Что чего стоило, становится ясно по прошествию времени. В смысле, все познается в сравнении. Обычный нормальный и даже вроде бы неглупый человек, как правило, не способен понять в своей повседневности, что у каждой медали есть и оборотная сторона и она прилагается к лицевой по умолчанию. В том-то и дело, что свою, так сказать, изнанку человек знает хорошо и не понаслышке, а вот что там за грязное белье под чужим шикарным макинтошем часто не задумывается. Справедливо это и для канувшего в лету СССР. Не все советские люди выносили вида зарубежных витрин, надо это признать. Еще меньше воспринимали вопиющие отличия спокойно, понимая, что и к ним прилагаются свои издержки. Но, все же не стоит разом население СССР записывать поголовно в страдальцы по колбасе и джинсам. Люди разные были и ценности разные. Беда в том, что большинство носителей этих ценностей, создавших все то, что еще не успели раздербанить в "свободной России" и на чем это своеобразное образование продолжает в значительной степени жить по сей день, либо покинули этот мир, либо находятся в сильно преклонном возрасте, зато детишки партнеров Лени Голубкова уже подросли и берутся устанавливать новые правила жизни, громко заявляя: "Мы знаем, тогда было плохо".
Тогда, граждане, было по-разному. Это сейчас все на один мотив. Мы стараемся следовать принципу объективности и поэтому еще один этюд от нашего автора на тему минувшей эпохи.
Он связан логически вот с этим очерком:
Как я работал в ССОДе
Завершив в июне 1978 года эпопею с работой переводчиком в ходе недельного визита шведской королевской четы в СССР, я начал ждать выполнения обещания о работе в МИДе, надеясь, что все-таки мой какой ни есть но всё-таки опыт и знания должны быть востребованы. И, надо сказать, ждать пришлось, недолго. Через неделю мне позвонил кто-то из начальства Скандинавского отдела министерства и попросил записать номер телефона. Я записал, но понял, что это не мидовский телефон. Мне разъяснили, что со мной хотели бы поговорить из Союза советских обществ дружбы и культурной связи (именно так - в единственном числе) с зарубежными странами, сокращенно - ССОД, или, как для простоты называли эту организацию, Дом дружбы. Организация эта размещалась в особняке на тогдашнем Калининском проспекте, а точнее стоящем впритык к нему приземистым двухэтажном здании. Сам обращающий на себя внимание особняк был построен в «мавританском» стиле в конце позапрошлого века эксцентричным миллионером Арсением Морозовым. Говорят, что его матушка прокомментировала архитектурную выходку своего сына так: «Раньше я одна знала, что ты у меня дурак, а сейчас вся Москва будет знать». Ныне ССОДа там нет и это оригинальное здание является Домом приемов правительства России.
Безработного состояния к этому времени я уже нахлебался досыта и поэтому без затяжки сделал звонок по номеру, который принадлежал начальнику отдела скандинавских стран, но уже ССОДа. Обладатель голоса на другом конце провода представился начальником отдела и спросил меня, где я работал и знаю ли языки, в частности, какой-нибудь из скандинавских. Я ответил на его вопросы и он предложил мне незамедлительно приехать к нему для беседы. Все прошло гладко и очень скоро я приступил к работе в ССОДе в качестве референта, ответственного секретаря Общества дружбы СССР-Исландия. Исландия до того времени была для меня «терра инкогнито», как, наверное, и для девяносто девяти процентов моих сограждан. Но я почему-то был уверен, что это новое для меня направление мне понравится. Так оно и получилось. И к тому же я не мог тогда знать, что через семь лет я приеду в эту страну на долгих четыре года, но уже в качестве второго лица посольства России. Ну а сейчас одновременно с референтской работой по Исландии мне ещё и было поручено оказывать содействие замначальнику отдела, который был ответственным секретарем общества дружбы СССР-Швеция, но из-за своей занятости нуждался в помощнике. Меня это очень даже устраивало, поскольку мне и самому хотелось оставаться в шведской струе.
В то время, когда я пришел туда, ССОД включал в себя порядка семи десятков обществ дружбы с разными странами, а также ряд республиканских аналогичных обществ и несколько отделений в городах тогдашней РСФСР. Вот все эти общества дружбы объединяли свыше 25 тыс. предприятий, колхозов, совхозов, учебных заведений, учреждений науки и культуры. Охватная была организация. Разумеется, ощущалось присутствие направляющей руки партии, что не очень мешало, но даже, напротив, чаще помогало реализовывать "производственные" планы. Дело было в том, что задачи каждого ответственного секретаря были, в принципе, одинаковы и они проистекали уже из самого названия организации. А на практике это выражалось в проведении в залах Дома дружбы или на базе коллективных членов Общества - а ими-то как раз и были упомянутые институты, промышленные предприятия, совхозы и колхозы - выставок, литературных вечеров, лекций и прочих мероприятий. Например, таким коллективным членом в моем исландском обществе состоял Московский нефтеперерабатывающий завод, что располагается в районе Капотни. Почему именно это предприятие, вряд ли имеющее хоть какое-то отношение к далекому островному государству в Северной Атлантике, я не знаю. Это, наверное, был выбор той самой «направляющей» руки. В таких делах стремились к массовости. Но в этом не было ничего плохого. Наличие в рядах «друзей Исландии» таких больших коллективов сильно облегчало организацию ежегодных «эпохальных» торжественных мероприятий, посвященных, скажем, Снорри Стурлусону, исландскому скальду (поэту), прозаику, историографу и политику, жившему аж в XII-XIII веке, слава Богу, нашего уже времени. Я обычно в таких случаях звонил в партком НПЗ и тамошний секретарь, ответственный за явку заводчан присылал в назначенный день пару автобусов с работягами, ни сном, ни духом не ведавших об этом действительно почитаемом в самой Исландии историческом деятеле и авторе саг, лежащих в основе всей не только исландской, но и скандинавской культуры. Но «нефтепереработчики» ехали с этой дальней московской окраины в центр столицы охотно и с удовольствием: во-первых, была возможность официально пораньше завершить рабочий день и лишний раз прокатиться по Москве и, во-вторых, - самое главное - особенно для подавляющего в этой поездке мужского состава «почитателей» Снорри Стурлусона оторваться в отличном кафе Дома дружбы, где всегда было в наличии не только отечественное, но и часто импортное пиво. Ну и там же было чем закусить, и тоже неплохо, во всяком случае лучше, чем в их заводской столовке. Секретарь парткома, обеспокоенный такой неполиткорректностью своих подопечных - ему могло нагореть от руководства райкома - пытался урезонивать их, когда они «промахивались» мимо актового зала, но, бывало, что актовый зал заполнялся под завязку другими коллективными ценителями творчества Стурлусона - мне их поставлял с подшефных НИИ мой товарищ по институту, работающий в московской партийной структуре - и нефтеперегонщикам из Капотни не оставалось ничего другого, как продолжать свои посиделки в уютном кафе до окончания всего мероприятия.
Разумеется, был и институт индивидуального членства. Его представляли, прежде всего, видные или активные скандинависты, историки, лингвисты, литераторы, актеры наших театров и кинематографа. Они не часто появлялись на таких мероприятиях, скорее всего из-за своей занятости, и их приходилось иногда «добиваться», хотя они и понимали, что тем или иным образом иногда надо обозначать свою активность в Обществе, чтобы не быть позабытыми, когда возникнет возможность быть включенным в состав какой-нибудь делегации для поездки за рубеж. В коридорах офисного здания Дома дружбы или в кабинетах коллег, ведущих вожделенные страны Европы и Америки было обычным делом встретить популярных и прославленных актеров нашего театра и кино того времени. Мне с этим везло меньше - Исландия со своими вулканами и удаленностью от континента вероятно была для них малопривлекательной. А зря!
Другой моей не менее, а может быть даже и более серьезной задачей была организация и проведение раз в год в стране ответственности, то есть в Исландии т.н. Дней советской культуры с участием одной из пятнадцати союзных республик Советского Союза. Эти мероприятия весьма тщательно готовились, и могли быть, в зависимости, от возможностей принимающей стороны, объемными и многосторонними. В направлявшиеся на эти Дни делегации, помимо официальных представителей, включались музыкальные и танцевальные коллективы - причем не обязательно профессиональные, - отдельные деятели искусства и литературы. Попасть в состав такой делегации было большим везением и поэтому за эту возможность наши республики по-хорошему соревновались между собой. Это было понятно - кому не хотелось поехать за кордон, да к тому же за государственный счет? Причем, география таких поездок была намного шире, чем та, которая, хоть скупо, но предлагалась советским гражданам месткомами и профкомами заводов, колхозов и различных организаций. Ну, например, кто бы и когда бы из жителей советского Казахстана мог бы тогда попасть в ту же Исландию? Думаю, что не преувеличу, если скажу, что никто и никогда. А так в 1979 году там были запланированы эти самые Дни культуры с участием Казахской ССР и туда готовился направиться самодеятельный фольклорный ансамбль из города Джезказгана и небольшая официальная делегация, состоящая из зампредседателя Госплана республики А.Ш.Шамельханова и ректора Казахского женского (!) педагогического института, очень изобильной телом пожилой казашки (фамилия которой у меня удачно выпала из памяти) и ее помощника, молодого и шустрого паренька. За две недели того незабываемого сентября мы объехали всю страну, что было не так уж и сложно с её единственной автострадой тянущейся по побережью - с одной стороны всё время плещется Атлантический океан, с другой - поджимают малодоступные горы с иногда действующими вулканами и вечными ледниками. Да и больших в нашем понимании городов там не было: кроме самой столицы Рейкьявика ещё три-четыре населенных пункта, где насчитывалось максимально до двух с небольшим десятков тысяч жителей или даже ещё меньше. В самой же стране на то время проживало менее трёх сотен тысяч человек (сегодня - 372 тысячи). Мы посетили все эти города и наши казахские танцоры и певцы трудились, не жалея ни рук, ни ног, ни горла, давая иногда по два концерта в день, и, действительно, поражали не избалованную гастролерами исландскую публику экзотическим искусством своей республики. Успех был огромный, а устройство и организацию на месте этих Дней с самого начала взяли на себя не профессионалы, а члены местного общества дружбы "Исландия-СССР", состоящее из двух десятков человек, половину которых являли собой жизнерадостные исландские пенсионеры возрастом на седьмом, а то и на восьмом десятке лет.
Я был при этой делегации и советчиком, и переводчиком. И всё прошло отлично. Но до сих пор самой большой загадкой для меня остается… именно переводческая часть моей работы в Исландии. И вот почему.
Еще готовясь в Москве к поездке, я спрашивал мое искушенное начальство о том, как быть с переводом, поскольку исландского языка я не знаю, а он, как, наверное, не каждому известно, есть и, причем, относится к древним языкам большого семейства европейских языков, а, точнее, к их германской группе. На нынешнем исландском языке, сохранившимся, практически, без изменения в этом островном государстве, тысячу лет назад говорила вся сегодняшняя Скандинавия, и он является фундаментом культуры этих североевропейских народов. Так вот, как уже упоминал, я владел только шведским (ну, английский и немецкий я в счет не беру), состоявшем в прямом родстве с исландским, но родственники они сегодня настолько дальние, что без словаря или переводчика им крайне затруднительно понимать друг друга. Начальство мое уверяло меня, что наше посольство в Рейкьявике поможет мне с переводом, прикомандировав к делегации кого-нибудь из знающих язык сотрудников. С тем я и прилетел вместе с казахской делегацией в двадцать человек в Исландию, проведя два часа в воздухе от Москвы до транзитного Стокгольма и потом ещё четыре часа над Северной Атлантикой до аэропорта Кефлавик, который, по сути, обеспечивал прежде всего взлёт и посадку американским военным самолётам с располагавшейся здесь крупной военно-морской базы США, а потом уж и гражданским воздушным судам исландской авиакомпании. Посольство встретило нас хорошо, но по поводу переводчика только пожало плечами, мол, нету у нас никого свободного, так что управляйтесь сами, тем более, что у вас, товарищ, шведский язык, а исландцы с детства изучают в школах датский, который схож со шведским, так что, уверяли меня, вас поймут. И две недели я объяснялся с исландцами на шведском языке: пришлось переводить речи - в основном с русского, ответные звучали из уст руководителя исландского общества Ивара Йонссона, который сносно владел на моё счастье шведским, - быть представителем общества СССР-Исландия и даже кем-то вроде конферансье и вообще, редко появляющимся в этой стране русским человеком. И все шло гладко, в ответ мне улыбались, кивали головами, хлопали в ладоши, а если и произносили что-то, то это были более чем скупые, в отличии от русских, и понятные для меня скандинавские междометия.
Только много позже, когда в 1995 году я приехал на четыре года на работу советником в российское посольство в Рейкьявике, я понял, что исландцы, в целом хорошие ребята, поскольку никто из них шестнадцать лет тому назад ничем не дал мне понять, что я с таким же успехом мог говорить с ними и по-русски (впрочем, может они и воспринимали мой язык за русский и удивлялись, что в нем так много схожести с древним скандинавским языком). Хотя я, конечно, не совсем прав и преувеличиваю - в те годы среди исландцев, особенно людей пожилого возраста, было достаточно тех, кто действительно понимал датский (как наследие многолетнего владычества Дании, язык метрополии многие годы был обязательным для изучения в исландских школах), но молодежь уже его учить не хотела и предпочитала английский - мощное влияние американцев, закрепившихся здесь в послевоенные годы.
Были и другие курьезы. Помню, что в течении этих двух недель в Исландии я с каждым днем все больше удивлялся, а потом и начал по-настоящему злиться на ректоршу женского пединститута. Не знаю, бывала ли она до этой поездки где-либо еще за границей (все-таки тогда это было достаточно редким делом) и знала ли географию вообще? Но каждый день я видел на ее широком лице абсолютное равнодушие и отсутствие интереса ко всему, что ее окружало (сначала мне казалось, что не удивляться ничему - это национальная особенность степняков, но неподдельная радость и живость ее молодых соотечественников тем, что они видят другие страны, опровергала этот тезис), а потом просто ставила меня в тупик вопросами, которые она, как правило, задавала, во время завтраков в гостиницах. Ну, представьте себе, вся делегация собралась утром в гостиничном ресторане. Веселые разговоры молодых ребят, находящихся в ожидании нового, возможно еще более интересного дня, все обмениваются мнениями, впечатлениями и вдруг от стола, где ректорша сидит со своим помощником (все остальные избегали попадать в ее компанию) раздается, адресованный ко мне вопрос, ну скажем, такого плана: "А вот скажите, почему эти испанцы так долго спят?" Первые дни пребывания, мне казалось, что это простая оговорка: ведь, в самом деле, "испанцы" и "исландцы" - это два схожих по звучанию слова. Но потом, когда она, упорно продолжала придерживаться «испанского» варианта, меня это начало выводить из себя. Вокруг слышался смешок ребят из Джезказгана - они, это было видно, как-то сторонились её. Я не срывался на грубости, но иногда, возможно, жестко, так что замечали окружающие, напоминал ей, что мы в Исландии, а Испания расположена «несколько» южнее, и что уж пора запомнить эту простенькую истину. Да и эти «испанцы», большинство из которых для того, чтобы жить лучше в своей «дорогой» стране, искали возможность работать на двух работах, были в отличие от неё давно уже на ногах, и чтобы заметить это, надо было просто повертеть головой на отсутствующей шее. Зампред казахского госплана, пожилой и поджарый дяденька, больше похожий в своих очках в роговой оправе на обыкновенного и доброго учителя, с которым у меня с первого дня сложились хорошие и даже товарищеские отношения, клал мне в такой момент на плечо руку и говорил, улыбаясь, чтобы я не обращал внимания на его землячку. "Дура, - говорил он мне шепотом, - плюнь!"
С самим же зампредом во время нашей поездки произошел довольно-таки примечательный казус. Завершивши Дни культуры, мы темным вечером вылетели из аэропорта Кефлавик в Копенгаген, чтобы пересесть там на стыковочный аэрофлотовский рейс и продолжить путь в Москву. Но не тут-то было! Где-то через полчаса, когда мы уже вовсю летели над океаном, нас начало сильно мотать и стали слышны очень неровные звуки работающих двигателей. Все мои казахи, намаявшись за две недели постоянных выступлений и дальних переездов, уже спали, ничего не замечая. Капитан лайнера объявил по радио на исландском и английском языках, что у них возникли проблемы и он принял решение вернуться в Кефлавик. Все прошло благополучно, мы развернулись над невидимым в темноте ночи океаном и через полчаса приземлились опять в том же Кефлавике, с которым мы уже вроде как попрощались. Заспанных и недоумевающих почему мы опять в Исландии казахов вывели в зал ожидания, попросили подождать пару часов. Потом извинились и сказали, что самолет не может вернуться на трассу и нам придется лететь только завтра утром. Зарегистрированный багаж можно оставить. Мы, конечно, "пролетали" мимо предстоящей сегодняшней стыковки с "Аэрофлотом" в Копенгагене, но делать было нечего. Исландская авиакомпания полностью взяла нас на свой "кошт": мы переночевали в лучшей гостинице Рейкьявика, бесплатно смогли позвонить домой, совсем не голодали и утром стартовали снова, мягко сев в Копенгагене через четыре часа. Но отечественного рейса на Москву в тот день уже не было и отлет был назначен на следующий день. И поэтому за счет исландцев мы провели около суток ещё и в датской столице, что было не так уж и плохо!
Мой институтский приятель, работавший в то время в нашем торгпредстве в Копенгагене, повозил нас с зампредом госплана по городу, показал знаменитую «Русалочку», которой некие вандалы уже тогда начали регулярно отпиливать бронзовую голову, а потом пустил в свободное плавание, посоветовав погулять по главной копенгагенской пешеходке Строгет. Мы долго бродили по этой довольно длинной улице, заходили в многочисленные магазины и лавочки, посетили по просьбе моего казахского попутчика кинотеатр, посмотрели какую-то ерунду (зампред сто раз потом пожалел о потраченном времени и деньгах), где-то там же перекусили и попили чайку.
Спустился североевропейский вечер, вспыхнули фонари и осветились поражавшие моего спутника богатством товаров витрины роскошных и обычных магазинов. Правда мой казахский товарищ "поражался" этому датскому великолепию поначалу молча. То было время осенней моды на кожаные изделия и поэтому на показ торговцы выставили такое их изобилие - и моделей, и цветов, и видов кожи, и сопутствующих мехов, - от которого даже у меня с моим шведским "опытом" рябило в глазах и хотелось что-то из выставленного обязательно купить. Наконец, мой товарищ, похоже, совсем перегрелся и, внезапно схватив меня за руку, втащил в какой-то переулок или под арку (уж не помню) и, приблизившись ко мне с заговорщицки изменившимся лицом, горячим полушепотом заговорил, что, он мне сейчас откроет одну тайну. "Какую?" - мне показалось, что с ним что-то неладно. "А я вот что тебе скажу, - он обернулся, вокруг никого, - у нас в стране вредительство!" "Это как?" - не понял я. "Ну ответь мне, - буквально застонал зампред Госплана, - почему у них все завалено первоклассными и, причем, любыми товарами, а у нас ничего нет! Вот кожа, - схватил он меня за отвороты отнюдь не кожаного плаща, - ведь кто, как не я, знаю, что в одной только моей республике каждый год забиваются сотни и сотни тысяч голов овец, коров и прочей сельхозживности. А где же шкуры, где мех, где кожа, где эти свитеры, шарфы, а? Я уж не говорю о мясе! Где все это? Куда девается? В стране, я тебе говорю, вре-ди-тель-ство!" Я был потрясен "прозрением" высокого представителя планового социалистического хозяйства, у которого "только в его республике" куда-то (?) бесследно исчезают шкуры бесчисленного количества овец, положивших свои жизни на алтарь казахского отечества. "По-моему, это я должен вас об этом спрашивать", - вежливо оторвал я его руки, вцепившиеся в мой плащ, и, уже по-дружески, посоветовал заняться выяснением этого феномена по возвращению домой. Мой собеседник, только что чуть не приведший в негодность мой плащ, теперь уже с иной горячностью подхватил это предложение и даже, как Герцен Огареву на Воробьевых горах, поклялся посвятить этому оставшиеся до пенсии годы работы.
Мы вернулись в Москву. В аэропорту "Шереметьево" нас ждал сюрприз: куда-то запропастился весь до последнего чемодана багаж делегации, который в тот день нашего разворота над Атлантикой на забарахлившем исландском лайнере (для авиакомпании Icelandair, известной своими безаварийными полетами, это было ЧП) все-таки каким-то образом тогда же улетел без нас из Рейкьявика в Копенгаген, где опять же без нас был перегружен на аэрофлотовский рейс и, в итоге, добрался на два дня раньше, чем мы, до главной воздушной гавани нашей столицы. Аэропорт «Шереметьево» в те годы, как, впрочем, и другие аэропорты Москвы, был просто проклятьем для авиапутешественников. Так вот, по документам самих же работников аэропорта, багаж должен был быть уже здесь, но найти его они не могли, недоуменно пожимали плечами, говорили обычное «вас много, а нас мало», а потом вообще взяли и запустили меня и ещё пару добровольцев из делегации в темное подбрюшье аэропорта, где кучами лежал багаж со всех рейсов и подозрительного вида ребята - «это грузчики», сказали нам - с уханьем и весёлостью соревновались в метании чемоданов, сумок и прочего инвентаря путешественников. «Ищите сами свой багаж», - напутствовала нас сотрудница в аэрофлотовской форме и ушла. После долгих и самостоятельных поисков мы, наконец, наткнулись на него в каком-то совсем уже затемненном ангаре, сваленным под лестницей. Багаж был в ужасном виде. Мало того, что десятка три наших сумок и чемоданов были там набросаны навалом, но, самое противное, что практически все они были к тому же не просто взломаны, но и для "удобства" грабежа элементарно вспороты. У каждого члена делегации что-то да пропало: купленные в качестве сувениров прекрасные шерстяные исландские изделия, золотые висюльки под эпоху викингов, какие-то оригинальные исландские спиртные напитки и прочее. Был единственный невскрытый и невспоротый чемодан - и он оказался моим! Вот почему так, не знаю? Пощадили меня шереметьевские грабители в спецовках. Большего неудобства, чем тогда, стоя со своим целехоньким чемоданом перед странно смотрящими на меня двумя моими казахскими помощниками по розыску, я не испытывал и был готов сделать для делегации всё, чтобы загладить свою «вину». От имени делегации, да что там «делегации», от имени всей Казахской ССР и своего Дома дружбы я пошел ругаться с местным аэропортовским начальством, которое, не моргнув глазом, заявило, что это, наверняка, сделали «ворюги» в Рейкьявике или Копенгагене. Комментарии были, как говорят, излишни. Делегация тут же составила возмущенное послание в газету "Правда", мне поручило вести это "дело", но через некоторое время из центрального печатного органа нашей партии пришла какая-то бюрократическая отписка, казахи ещё пару раз дёрнулись, тщась найти правду, и на этом все заглохло.
А с зампредом республиканского госплана мы потом долго ещё перезванивались, он приглашал меня в гости, я его к себе в Москву, но о своей копенгагенской клятве он что-то больше не упоминал. Да и, судя по сохраняющемуся отсутствию перечисленных им на копенгагенской пешеходке дивных кожаных и шерстяных товаров в наших магазинах, вредителей он не разоблачил и они продолжали шуровать, в том числе и в стенах не только казахского Госплана.
В общем, я ещё некоторое время исправно трудился на ниве укрепления дружбы и «культурной связи» с Исландией, но всё-таки мне хотелось работать в МИДе на шведском направление - это было моё, этому я учился пять лет в институте и два года совершенствовался в ходе первой служебной командировки в нашем посольстве в Королевстве Швеция.
В итоге мне удалось исполнить задуманное. Но об этом в другом материале
