорю то, что в школе не осмелилась бы сказать. Потому что мы меняемся, жизнь меняется. И жить надо не прошлым. Ты вон лучше с внуками хорошие отношения выстрой. Пусть чаще приезжают. Детишки они ведь как источник. Хлопот с ними, конечно, вдосталь, но и энергии от них прибавляется. Пусть внуков к тебе привозят, с моими поиграются! Глядишь, на следующее лето будут чаще приезжать и тебе веселее, и грустить некогда.
— Ты права, Танюшка... — Дарья Игоревна грустно вздохнула, — Будь проще, и люди к тебе потянутся. Никогда не понимала этой фразы, а вот сейчас как-то иначе услышала её.
— Дашут, а ты и с Михаилом из-за этого поругалась? Недопоняли, что ли, друг друга?
— Можно и так сказать. Не то, что бы недопоняли. Я слушать не хотела, он объяснять. Так и разошлись как в море корабли.
— Может, поговорите? Хороший вроде мужик-то...
— Не знаю, Татьяна. Не знаю...
С того вечера, когда они виделись последний раз прошло уже два месяца. Незаметно подкрадывался ноябрь. Это была первая осень в деревне, и от избытка темноты перед глазами на сердце становилось тоскливо. Чёрная влажная земля, тёмные лужи, брезентовые тучи, и внутри так же — уныло. Дарья ждала, когда выпадет снег и мир станет белоснежным.
Та же Татьяна позвала её в церковь, на воскресную службу. Не сказать чтобы Дарья была очень набожна, но всё же нательный крест не снимала, все праздники чтила, и за красным углом, оставшимся от родителей, ухаживала. В Кузнецово церкви не было — слишком маленькая. А вот в Ново-Кузнецово была небольшая, но красивая церковь, куда и приезжали прихожане из близлежащих деревень.
Они стали ездить каждую неделю — муж Татьяны отвозил их, а потом забирал. И это лучше, чем быть весь день дома, думала Дарья.
Она купила свечи, и по обыкновению хотела поставить их у любимой иконы. Подняла голову и замерла, увидев знакомый мужской профиль. Поспешила подойти к Михаилу, пока рядом не оказалось никого другого.
— Здравствуй, Миша.
Он вздрогнул.
— Прости, я помешала молитве.
— Нет, всё нормально. Я не ожидал увидеть тебя здесь.
— Я тоже. Мы с Татьяной с конца октября приезжаем.
— Я захожу в будни, в воскресенье к Севе езжу. А сейчас Сева в больнице, к ним не пускают.
— Что-то случилось?
— Нет, на обследование легли, анализы сдать.
— Понятно... Миша, нам бы поговорить.
Михаил посмотрел на неё долгим, грустным взглядом. Так долго он ни разу не смотрел ей в глаза, всё время отводил взгляд.
— Давай отвезу тебя до дома?
Она кивнула.
После службы они поехали в Кузнецово. Дорогой молчали, хотя и ехать-то было десять минут от силы — деревни-то совсем рядом находятся. Ещё чуть-чуть и срастутся домами и не станут одним целым.
В доме Дарья захлопотала, накрывая на стол.
— Миша... — начала женщина, но он перебил.
— Даша, ты лучше помолчи. Я тебе всё расскажу как есть. Но только не затем, чтобы твои упрёки слушать, а просто чтобы ты знала. Важно мне это.
Дарья кивнула.
— Рассказывать-то и нечего особо, если честно. После восьмого класса я в город подался, в училище на электромонтёра поступил. Всё нормально было, учился, веселился. И связался с одной компанией нехорошей. Не знаю, что руководит в тот момент. Я много думал об этом. Это какой-то древний инстинкт: воевать. Но только он атрофированный, неправильный. Потому что воевали, как варвары, с целью наживаться.
Такая жизнь быстро затягивает. Один раз получилось, второй. И чувствуешь себя эдаким королём, которому дозволено всё. Появляется чувство лёгких денег. А что молодым ещё надо? Да только недолго всё это длилось, нашу банду накрыли. Суд был, мне пять лет дали. Знаешь, что я никогда не забуду, пока живу? Глаза матери. — Михаил то поднимал глаза на Дарью, то смотрел куда-то мимо неё. Он тяжело вздохнул. — Я не знаю, как описать этот взгляд. Взгляд волчицы, на глазах которой её детёныша загрызают насмерть, а она ничего сделать не может. Она ведь даже не плакала на суде, наверное, сил не осталось...
Ты правильно сказала тогда, оттуда нормальными не возвращаются. Чаще всего да, так и есть. Но не всегда. Выбираются те, у кого надёжный тыл. Кого-то жена вытаскивает, кого-то родители.
— Как ты смог сойти с этой дорожки? — спросила Дарья, не ставя в сомнения, что сошёл.
— Во-первых, мать. Тот её взгляд. Как же мне стыдно тогда было! Но не только это. У нас в камере был священник. Не знаю, как уж он угодил туда, он не рассказывал. Но говорил он такие вещи, что все его слушали. Не слушались, как старших, а именно слушали. Он совсем недолго с нами был, его перевели потом. Но за те полгода, что вместе сидели, он успел вправить мне мозги. А ещё он любил читать и меня приучил. При колонии была библиотека, вот там и брали, до дыр зачитывали, перечитывали. Я тогда понял, что от того, что я буду делать, зависит моё будущее. Мне было уже двадцать три, а я только тогда эту истину познал! И глядя, на тех, кто по третьей ходке за решётку попал, понял, что не хочу так.
Потом я досрочно вышел за хорошее поведение. И знаешь... чуть было опять не угодил в ту же ловушку. Потому что на воле я оказался никому не нужен, кроме матери с отцом. А что они? Мне деньги нужны были, работа. Да и хотел я честно работать, но никто не хотел брать с такой отметиной-то. Многие на этом ломаются. Вот ты говоришь, что не место таким среди обычных людей. Место! Да только никто не хочет пускать, все отворачиваются, словно от прокажённых. А помоги им чуть-чуть, протяни руку и изменится человек, поверь мне! Сложно это объяснить тому, кто подобного не испытал. Я до сих пор иду по улице и, мне кажется, будто каждый в меня пальцем тычет. Недочеловеком себя чувствую, хотя с тех пор ни одного раза закон не нарушил. Если только ПДД.
Дарья понимала теперь откуда этот затравленный взгляд, сгорбленная спина. Ей ведь ещё в первую встречу показалось, что он на себе груз несёт. А оказывается, что несёт он его почти всю жизнь. Даже страшно представить каково это. Она вроде преступлений не совершала, но после того разговора с дочерью два месяца в себя приходила, пережёвывала как жвачку. А здесь... Она положила руку на ладонь Михаила и чуть сжала её.
— Не осуждаю, Миша. А дальше-то, что было? Как устроился?
— Однажды чуть не сорвался, дружки мои прежние пришли, ну мы выпили... Они меня уже на какое-то дело звать начали, а я сижу, как болван, головой киваю, соглашаюсь. Мол, да. Заживу лучше прежнего... А потом будто по башке меня ударили, ничего не помню. Дружки, говорят, сидел и отключился. А мне в тот момент видение было — глаза мамкины. Просто смотрит она на меня и молчит. В чувство меня привели, я встал и сказал, что отныне это не мой путь, и ушёл.
А потом будто бог меня вёл. Работёнка нашлась, с Наташей Лериной матерью, познакомился. Поженились, правда, недолго вместе были — разошлись. Она уже третий раз замужем, а я, как видишь, всё бобылём хожу. Отец умер, я к матери переехал — сдала она сильно, хотя ведь нестарая была. Но тюрьма, да отцовская болезнь доконали. Брат у меня был и тот умер. Мама слегла. Вот так, Даша, я и прожил жизнь.
Она снова сжала его пальцы. Михаил поднял на неё глаза и посмотрел долгим, внимательным взглядом. Как тогда, в церкви.
— Даша, я тебе сейчас всё это рассказываю не для того, чтобы ты меня жалела. И уж тем более не для того, чтобы осуждала. Поверь, я сам себя уже миллион раз осудил. Я с этим грузом всю жизнь живу, и так до гробовой доски с собой и пронесу. Это моя жизнь, такая какая есть. Пережить её заново, набело я не смогу. Многое сделал бы иначе.
— Не осуждаю, Миша. Я за это время многое поняла. Дочь мне глаза открыла. Как через мясорубку душу прокрутило. А уж что тебе довелось пережить, то и врагу не пожелаешь.
— А знаешь, что? — он улыбнулся, той скупой и редкой улыбкой уголками губ.
— М-м-м?
— Капустный пирог у тебя совсем как у моей матушки получается! Ум отъешь!
Дарья засмеялась.
— А у меня в сенях розетка барахлит. Нет у тебя знакомого электрика? Пирогами плачу!
— Сейчас из машины инструменты принесу и починю. Что не сделаешь ради капустного пирога.
Михаил накинул куртку и вышел из дома. Дарья подошла к окну и отодвинула занавеску. Белый снег крупными хлопьями сыпался с неба, укрывая на зиму землю. «С чистого листа» — отчего-то подумалось ей и на душе стало светло.
~~~~~~
Вот такая история получилась дорогие, кофеманы. Увы Дзен совсем не крутит мои публикации, поэтому лайк-комментарий-а так же репост помогут увидеть этот рассказ большему числу людей.
Хорошего дня и вкусного кофе ☕
Все рассказы можно прочитать в Навигаторе
