В то время, когда Анненков служил в Петербурге и продолжал танцевать на балах, Полина жила в Москве и готовилась стать матерью.
В конце декабря слухи о событиях в Петербурге дошли до Москвы. Полина испугалась. Рушилась вся ее жизнь, все надежды на пребывание в России, на благополучную, обеспеченную жизнь.
Начало романтической истории семьи Анненковых 👇
Она, Полина, знала, что отношение к ее положению в этой стране не было плохим. Жизнь показывала, что в России можно иметь много пассий, побочных детей, давать им воспитание или лишать оного, содержать мать и ребенка или раз и навсегда откупиться большой суммой — в этой стране было много таких примеров.
Правда, рассчитывать на гражданский брак не приходилось, так как отношение к этой форме брака в России было крайне отрицательным.
Но должно было случиться самое страшное: должен был родиться ребенок от государственного преступника! Будущий ребенок, который мыслился как залог счастья и богатства, стал предвестником нищеты и позора.
Полина же, по своей натуре женщиной была прозорливой и смекалистой, поэтому сразу догадалась, что перво-наперво необходимо розыскать Анненкова, а потом, если повезет, вывезти его за границу
11 апреля Гебль родила дочь Александру, и, как только смогла, сразу же помчалась в Петербург.
На все просьбы о свидании с арестованным она получала отказ. Официальные свидания были разрешены раз в неделю только супругам и родителям арестованных.
В дело сразу пошел подкуп стражи и офицеров крепости
Полина изучила Россию и поняла, что здесь деньги решают многое. Она вручила 200 рублей унтер-офицеру Петропавловской крепости (сумму его годового заработка) и передала через него записку. А вот в ответ услышала пару слов, да и то на французском, и они были полны безнадежности:
«Где ты? Боже мой, нет даже иголки, чтобы положить конец страданиям».
Хм, скажу прямо, такой посыл совсем не вызывает симпатии —не должен говорить такие слова любящий мужчина, даже если он находится в тяжелом положении.
А положение действительно было ну «о-о-чень» тяжелым:
«Самое чувствительное лишение было — недостаток белого хлеба (заметьте, не отсутствие, а недостаток!), и, чтобы иметь его, Иван Александрович распустил свои серебряные эполеты, которые ему удалось каким-то образом продать».
Полина поняла, что ее кавалергард сломлен, и в ответ передала медальон со своим изображением, написав:
«Я отправлюсь за тобой в Сибирь».
К тому времени уже было известно решение суда: каторга на 20 лет
Менее чем через месяц, в июле 1826 года, царь смягчил приговор суда для большинства декабристов. Анненкову сократили срок до 15 лет. Некоторых декабристов уже отправили по этапу в Сибирь.
Рассказывают, что сама Императрица Александра Федоровна лично просила Николая I о смягчении участи Анненкова, партнера по танцам на балах, но тщетно.
Тогда молодая француженка решила организовать побег Анненкова из крепости и уехать с ним за границу. Но для этого нужны были большие деньги: только за паспорт на чужое имя просили 6000 рублей. Полина добилась встречи с Анной Ивановной
Мать Ивана Александровича разволновалась, прониклась симпатией к очаровательной девушке, принимавшей такое участие в судьбе сына, но, немного подумав, сказала:
«Мой сын — беглец, сударыня!? Я никогда не соглашусь на это, он честно покорится своей судьбе»
10 декабря 1826 года Анненков вместе с другими бунтовщиками был закован в кандалы и направлен в ссылку. Дорога в Сибирь предстояла дальняя. Полине от него успели передать записку, где было написано всего три слова:
«Встретимся или погибнем».
А утро госпожа Гебль уже начала просить императора разрешения следовать за ним.
В письме к государю Полина, среди прочего, напишет:
В мае 1827 года Полина узнала, что Николай I будет присутствовать на маневрах в Вязме. Она быстро собралась и отправилась туда.
«Лошадей было очень трудно доставать, но деньги везде помогают. Я платила сверх прогонов и щедро давала на чай» — вспоминала потом Полина.
в 1827 году, получив прошение Полины, Император Николай I приказал написать коменданту колонии государственных преступников генералу Лепарскому, чтобы он рассказал Анненкову о желании госпожи Поль (напоминаю, что Полина сменила свою фамилию Гебль на Поль по приезде в Россию) и спросил его: готов ли он жениться на француженке и тогда она сможет отправиться к нему в Сибирь.
23 июля Лепарский доложил императору, что Анненков согласился, даже более, он готов сиюминутно жениться на иностранке Поль».
В ноябре 1827 года в Москву, где жила Полина с дочерью, пришли бумаги с разрешением на поездку в Сибирь
Через семь дней в своей канцелярии московский обер-полицмейстер, генерал-майор Шульгин, вручил Полине 3000 рублей, все — сторублевыми ассигнациями, и вместе с тем подал бумагу, исписанную цифрами, попросив расписаться.
Удивленная женщина спросила, что означает эта бумага, на которой ей нужно поставить свою подпись, и слышит ответ, смысл которого до конца может осознать только наш соотечественник:
«Государь не доверяет своим чиновникам в получении всей суммы и потому в бумаге проставлены номера тех ассигнаций, которые он передал вам в дорогу».
Государь Император Всея Руси, самодержец, хозяин над пятьюдесятью миллионами душ, подарив деньги, вынужден приказать переписать их количество и проставить номера ассигнаций, чтобы подарок дошел до адресата неразворованным!
Россия бессмертна.
Как и воровство в ней.
Став супругой декабриста Анненкова 4 апреля 1828 года, уже 21 апреля Прасковья Егоровна (теперь её звали именно так) направила из Сибири в столицу прошение на имя государя, в котором попросила «протянуть руку помощи иностранке, беззащитной и без всякой поддержки».
Но, не останавливаясь на этом, Полина так же попросила узаконить их дочь, рожденную до брака, и позволить ей носить фамилию Анненковых. Это был ход с дальним прицелом. Иван Анненков, являясь государственным преступником, не мог быть наследником богатого состояния матери. Дети, рожденные в Сибири, тоже не имели прав на наследство. А вот дочь Александра — тут еще вопрос открыт, и перспективы могли быть разные. (Прасковья Егоровна и на этот раз не ошиблась — Александра получила часть наследства Анненковых.)
В Сибири Анненков до приезда Полины находился в чрезвычайно подавленном состоянии. (Княгиня Трубецкая, жена декабриста Сергея Трубецкого, однажды увидела высокого человека с бородой и в полушубке. На свой вопрос к мужу «Кто это?» с большим удивлением узнала, что это бывший блестящий кавалергард Анненков, с которым она так часто танцевала на балах.)
Нелегкой была жизнь Прасковьи Егоровны в Сибири. Когда она приехала в Читу, то оказалась единственной среди жен- декабристок, которая умела что-либо делать. Все княгини и графини были не только не приспособлены к жизни в Сибири, но и не понимали до конца той ситуации, в которой оказались.
Анненкова с большим удивлением вспоминала, что Муравьева очень переживала не столько за дочку, которую оставила в России, сколько за собачку. Давыдова почти каждый день вспоминала вкусные обеды, которые готовила ее прислуга в Каменке, а Волконская не могла звуков бала, который она с улицы видела в окнах дома в Казани.
По приезде в Читу Анненкова с головой окунулась в бесчисленные домашние заботы, обилие и сложность которых вызывались самими условиями сибирской каторги.
Все внимание Анненковой было поглощено заботами о том, как скрасить жизнь мужа. Ни о чем другом думать она уже не имела времени
Прасковья Егоровна, с малых лет познавшая нужду и труд, оказалась единственной, кого новые условия жизни в Сибири не застали врасплох. Она всем помогала, учила, объясняла и, что надо обязательно отметить, делала это легко, с юмором и с заразительной энергией. При этом надо помнить, что она была беременна восемнадцать раз! То есть Анненкова рожала 18 раз от государственного преступникома. Ведь Ивана Александровича считали именно им. В 1837 году ее почти парализовало, но жизнелюбие, энергия и сила воли помогли выздороветь и опять забеременеть: 15 декабря 1838 года у нее родился последний из выживших детей — сын Николай.
Весь период жизни в Сибири Прасковья Анненкова была активно действующей, изобретательной женщиной. Она использовала малейшие возможности для изменения положения своего мужа. Когда Анненкова приехала в Читу, то одним из первых ее действий стала замена оков. Да, она променяла роскошную жизнь на сибирскую каторгу.
С сентября 1839 года Анненков был допущен на гражданскую службу и стал довольно успешно продвигаться. Он упрямо и настойчиво одолевал скользкие ступени иерархической лестницы, с которой его столкнуло случайное участие в декабрьских событиях.
В 1850 году в Сибирь к Анненковым приехала погостить первая дочь Александра, которая проживала в Европейской России и воспитывалась у бабушки — Анны Ивановны. К этому времени она уже была замужем за Тепловым.
1855 год стал последним годом пребывания в Сибири: 26 августа 1856 года Император Александр II, принимая корону умершего отца, издал амнистию, в том числе и для мятежников. Все, имевшие хотя бы малейшую возможность, устремились на родину, в Россию.
Анненкову, восстановленному в правах и получившему чин титулярного советника (9 класс «Табели о рангах»), опять понадобился почти год, чтобы выехать из Сибири.
В 1857 году Анненковы вернулись в Европейскую Россию и обосновались в Нижнем Новгороде, где губернатором был декабрист Александр Муравьев.
Через год, путешествуя по России, в Нижний приехал Александр Дюма, где его познакомили с супругами Анненковыми. Встреча между автором романа «Учитель фехтования» и прототипами главных героев прошла с большой теплотой.
К семидесяти годам Анненков — владелец 10 000 десятин земли в Нижегородской и Пензенской губерниях. Декабристское прошлое оказалось начисто стертым. Иван Александрович никогда не вспоминал события, связанные с 14 декабря, и лишь однажды, уступив просьбе Прасковьи Егоровны, несколько дней преследовавшей его уговорами, согласился рассказать эпизод, связанный с арестом и пребыванием в Выборгском шлоссе.
А «бывшая модистка в роли русской помещицы чувствовала себя превосходно, нимало не давая повода заподозрить ее в том, что когда-то она была очень далека даже от мысли войти в круг родовитого и состоятельного дворянства». Познакомившись с молодым кавалергардом Анненковым, она добилась того, чего хотела в молодости, — добилась невозможного — стала знатной и богатой. Дюма в своем романе возвел Анненковых в графское достоинство. На то он и Дюма — писатель, сочинитель. Но сыновья Прасковьи Егоровны, Иван и Владимир, стали мужьями княжон Гагариных. И внуки Полины Гебль — модистки из Парижа — продолжатели древнего русского рода именовались князьями.
Да, достойно удивления поведение Полины Гебль — натуры страстной, энергичной, активной. И невозможно предугадать, как бы прошла жизнь Ивана Анненкова, который мог не раздумывая застрелить товарища; не зная зачем, вступить в тайное общество; принять одну присягу, потом другую; участвовать в разгроме своих товарищей. Когда же для него наступали трудные минуты, он искал иголочку, лез в петельку, то есть не был способен противостоять возникающим сложностям. И если бы не Полина Гебль, то неизвестно, чем закончил бы Анненков.
На этом месте, как мне кажется, нужно было и заканчивать этот рассказ, ведь эта была настоящая история любви двух сердец, преодолевших многие преграды и ставшими для многих людей кумирами на века.
PS. А вот про темные делишки декабристов и госпожи Анненковой я тоже скоро расскажу. Ну не бывает ведь все так гладко...