Уже на следующий день он предложил ей вариант – частная психиатрическая клиника в Подмосковье. Стационар. Условия как в хорошем отеле. Но самое главное – врачи. Многие имена ему известны. Профессионалы, которым можно доверять.
Ехать удобнее всего было поездом. Вечером садишься, утром в Москве, на Казанском вокзале.
— А там я не буду брать даже такси, позвоню в клинику, и за нами пришлют машину.
— Но как вы довезёте её дотуда – на таблетках, на уколах? — со страхом спросила Елена Львовна.
Только Сима могла сейчас прикасаться к Ане, ухаживать за ней, как за обычной больной. Для остальных это было все равно, что сунуться прямо в Чернобыль. Аккурат в четвёртый реактор. Но не Симу же было просить в самом деле сделать Ане укол на дорогу.
— Не беспокойтесь, я справлюсь, — сказал Антон.
— Я дам вам свою кредитную карту, тратьте столько, сколько сочтёте нужным. Только, чтобы там сказали, что с ней на самом деле, — умоляла Елена Львовна.
С клиникой удалось решить вопрос очень быстро. Там готовы были принять Аню хоть завтра, и удивились только, что Антон – врач, затруднился с постановкой диагноза.
Но, в принципе, её брали, что бы там ни было – депрессия, шизофрения, психоз. Аня ещё ни разу не показывала себя буйной, и Антон был уверен, что на большой дозе успокоительных препаратов, в спальном вагоне, она доедет благополучно. А прямо у поезда их будет ждать машина.
Антон приехал в усадьбу окончательно договариваться о лечении. Он сказал Маше, которую встретил во дворе, что к хозяевам зайдёт чуть позже, а сейчас попросил проводить его к Симе.
Навстречу им Сима вскочила со своего топчана. Были на ней та же длинная юбка и кофточка, то ли растянутая, то ли на несколько размеров больше.
— Сима, — сказал Антон, — Вы готовьтесь, завтра поедете с нами – я по дороге завезу вас в больницу, сделаете анализ крови. Думаю, у вас гемоглобин очень низкий. Слышали, в старину была такая болезнь – малокровие? А я же тут врач, я за вас всех отвечаю…
— Я всё равно не смогу лечиться так, как в старину, — буркнула она, — разной там печёнкой и красным вином. Я знаю, вы боитесь ехать с Аней. Я вам и так помогу довезти её до поезда. Не беспокойтесь.
У Антона вспыхнули щёки:
— Я вовсе не… Сима, что вы такое говорите! Кстати, давайте мерить температуру, я тут и градусник привёз.
У неё было тридцать восемь и три. Антон подумал, что надо непременно послать её завтра ещё и на рентген.
Потом ему пришлось долго пробыть у Елены Львовны. Сначала зашли к Ане. Она спала, но спала нехорошо. Не шевелясь, на боку, наверняка у неё уже затекла рука, на которой она лежала. Лицо было заострившееся, будто неживое.
Антон вспомнил слова Симы, и заставил себя подойти, будто ничего нет в этом особенного:
— Вы её переодеваете? — спросил он, — Она вспотела, бельё мокрое, нужно сменить.
Он заметил, как замешкалась Маша.
— Я помогу, — сказал он, — Давайте её переоденем.
Аню посадили. Она сидела вялая, не открывая глаз. Антон назначил ей снотворные. Если бы Аня без него решила куда-то уйти, не было никакой вероятности, что домашние смогли бы её удержать. Пусть лучше спит.
Сменили постель, сменили и промокшую от пота рубашку. У Маши тряслись руки. Антон прислонился к стене, постоял несколько минут с закрытыми глазами. Ему хотелось читать молитвы. Вернее, это было инстинктивное чувство – когда захлёстывает отчаянье, нужно читать молитвы – может, отпустит.
Потом он сидел у Елены Львовны, и согласился выпить полстакана коньяка. И рассказывал, какая хорошая та больница, куда они едут – отдельные палаты для каждого, и знаменитый главный врач, по книгам которого Антон учился в институте. И обследование, конечно, сделают за считанные дни.
На другой день он вызвал такси и приехал к ним после обеда. Аню уже одели, она сидела в кресле в гостиной. На ней было тёмное платье, такое просторное, что напоминало мешок. Видимо, Маша специально выбрала, чтобы надеть его прямо через голову, как можно меньше прикасаясь к девушке.
Конечно, рядом стояла большая сумка – с одеждой, со всем, что может понадобиться.
Аня посмотрела на Антона так, как будто и не было ничего, никакой болезни, как будто они продолжали начатый разговор:
— И будет меня пытать Михаил, — с усмешкой сказала она.
Антон не понял сперва, а потом сообразил. Клинику возглавлял Михаил Николаевич Гавриленко. Занимался ли он лично больными?
— Да только Михаил сам испугается, — продолжала Аня, — Я ведь всех знаю, кого он искалечил. Поговор-и-и-им, — распевно пообещала она.
— Сима! — крикнула Маша.
Прибежала Сима, прижала Аню к себе, стала укачивать, как маленькую. Она продолжала придерживать Аню, когда Антон сделал ей укол. И вот странно – пока Аню удерживала Сима, Антон не испытывал того удушающего состояния тоски и ужаса, которое уже было ему знакомо.
Лекарство начало действовать. Глаза у Ани стали закрываться. Они с Симой вдвоём довели её до машины. Посадили на заднее сиденье:
— Я сяду рядом с ней, — сказала Сима, — Вы уж впереди…
Она тоже сегодня выглядела необычно. Умыта, гладко причёсана, платьице с воротничком где-то выискала. И бледная была, как тот воротничок.
— Держится температура?
— Я выпила те лекарства, что вы мне оставили, — уклончиво ответила она.
У больницы остановились буквально на пять минут. Антон боялся оставлять Аню надолго. Он сдал Симу с рук на руки дежурному врачу, которого хорошо знал. Попросил взять анализы, сделать рентген и на такси отправить домой.
— А если что-то серьёзное – кладите, — шепнул он так, чтобы Сима не слышала.
— Мне отзвонитесь тоже…
А потом они сидели с Аней на вокзале, и Аню, наверное, принимали за утомлённую дорогой пассажирку, которая, в ожиданье пересадки, готова прикорнуть вот тут, прямо на вокзале, в уголке.
Когда объявили их поезд на Москву, Антон нагнулся, чтобы разбудить Аню, и тут в кармане рубашки завибрировал телефон. Несколько минут у него ещё было:
— Да, — откликнулся он, — Слушаю, да.
Звонил тот самый врач, которому он оставил Симу, и голос у него был напряжённым:
— У твоей знакомой – острый лейкоз, и как она ещё на ногах держится с такими показателями – уму непостижимо.
— Так кладите её немедленно, можете это сделать? Документы, какие надо, я через два дня привезу.
— Кого я тебе положу? Она написала расписку и сбежала из больницы.
— Как, сбежала?
— Ногами! — окончательно рассердился дежурный врач, — Я даже такси не успел ей вызвать.
***
В мягком вагоне пассажиров ждали как дорогих гостей. Проводница – подтянутая улыбчивая блондинка средних лет – негромко называла номер купе, подсказывала:
— Второе по коридору.
А там уже всё готово было. Застелены постели, больше напоминающие уютные диванчики, на столике – наборы с ужином, свежие газеты.
Аня ещё под сильным действием препаратов. Она прошла и легла. Антон едва успел взять одеяло с постели, чтобы потом её же укрыть. Он устраивал сумки – большую Ани и лёгкую спортивную свою, раскладывал вещи, переодевался – Аня спала и можно было не выходить в туалет, а переодеться прямо здесь. В голове были неотступные мысли про Симу.
Как она добралась домой?
Потом проснулся в нем врач, и он стал думать, что делать по приезде. К кому обратиться, в какую больницу её устроить. Пустить всё на самотёк нельзя, что если привезти Симу и просто сдать в отделение гематологии – даже если ему удастся уговорить её всё-таки лечиться, то она – безответная, не умеющая настоять, умрёт там очень быстро. Спросу никакого не будет – сирота, почти бродяжка.
Значит, надо искать тех, кто не отнесётся к ней равнодушно, надо списаться с какими-то фондами. Симе должны помочь, ведь она ещё почти ребёнок, подходит под разные программы. Надо вернуться скорее, взять её за руку и прямо тащить. У неё должен быть шанс.
Он думал и о том, где взять денег, которые неизбежно понадобятся, с кем из своих друзей-врачей снестись по приезде, кто сможет подсказать хорошую больницу, где в самом даже тяжёлом случае от Симы не открестятся, а будут пробовать на ней разные экспериментальные программы.
Восемнадцатилетние обычно думают, что они бессмертны. А если мысли о конце приходят ей в голову, то каково ей размышлять об этом? Никого из близких, ни копейки за душой. На кого ей надеяться, кто возьмёт её похороны на себя? Тётя Маша?
Много раз люди доверялись Антону, полагались на него полностью. Чего стоит одно только, что человек ложится к тебе на операционный стол? Что ты отвоёвываешь его у смерти, и выхаживаешь его после – беспомощного, буквально учишь заново стоять на ногах, ходить… Но никогда ещё не было у него чувства, что он причастен, ответственен за жизнь настолько беспомощного существа… И при этом Сима была будто в чём-то его сильнее. В ней не было внутренний колебаний – подойти к Ане, обнять её, ухаживать за нею. А как это мучительно было ему!
Начинало уже темнеть за окном. Антон приподнялся, чтобы включить светильник над постелью. И увидел, что глаза Ани открыты, и она смотрит на него. Причём смотрит как раньше – испуганным, страдающим взглядом. И лоб её покрыт мелким бисером пота.
Он рывком нагнулся над ней:
— Как вы себя чувствуете?
У Ани глаза вскипели слезами:
— Антон Сергеевич, мне так плохо! Я так устала! Сделайте что-нибудь, я больше не могу!
— Но скажите же мне, что значит «плохо»? Что вы чувствуете?
— Я как будто давным-давно не спала…
— Но вы только что проснулись.
— Я не сплю, Антон Сергеевич, не сплю — я будто в чёрную яму проваливаюсь. Знаете, вот когда болеют тяжело и борются за каждую минуту, за каждый вздох, когда думают – скорее бы ночь эта кончилась, увидеть бы день ещё хоть раз. Так я хочу выбраться из этого омута, о котором вы говорите – «сон». А когда я просыпаюсь, это снова не я. Точно что-то вытесняет меня, и душит, душит… Мне самой не остаётся места. И опять всё сознание – в темноте. Что это, Антон Сергеевич?
— Анечка, уже через несколько часов мы будем в больнице. Там вам смогут помочь, обязательно. Вы только постарайтесь не сопротивляться. Всё, что вам будут говорить – надо стараться исполнять.
Она закрыла глаза и снова прислушивалась к ощущениям внутри себя. На лице её было выражение муки.
— Вы, может быть, хотите поесть? Или пить? Чаю? Вы давно не ели.
Голова её качнулась на подушке:
— Нет, нет…
И ещё она открыла глаза, и ещё спросила:
— Антон Сергеевич, а если мне уже никто не сможет помочь? Так ведь я больше не могу – как сейчас. Вы врач, подскажите мне, как легче можно умереть?
— О чём вы думаете, Анечка?!
Аня медленно открыла глаза, и он увидел, как они начинают наливаться чернотой. Так бывает в летний день, когда на солнце набегает туча, и сразу темнеет всё вокруг. Антон поспешно отнял руки, которыми придерживал Аню за плечи.
Аня медленно села, смотрела в окно. Тени ли это были от вечернего света? Ничего не осталось робкого, мягкого в её лице, что было только что. Теперь оно казалось холодным, застывшим.
Аня сидела посреди кабинета, на стуле, в тёмном своём балахоне, волосы растрёпаны. Антон – у входной двери, на стуле. Ему нужно было всё видеть, отчитаться потом обо всём Елене Львовне.
Бумаги, согласие на лечение, всё было уже подписано предварительно.
— Вы понимаете, где вы находитесь? — спрашивал доктор Гавриленко Аню.
Она посмотрела на него и ничего не ответила. Сжала руку в кулак, поднесла к лицу, стала тереть ею губы, нос… Она казалась полностью погружённой в свои мысли.
— Вы понимаете, кто я? — снова спросил доктор.
Наконец, она взглянула на него – мельком, вроде бы даже со скукой.
— Ты? Разрушитель, — сказала она небрежно.
Антон это расслышал ясно, а доктор переспросил:
— Кто я?
— Семенов ведь какой талант был, — сказала Аня, и тон её был таким усталым, как будто она знала доктора тысячу лет, и тысячу раз вела с ним эти разговоры, — Ты его на какие лекарства посадил? Только за то, что он считался тогда неблагонадёжным. Теперь он ни бэ, ни мэ… овощ. А картины его в коммуналке сгнили на чердаке.
Антон видел, как побледнел доктор, как снял он очки:
— Но позвольте, вы что, его знакомая? Почему мне не сказали? И зачем вы тогда сюда…
— Теперь других подбираешь, кого твои коллеги покалечили? Да зарплата за сто тысяч, да про домик в Австрии подумываешь, двухэтажный, под зелёной крышей. А когда ты Митьку проворонил? И что? Приснился он тебе пару раз, и успокоилась совесть? «Вот эти капельки постепенно наращивайте,» — передразнила она голосом, так похожим на голос доктора, что обомлел даже Антон, — Мать тебя до сих пор проклинает — ведь Митьку-то надо было за закрытые двери сажать. Не успели подействовать твои лекарства – через два дня повесился в гараже. Шестнадцать лет было! А мать – спилась.
Гавриленко неверной рукой нажал на кнопку звонка:
— Первую палату приготовьте, и заберите пациентку.
И посмотрел на Антона почти с ненавистью:
— Я не знал, что вы собирали на меня досье.
— Прикоснитесь к ней, — тихо сказал Антон.
— Что, простите?
— Просто прикоснитесь к ней. Ну, там до плеча дотроньтесь. И вы всё поймёте.
Аня смотрела в сторону, снова выпала из реальности. Но доктор подходил к ней с опаской, точно внутри неё была граната. Он вытянул руку и кончиками пальцев коснулся её плеча. Отшатнулся, точно сунул руку в кипяток. Прижал пальцы ко рту. И неверными шагами стал отступать – к своему столу. Он почти упал в кресло.
Антон знал, что ему надо дать хоть несколько минут.
— Что это? — немного погодя спросил Антон, — Вы можете это как-то назвать? Шизофрения?
Гавриленко то снимал, то надевал очки, голос у него был на самого себя непохож:
— Мы её ещё обследуем, всё необходимое здесь есть, вплоть до МРТ, поищем органику. Если вдруг что-то с мозгом… Через несколько дней будет какой-то диагноз. Вы… вы знаете, что когда-то шизофреников называли «говорящими с богами»? Считалось, что они слышат голоса богов, и могут общаться с ними напрямую.
— Что мне матери сказать? — так же тихо спросил Антон.
И не получил ответа.
На пороге возникли двое дюжих мужиков в белых халатах.
И всё же, несмотря ни на что, Антон испытывал к Ане отчаянную, до слёз, жалость. Он помнил, как ей удалось на несколько минут, на границе сна и яви вынырнуть из этой чёрной трясины. Как она умоляла его помочь ей.
Он подошёл, нагнулся к ней, но не мог заставить себя коснуться её:
— Анечка, пойдите туда, куда вас сейчас поведут. Вам помогут, вам обязательно будет легче. Только ни от чего не отказывайтесь, делайте всё, что вам скажут.
— Проводите больную в палату, — велел Гавриленко санитарам.
Аня вышла первая, с осанкой королевы, попавшей в заключение. Ничего не было в ней теперь от её прежней робости, неловкости.
По дороге, в коридоре им встретился пациент Вова. Конечно, он сразу признал в Ане новенькую, которой ещё только предстояло узнать его тайну. И радостно поднял майку.
— А у меня тут арбуз, — он явно хотел поразить Аню, указывая на свой толстый живот.
Но та, не глядя, ткнула его твёрдым пальцем, не в его «арбуз» вовсе, а в правую сторону груди, куда-то туда, где находится лёгкое:
— Рак. Год. Следующим летом, двадцать седьмого июня.
Прозвучало это удивительно громко и отчётливо. И бесстрастно
Вова остался стоять с задранной майкой и обнажённым животом. Аня, не оглядываясь, уходила по коридору, в сопровождении своих конвоиров.
***
Симе тоже ведомы были все голоса старого дома. Она знала голос каждой ступеньки, ведома ей была песня каждой двери – она с закрытыми глазами могла бы сказать, какую сейчас открывают. Если раздавались шаги – она могла угадать, мужчина идёт или женщина, и где идёт сейчас, по какому коридору. На свой лад говорили и рамы, одни открывались легко, другие – со стуком. По солнечному или лунному лучу, упавшему в окно, Сима могла угадать, который теперь час.
Она не думала о том, что ей сказали в больнице, откуда она сбежала под расписку. Не прислушивалась к своему состоянию, не ловила в себе перемены к худшему. Только сохло в горле и хотелось пить. Наверное, от жара, который доктор упорно именовал «температурой». Да подушку под головой хотелось переворачивать часто, чтобы хоть немного холодила щёку. Сима не могла понять, отчего так – но она не боялась, и не верила для себя – в страдания, в долгий мучительный уход. Ей казалось, что она словно на носочках по доске над пропастью – пробежит свою жизнь до конца, и шагнёт в небытие. Разве это страшно? Просто надо всё успеть, побольше успеть.
Ей отчего-то представлялся сейчас Антон, хотя видела она его всего пару раз. Но стоило закрыть глаза, и он был тут, рядом. Причём вспоминался он ей так, что жар обдавал её ещё больше. Она видела его сильные мускулистые руки, пухлые, чётко очерченные губы, глубоко посаженные почти чёрные глаза. Такие глаза могут обжигать, но как ей было удивительно спокойно, когда она с ним говорила…
Может и сейчас она не боялась оттого, что верила – приедет Антон, и можно будет прийти к нему, он удержит её здесь, в той жизни. Она пока не понимала – чем, но удержит. То ли этими своими руками – такими сильными, то ли знаниями – ведь он же доктор, он её вылечит. Но пуще всего отчего-то верила она его голосу: закроешь глаза и слушаешь, и так спокойно на душе становится. Ей так с детства спокойно не было. И, конечно, никакой смерти он её не отдаст.
…И вот тогда она увидела этого самого человека. Которого видела Аня, которого она, Сима, сама увидела во дворе. Того самого, что вышел тогда из двери-обманки. Это только в книжках читать про привидения, значит слегка щекотать себе нервы. Это просто непередаваемый ужас – обрыв сердца в пятки.
Нет, не было впечатления, что он сам по себе светится. Просто будто бы всё в темноте, а на него падает луч света от какого-то источника, который она не видит. И Сима может разглядеть его ясно. Был он сейчас даже наряден. Если бы она знала, как называются все детали этой старинной одежды. На голове его сейчас был парик с буклями, а одет он был в атласный камзол синего цвета, с вытканными букетиками цветов. У ворота и у запястий пенились кружева рубашки. И так же, как тогда, смешно топорщились у него усы.
В руке человек держал подсвечник, но свечи зажжены не были. Он остановился в глубине комнаты и внимательно посмотрел на Симу, а потом кивнул ей – ну, мол, что же ты, пойдём, я за тобой.
Прошёл дальше, и остановился в дверях, поджидая её. Сима поспешно вскочила, через голову натянула юбку поверх ночной рубашки, и так и пошла за ним – как была, босиком.
Ступал человек абсолютно неслышно. Они вышли в коридор, и стали подниматься по лестнице: он впереди, Сима – за ним. Казалось, что для человека – свечи горят, он держал подсвечник так, словно освещал себе путь. На ногах у него были мягкие высокие сапоги – может быть, от этого шаг был таким бесшумным?
Сима тоже знала, куда ставить ногу на каждой ступеньке, чтобы она не заговорила. Так поднялись они на второй этаж, а там человек без раздумий свернул к лестнице, которая вела на чердак. Но ключи же были у Маши! Однако, странный гость распахнул дверь, точно она никогда и не была заперта.
Только здесь, на чердаке, где их никто не мог услышать, Сима решилась спросить:
— Вы кто?
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк и подписка .